— В лицо не видела.

— Тогда еще вопрос. На следствии вы показали, что парень в коричневом плаще, выйдя из ворот вашего двора, свернул налево, а подсудимый утверждает, что пошел направо…

Тут Андрея Аверьяновича прервал судья.

— Защитник, — сказал он строгим голосом, — вы пытаетесь оказать давление на свидетеля.

Никакого давления он не оказывал, судья поторопился со своим предупреждением. Он тоже, видимо, полагал, что дело ясное и вопросы защитника не что иное, как адвокатское крючкотворство. Но Андрей Аверьянович не собирался отступать, он решил сформулировать вопрос иначе. Однако нужды в иной формулировке уже не было — свидетельница поняла вопрос и не замедлила ответить.

— Что следователю говорила, то и здесь говорю, — повысила она голос, — память у меня, слава богу, хорошая. Как вышел он, значит, из ворот, так и повернул налево, к улице Орджоникидзе. А направо будет улица Коммунаров, это уж я хорошо знаю, и никто меня не собьет — дави не дави, а все равно буду говорить, что видела.

Андрей Аверьянович едва заметно улыбнулся.

— У меня вопросов к свидетельнице больше нет.

Не отпустив свидетельницу, судья поднял обвиняемого.

— Вы подтверждаете, что (опять чтение из дела числа, дня, часа) проходили с сумочкой под мышкой по двору?

— Подтверждаю, — тотчас ответил Олег.

— Свидетельницу Курочкину вы во дворе видели?

— Видел.

— У меня вопрос к обвиняемому, — попросил слово Андрей Аверьянович.

— Задавайте, — разрешил судьи.

— Вы не запомнили, как была одета свидетельница? — спросил Андрей Аверьянович.

— Точно не помню, только не так, как сейчас, — ответил Олег.

— Еще есть вопросы? — Судья не одобрял линию защиты. Он старался не выказывать это, но Андрей Аверьянович чувствовал в голосе его скрытое раздражение.

Прокурор сидел вроде безучастный и разомлевший — за спиной у него была длинная батарея парового отопления, от которой накатывали волны горячего воздуха. У Андрея Аверьяновича сзади находилось не заделанное на зиму окно, и ему пришлось набросить на плечи пальто, а то зябла поясница. «Что ж, — про себя усмехнулся он, — это даже хорошо, что мы в разных климатических условиях: холод бодрит, жара расслабляет, а мне расслабляться никак нельзя».

Пока вызывали следующего свидетеля и судья скороговоркой предупреждал его об ответственности по статьям 181 и 182, Андрей Аверьянович отвлекся, и пришла в голову ему мысль о том, что поступил он по-мальчишески, обещав Олегу не вызывать в суд Машу Смирнову. Осложнил себе задачу. Сильно осложнил. Это ему, когда изучил он дело, когда поверил товарищам Олега, показалось, что легко будет убедить суд в его невиновности. Но те, кто следует логике следователя, не верят так просто, их надо убеждать. Стоит защитнику обнаружить пробел в работе следствия, как судья поднимает обвиняемого, и тот опять во всем признается, все подтверждает. И адвокат выглядит придирой и крючкотвором, который неизвестно чего хочет, цепляясь за пустяковые неувязки. Так будет и дальше. «А ты на что же рассчитывал? — задал себе вопрос Андрей Аверьянович. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Нет, он все-таки не жалел о своем решении не вызывать свидетельницей Машу Смирнову, тем более что не только жалеть, но и думать об этом не время: заседание продолжалось.

К судейскому столу вызвали Веру Сергеевну Седых. Ей стоило труда сдерживать волнение. Она старалась не глядеть на загородку, в которой сидел ее сын, но время от времени какая-то словно бы посторонняя сила поворачивала ей голову вправо, и потом она медленно, с усилием отводила глаза.

Говорила Вера Сергеевна о том, что не может понять, как это случилось, что Олег совершил тяжкое преступление. Народная заседательница своими огромными глазами смотрела на нее с сочувствием. Сидевший по другую сторону от судьи народный заседатель в бостоновом пиджаке всем видом своим выражал осуждение. И даже задал несколько вопросов, стараясь изобличить родителей в плохом воспитании и потачках дурным наклонностям нынешних молодых, людей.

