Андрей Аверьянович ответил.

— Тогда едем ко мне обедать. И никаких возражений. Грибоедов не обидится, если ты к нему не зайдешь, а я обижусь.

Крепко ухватил Андрея Аверьяновича под руку и повел по коридору.

Они шли мимо дверей с табличками на грузинском языке. Кое-где были и русские надписи. Одна из них привлекла внимание.

— Постой, — сказал Андрей Аверьянович. — Я зайду на пять минут в криминалистическую лабораторию, справлюсь насчет одной экспертизы.

— Зайдем, — согласился Николоз Давидович, — у меня здесь знакомая работает, очаровательная женщина.

Они вошли, и Николоз Давидович представил Андрея Аверьяновича высокой крупной женщине с пышными пепельными волосами. Представляя ее, скороговоркой произнес:

— Мария Ивановна Гогуа, эксперт, мой давний друг. И муж ее мой друг, и вся родня до седьмого колена — друзья.

Мария Ивановна улыбнулась снисходительно. Пригласила:

— Садитесь.

Андрей Аверьянович сел между письменным столом и каким-то, похожим на микроскоп прибором, покрытым целлофаном.

— Я зашел, чтобы справиться насчет одной экспертизы, почерковедческой… Шарапов Дмитрий Иванович…

— Отправили заключение в С. три дня назад. Я сама этим занималась. Случай сложный, — она достала из стола сигареты, протянула Андрею Аверьяновичу. Он отказался.

— Не курю, спасибо.

Николоз Давидович взял сигарету и щелкнул зажигалкой, давая прикурить Марий Ивановне. При этом не преминул высказаться:

— Не люблю, когда женщина курит. Но — Мария Ивановна делает это красиво, а потом — чего не простишь старому другу и очаровательной женщине, — и к Андрею Аверьяновичу: — Введи в курс, в двух, словах.

Андрей Аверьянович рассказал суть дела о мошенничестве.

— Были звоночки? — спросил Николоз Давидович, обращаясь к Марии Ивановне.

— Образцы на экспертизу привез следователь Габуния. Здесь он вел себя нейтрально, однако из следственного отдела прокуратуры были звонки…

— Можете не разглашать. Мы ничего не слышали, вы ничего не говорили. Какое заключение дали? Это уже не секрет.

— Мы пригласили экспертов из научно-исследовательского института судебной экспертизы… три эксперта, каждый отдельно дал заключение. Потом свели воедино. Сошлись на том, что совпадения в написании отдельных букв имеются, но таких совпадений немного.

— А вывод?

— Установить с полной достоверностью, кем выполнены предложенные на экспертизу тексты — Шараповым или другим лицом — не представляется возможным.

— Так и написали? — удивился Николоз Давидович.

— Так и написали.

— Что ж, и на том спасибо, — сказал Андрей Аверьянович.

Они распрощались с Марией Ивановной и вышли в коридор.

— Ты огорчен? — спросил Николоз Давидович.

— Нет. Теперь не миновать третьей экспертизы, а ее могло бы и не быть.

— Третью экспертизу будут делать в Москве, там престиж товарища Габуния щадить не станут.

— Думаешь, здесь пощадили?

— Я не думаю, что из следственного отдела прямо вот так и говорили экспертам: не выдайте, братцы, нашего товарища из С. Внушали, наверное, что все другие улики бесспорны, что адвокат тянет время, основывая свои возражения на формальных придирках. Недавно попалось мне на глаза одно социологическое исследование, в нем говорится, что и сегодня к деятельности защитника в судебных делах различные круги нашей общественности относятся по-разному. Пятьдесят процентов опрошенных работников милиции к институту адвокатуры отнеслись отрицательно. Каково? Половина! Сколько из них работают в следственных отделах? Они вышли из здания и, перейдя узкую улочку, сели в коричневую «Волгу».

— Шесть лет назад ты, помнится, передвигался с помощью городского транспорта, — сказал Андрей Аверьянович.

— Это было давно, я был молодой, высокого роста, — усмехнулся Николоз Давидович. — Автомобиль для пожилого кандидата наук не роскошь, а средство передвижения.

«Волга» свернула в переулок, узкий, как щель. Навстречу поднималась машина. Николоз Давидович чертыхнулся.

