Подарок оказался и впрямь очень приятный. В большом продуктовом магазине проходило сразу несколько рекламных дегустаций – сыр, сухарики, хлебцы и… кофе! Обычный растворимый кофе, но как же я по нему соскучилась!

Леон попробовал и отдал свой стаканчик Алине. Горыныч тоже отказался, я присвоила его порцию. В магазине было тепло, светло. Отсюда не выгоняли. Мы с подругой, развеселившись, примеряли карнавальные парики из перьев и цветной мишуры, Леон разглядывал елочные игрушки. Арис, покопавшись в кармане, достал горстку мелочи, которой едва хватило, чтобы пополнить запас спичек на несколько коробков. А потом Алина спросила у пожилой женщины время, и мы решили, что пора идти встречать родителей.

Уже подходили к автовокзалу, когда Алина вдруг остановилась, чуть согнувшись, как от боли.

– Что такое? – почему-то я сразу вспомнила о дегустации сыра. Но дело оказалось в другом.

– Женечка, – глаза подруги казались испуганными. – Жень, аномалия, кажется…

Мы сидели на лавке. Электронные часы показывали половину третьего. Родители должны приехать в четырнадцать пятьдесят четыре. Алинка почувствовала нестабильность в полвторого. Время еще есть. Возможно. И если не опоздает автобус.

Молчали. Я все боялась почувствовать эту тягучую боль в подреберье, которая будет означать конец… конец нашим надеждам увидеть родных, получить такие нужные вещи в заботливо собранных рюкзаках. Когда я поняла, что пожить в городе хотя бы несколько дней не выйдет, то, к стыду своему, больше думала как раз о приготовленных мамой вещах. А не о том, что родители зря брали отпуска, зря тратились на билеты, зря надеялись побыть подольше со своими дочерьми. Зря все бросили и поехали первым же рейсом черт знает куда ради возможности увидеться.

Четырнадцать сорок пять.

Мы вышли на платформу и стояли, слегка нахохлившись от холода и сырости, которая здесь, под продуваемым сквозняками навесом, пробирала до костей. Только бы Алинка не простудилась, ведь тогда она не сможет лечить.

Четырнадцать пятьдесят.

– Где же они? – подруга неотрывно смотрит на дорогу.

– Ничего. Еще целых четыре минуты.

Леон, Макс и Арис стоят в отдалении. Наверное, чтобы не помешать нашей встрече, если она состоится.

Четырнадцать пятьдесят пять.

– Ну где ты видела в нашей стране, чтобы автобусы прибывали точно по расписанию! – пытаюсь утешить Алину, которая, кажется, вот-вот заплачет.

Четырнадцать пятьдесят шесть. Равнодушный голос диспетчера:

– Рейс номер сорок четыре прибывает к шестой платформе.

Ну наконец-то!

Автобус – большой, яркий, – подъезжает к зданию. Он еще не остановился, а я уже вижу в окне маму: она машет мне рукой, улыбаясь, не зная, что встреча будет слишком короткой. Папа рядом с ней, держит новый рюкзак – как я и просила, неброский, цвета хаки, не слишком набитый, чтобы легче таскать… особенно убегая от фанатично настроенных крестьян. Рядом с ними Алинкины родители: светловолосая женщина в шубе и усатый добродушного вида мужчина. Готовятся к выходу.

Автобус остановился, дверь с шипением отъехала вбок, выпустив первых пассажиров. Я ждала, до боли сцепив пальцы рук, и, едва увидев папу на ступеньках, радостно бросилась вперед.

Мы так и остались на перроне. Мама обнимала и плакала, сквозь слезы перечисляя, какие вещи она мне привезла, выспрашивала, как я себя чувствую, не болею ли, не обижают ли… Понимала, наверное, что ответить честно на все вопросы не смогу.

– Как же так? – причитала она. – Не может быть, чтобы не было способа вас вернуть!

И я вспомнила.

– Мама, папа, слушайте, – надо успеть пересказать все, что знаю, пока есть время. – Был один человек, вроде колдуна… Лет десять назад он ходил по городам и предлагал людям купить такие стеклянные шарики, которые как будто исполняли желания.

Внутри все сжалось от неприятного предчувствия.