Вера Сергеевна отвечала с достоинством, немногословно. Нет, не потакали родители дурным наклонностям сына. Да и не проявлялось у Олега дурных наклонностей.

Обвинитель спросил, знала ли мать, с кем общается ее сын на улице, бывала ли она в школе, где он учится. При этом подчеркнул, что она — педагог, то есть человек, чья профессия — воспитание детей.

Вера Сергеевна сказала, что знала, с кем дружит сын, в школе бывала, но все это, увы, не уберегло Олега. Да, она педагог, но не может ответить на вопрос, как ее сын попал на скамью подсудимых, и надеется, что здесь, в суде, до этого ответа все-таки доищутся..

Когда задавать вопросы настала очередь Андрея Аверьяновича, он спросил, кто читал книги, которые брал в библиотеке Олег.

Вера Сергеевна ответила, что читали Олег и старший брат его Игорь и что иногда Олег специально по просьбе Игоря брал для него книги.

Андрей Аверьянович задал еще вопрос насчет плаща. Оказалось, что такой же плащ, как у Олега, носил Игорь. Им в одно и то же время купили одинаковые плащи, даже одного размера, только у Олега был третий рост, у Игоря — четвертый, он чуть повыше.

Судья не мешал защитнику и уже не смотрел на него осуждающе. Он был умный и добросовестный человек и не мог не заметить, что в деле Олега Седых действительно есть противоречия, неясности, которые защитник выявлял своими, казалось бы, мелочными вопросами. На утреннем заседании дал показания ученик 10 «А» класса Николай Сушков, рассказавший о том, что в день ареста Олег видел Игоря в школе, он что-то взволнованно говорил брату, после чего Олег собрал книги и поспешил домой. Еще раньше подтвердила свои показания Ася Владимировна Люшнина, сообщившая Игорю о том, что у них в квартире милиция. Выходило, что какую-то роль в этом деле Игорь играл, но следствие прошло мимо него, он даже не был допрошен.

Наводила на размышление и готовность подсудимого все подтвердить, все признать. Поначалу судья видел в этом свидетельство искреннего раскаяния и желания помочь суду, позже усомнился — так ли это. Многолетний опыт подсказывал: что-то здесь не так, что-то противоестественное есть в активном нежелании подсудимого защищаться. Допрос самого Олега Седых только усилил недоумение судьи.

— Вы понимали, что, отобрав у Козловой деньги, лишали ее средств к существованию? — спросил заседатель в бостоновом пиджаке. — Ведь она живет на пенсию.

— Понимал, — ответил Олег, не поднимая головы.

— Вы понимали, что, нанося Козловой удар на лестнице, ставите под угрозу не только ее здоровье, но и жизнь?

— Да, понимал, — тотчас ответил Олег.

— Колебались ли вы в течение того часа, что преследовали Козлову?

— Нет.

Зал слушал ответы подсудимого, затаив дыхание. Все, кто знал Олега Седых, ушам своим не верили. Да полно, Олег ли это?

Отец Олега сидел бледный, кусал губы. Вера Сергеевна слушала, не поднимая глаз, левая щека у нее нервно подергивалась.

Андрей Аверьянович перевел взгляд на Олега. Внешне он был спокоен, но посмотреть в зал не решался, вперив глаза в одну точку. На правом виске и на мальчишеской бледной шее вздулись и пульсировали вены. Нелегко давались ему эти односложные ответы.

Закончился допрос обвиняемого, за судейским столом задвигались, листая бумаги, покашливая, а в зале все была тишина, люди не решались перемолвиться словом, взглянуть друг на друга.

В этой гнетущей тишине начал свою речь обвинитель.

Он встал, отер белым платком щеки и шею — батарея сегодня грела пуще вчерашнего — и заговорил об ответственности за судьбы молодежи людей взрослых — всех взрослых, сознательных граждан и в особенности родителей и учителей.

— Перед нами случай редкий, — говорил прокурор. — Молодой человек, характеризуемый свидетелями и документами с положительной стороны, совершает тяжкое преступление и здесь, на суде, цинично, не раскаиваясь ни в чем, признается в этом преступлении. Ни за что не поверю, что до преступления это был один человек, после сделался другим. Просто не видели, каким он был раньше, не разглядели. И это один из горчайших уроков, какие дает нам дело Олега Седых…