— Вах, всегда я тут путаюсь, — и стал подавать свою «Волгу» назад и разворачивать ее среди других машин, стоявших у обочин и двигавшихся по узкой улице Атарбекова..

Андрей Аверьянович ждал, что на них станут орать шоферы, которым они перекрыли дорогу, но никто не орал, все спокойно ждали, когда незадачливый водитель, выкрутит свою баранку.

Выбрались на широкий проспект. Николоз Давидович откинулся на спинку сиденья и вернулся к прерванному разговору:

— Отрицательное отношение к институту адвокатуры неслучайно, конечно, не из воздуха родилось и само собой, как дым, как утренний туман, не испарится.

— Даже в кино, — сказал Андрей Аверьянович, — адвокат обычно либо прохвост, либо дурак.

— Даже в кино, — согласился Николоз Давидович. — Я далек от мысли, что адвокаты сплошь умницы и Цицероны. В свое время набилось в адвокатуру людей бездарных, а то и просто малограмотных. Но ведь в том же кино сколько бездарностей, выпускающих явную чепуху.

— Однако кинодеятели окружены неким ореолом, у них есть общественное лицо.

— Вот, вот, — подхватил Николоз Давидович, — и у адвоката оно должно быть, потому что в конечном счете он полноправный и равноправный с прокурором участник судебного разбирательства.

«Волга» выскочила на круглую площадь и чуть не наехала на палевого «Москвича». Через несколько секунд их чуть не стукнула в борт синяя «Волга». Машины теснились на этой площади, мешали друг другу на перекрестках, терлись боками и разве только не перепрыгивали одна через другую.

— Движение у вас, однако, — не удержался Андрей Аверьянович.

— Тут всегда много машин.

— Водят как-то небрежно.

— Что ты, у нас очень строго на… — он не договорил, пришлось резко класть руль вправо, чтобы не стукнуться еще с одной «Волгой».

— У русской адвокатуры великие традиции, — снова заговорил Николоз Давидович, когда они вырвались с этой сумасшедшей площади. — Петр Акимович Александров, защищавший Веру Засулич, Николай Платонович Карабчевский, Федор Никифорович Плевако, Константин Федорович Халтулари… Да разве их мало было, знаменитых, широко известных. А теперь? Кого знает публика теперь?

— Ленинградца Киселева. Изданы его защитительные речи.

— А еще?

— Сразу не припомню.

— Потому что нечего припоминать, — Николоз Давидович круто повернул в переулок и остановил машину. — Приехали. Милости прошу.

Андрей Аверьянович вернулся домой. Новые заботы отвлекли на некоторое время от дела Мити Шарапова. И Шурочка не показывалась. Но вот однажды она вошла в помещение консультации с таким лицом, что Андрей Аверьянович сразу понял — на этот раз у нее добрые вести.

— А я не одна, — поздоровавшись, сказала Шурочка и метнулась к двери: — Заходи.

Вошел и стал среди комнаты, не зная, куда себя девать, Митя Шарапов.

Усадив супругов у своего стола, Андрей Аверьянович спросил:

— Освободили?

— Выпустили, — улыбнулся Митя.

— Принесли извинения?

— Да не нужны мне их извинения. Документы выдали, я шапку в охапку и ходу, электричку не стал ждать: а вдруг передумают. Сел на первую попутную и домой.

— Мы зашли поблагодарить вас, — сказала Шурочка, — и спросить, как быть дальше. На работе Митю восстановили — хоть сейчас садись на машину, а вот платить за вынужденный прогул…

— Не пойму, — Митя пожал плечами, — будут платить или нет, ничего определенного не говорят.

— Будут, — заверил Андрей Аверьянович, — оформим документы, как полагается, профсоюз вас в обиду не даст.

Шараповы ушли успокоенные, а Андрей Аверьянович подумал, что прав был Николоз Давидович — московская экспертиза не оставила, видимо, никаких шансов следователю Габуния.

С Шалвой Григоловичем встретились они неожиданно, в аэропорту. Погода была нелетная, и в залах ожидания скопилось много пассажиров. В поисках свободного кресла Андрей Аверьянович бродил по залам и вдруг услышал свое имя. Обернулся. С кресла поднялся стройный, в модном коротком пальто Шалва Григолович.