– Алина, хватай сумку! – крикнула я, забросила на плечо лямку рюкзака и отошла от родителей. Подруга последовала моему примеру, едва не плача, протянула мне руку. Осталась минута или меньше…

– Стоило разбить такой шарик, – продолжала я, надеясь, что мама и папа поймут хоть что-то из маловразумительного рассказа, – и человек пропадал… Оказывался в другом мире. Нам сказали, что в Иванцово…

…Ветер ударил в лицо. Опора под ногами исчезла. Короткое падение, холодные объятия снега… Мы покатились кубарем вниз по склону, больно стукая друг друга рюкзаками, которые ни за что не собирались выпускать, и остановились в сугробе.

Над нами выла вьюга. Снег злыми колючками впивался в лицо, стоило хоть чуток приподняться. А в городе ветер был куда тише…

Алина нашлась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Сжавшись, прячась от вьюги, она уже не плакала, а пыталась натянуть на голову шапку.

Вой снежных вихрей был слишком похож на волчий.

Кое-как я поднялась, сложила рупором руки и крикнула:

– Леон!

Собственный голос оказался едва слышным. Ветер сбивал с ног, заставлял постоянно отступать или падать. Алина уцепилась за мое плечо, пряча лицо от снега.

– Леон! Арис! Максим!

Нет, наверняка они не слышат. Но мы ведь не могли оказаться слишком далеко? Почему же?..

Стоять на месте было невозможно – вьюга толкала в спину, да и холод, забравшись под теплые одежды, щипал кожу. Я вглядывалась в непрерывно кружащийся белоснежный хаос, надеясь заметить темный силуэт кого-то из наших спутников, когда Алина крикнула:

– Смотри!

Я обернулась.

За нашими спинами из снежных вихрей выныривали белые песьи морды и, наклоняясь к земле, жадно слизывали оставленные нами следы.

– Что это? – голос Алины едва достигал слуха, хотя она и пыталась кричать. Таинственные создания подняли головы, льдинками блеснули глаза.

Мы с подругой попятились, а потом развернулись и побрели, едва переставляя ноги в глубоком снегу и постоянно оглядываясь. За нами шли. Белые лапы невесомо ступали, не проваливаясь, не оставляя следов. Существа то приближались, то отдалялись, отвлекшись на что-то, не видимое в буране. Мы с Алиной все еще пытались звать наших спутников, но слабый звук голосов лишь заставлял недовольно скалиться зверей, неотступно следующих за нами.

…

– Помогите!

– Сюда, сюда, скорее!

Женские крики переполошили весь поселок, и вскоре на окраине, у ограды сада Петрушиных, собралась целая толпа. Женщины, все еще испуганно ахая, держались поодаль, а мужчины обступили пышный куст сирени. Под редкой тенью еще голых ветвей, на земле, покрытой островками тающего снега, лежал виновник переполоха: лицом вниз – только темную макушку видно. Левая рука вытянута вперед, словно человек пытался до чего-то дотянуться, ухватиться из последних сил. Под разжавшейся ладонью правой – рукоять ножа. На боку – темное пятно.

– Не наш, точно не наш… Пришлый, – шептались крестьяне и приглядывались: – Ранен? Или уже умер?

– Папка! – звонкий голос перекрыл бормотание. Сквозь толпу, отчаянно толкаясь, пробралась девушка лет семнадцати и встала, ничуть не стесняясь осуждающих взглядов. – Папка, пап! Я его узнала! Это он меня от кабана спас. Летом, помнишь?..

Ее отец, Павел Петрушин, задумчиво покрутил ус: не хотелось ему так внезапно оказаться в долгу у неизвестно кого! Надо же, девчонка: при всем честном народе сказала! Теперь не отвертишься…

Присев на корточки, Павел сперва тронул чужака за плечо, а потом, поднапрягшись, перевернул его на спину.

– Он? Ты уверена?

На земле у его ног лежал молодой парень, которому, наверное, не было еще и двадцати. Щеки ввалились, вокруг глаз – болезненная тень…

– Да, уверена! – громко заявила девушка. – Это он!

Огонь уютно потрескивал, закипала в котелке вода. Выпроводив дочерей, хозяйка сидела подле печки и смотрела на лежащего без сознания чужака.

– Марья Алексеевна, – дверь отворилась, русоволосый юноша – Аленкин жених – занес в горницу ведра с водой. – Что еще сделать?