— Ешь, ешь, я тебе не мешаю, — ответил Николай и посмотрел на Майку.

— На самом-то деле, — нахмурилась Майка, — чего ты за столом с ружьем сидишь? Поставь его.

Николай решил отомстить ей.

— А я с ним танцевать буду, — встал, включил магнитофон и стал кружиться с ружьем.

— Зачем с ружьем, — поднялась Майка, — лучше со мной потанцуй.

Тогда он поставил ружье в угол и пошел с ней танцевать. Злость прошла, и на Володьку он стал глядеть не так сердито. Когда Майка все время выбирала Володьку, он подумывал — а не вызвать ли его во двор для серьезного разговора. Сейчас решил не трогать.

Но все равно после того вечера отношения между ними разладились. Раньше Володька и домой к Николаю заходил, и в «Москвиче» катался, и ходил с ним на гору стрелять по консервным банкам. После того вечера только здоровался, встречаясь на улице, а Николай тоже со своей дружбой не набивался.

Показания дает мать Клавдии Михайловны, бабка Николая. Другие свидетели сказали, что она как-то жаловалась соседкам на внука. Пришел с новым ружьем, наставлял на нее, стращал. «Нешто это игрушка? — возмущалась старуха. — Убери свою поганую пукалку». А он смеется. «Ты, — говорит, — бойся меня теперь». И опять наставляет стволы на бабку. «Ну, мо́лодежь пошла, — сетовала бабка, — никакого уважения к старшим не имеют. — И добавляла: — А и друг к другу тоже, чистые басурманы».

Судья просит бабку рассказать, как было дело. Старуха слушает его вопросы, наклонив голову к правому плечу, широкая, усадистая, с каменными морщинами на неподвижном лице.

— А и не было этого, — говорит она низким, шершавым голосом.

— Как же не было, — настаивает судья. — Жаловались вы соседям, что внук на вас ружье наставлял?

— А не помню такого. Не наставлял.

— Еще раз вам разъясняю, — внушает судья, — что за ложные показания свидетель несет уголовную ответственность. Вы обязаны говорить правду, все, что вам известно по данному делу. Вам это понятно?

— А чего же тут не понять? Понятно.

— Так расскажите, как это было, как ваш внук, Николай Чижов, наставлял на вас ружье.

Судья терпеливо ждет, тоже склонив большелобую, с глубокими залысинами голову к плечу. Бабка молчит.

— Ну, так как же это было? — первым нарушает молчание судья.

— А не было этого, — повторяет старуха.

— Что ж, так и запишем, что вы не желаете сказать суду всей правды, — огорченно произносит судья. — Потом пеняйте на себя.

Бабка опустила голову и молчит. По ее понятиям, она защищает сейчас внука. Какой бы он там ни был, а родная кровь, и тут она ничего дурного о нем не скажет, хоть на части ее режь.

Женский голос из задних рядов урезонивает бабку:

— Чего упираешься, Семеновна, говори суду, как нам говорила…

Старуха медленно, всем телом поворачивается на голос.

— Не было этого, — произносит она прежним тоном.

— Как же не было, — встает со скамьи свидетельница в бархатной бекеше, с полуспущенным с головы шерстяным платком. — Мне говорила, на внука жалилась.

— Не упомню. Не говорила.

Свидетельница возмущенно всплескивает руками, хочет еще что-то сказать, но судья стучит по графину карандашом, требует порядка. Семеновна так же медленно возвращает свой корпус в прежнее положение и молча стоит до тех пор, пока судья не разрешает ей сесть.

Сержант доложил судье, что приехали врачи.

— Давайте, — говорит судья, — это люди занятые, не будем их задерживать.

Первым вошел высокий, сутуловатый человек в белом, не очень свежем халате, в такой же шапочке на седеющих волосах. Он спокоен, рассказывает скупо. Приехали по вызову, увидели молодого человека с огнестрельным ранением в левом боку. Раненый потерял много крови, был без сознания. Положили его на носилки, внесли в машину. Мать раненого тоже хотела ехать с ними, но ей не разрешили — не положено.

— Раненый был всю дорогу без сознания? — спросил судья.

— Нет, — ответил врач. — В машине ему сделали укол, стали переливать кровь, он ненадолго пришел в себя, и я спросил его…

Время от времени Андрей Аверьянович посматривал на родителей убитого. Они слушают свидетеля внимательно, даже напряженно. Когда врач сказал, что раненый пришел в себя, Спицын-отец начал с шеи краснеть и гневно выкрикнул:

— Это неправда, он не приходил в себя.

Свидетель повернул голову на голос, потом посмотрел на судью.

— Он пришел в себя, — повторил свидетель, — и я его спросил, как это произошло…

— Его взяли без АД, — снова перебил свидетеля Спицын вставая, — и он в машине в себя не мог прийти.

Спицын сделался совсем красный, лицо его выражало злость, голос срывался от негодования. Пока шло следствие, он много раз бывал в прокуратуре, осаждал следователей, настаивая и доказывая, что Николай Чижов убил Владимира преднамеренно, замыслив убийство заранее. Спицын наизусть выучил добрую половину Уголовного кодекса, вник в тонкости судопроизводства, усвоил специальную терминологию: обращаясь к свидетелям, говорить не просто «Вы сказали», а «Вы сообщили составу суда», не «артериальное давление», а, как заправский медэксперт, «АД».

Судья снисходителен к родителям убитого, уважая их горе, но все-таки он судья и вынужден предупредить Спицына:

— Не мешайте свидетелю давать показания.

— Я не мешаю, но он говорит неправду.

— Я не знал ни убитого, ни убийцу, — пожимает плечами врач, — какой смысл мне говорить неправду?

— Должно быть, есть смысл, — многозначительно произносит Спицын.

Судья, не обратив внимания на эти слова, просит свидетеля продолжать.

— Я спросил, как это произошло, — продолжает врач, — и он сказал: «Николай из ружья, нечаянно…»

— Не мог он это сказать, — опять выкрикнул Спицын.

— Я удалю вас из зала, — судья смотрит строго, и Спицын, хмурясь, кусая губы, опускает голову. — Что он еще сказал? — Это уже судья спрашивает у свидетеля.

— Больше ничего, — отвечает врач, — потому что опять впал в беспамятство.

Врача «Скорой помощи» сменяет немолодая женщина в серой кофточке с большими пуговицами, со старомодной — светлые волосы собраны на затылке в узел — прической. Она принимала раненого в больнице.

— Больной поступил в очень тяжелом состоянии, — говорит она, нервно тиская в руках сумочку, — но когда готовили его к операции, еще раз пришел в себя. Спросил: «А жив я буду?» Потом несколько раз позвал маму…

— Не приходил он в себя, — снова не удержался и вскочил отец убитого.

Судья сделал движение в его сторону.

— Свидетель вводит состав суда в заблуждение, — Спицын говорил быстро, дирижируя указательным пальцем. — Первоначально в истории болезни было записано, что его доставили без АД, а потом…

— Нам это известно, — перебил судья. — Еще раз требую не мешать свидетелям. В последний раз.

Спицын сел. Свидетельница смотрела в пол, бледная, расстроенная.

— Продолжайте, — обратился к ней судья.

— Потом он опять потерял сознание, — сказала она, не поднимая головы, — и через полчаса, во время операции, наступила смерть… Глубокий шок… он потерял слишком много крови… спасти не удалось… А что касается записи, — свидетельница подняла голову, — она оказалась неточной, ее потом пришлось… поправлять…

Андрей Аверьянович смотрел на свидетельницу, слушал невеселую историю про разные записи, и ему даже было немного жаль эту немолодую женщину, которая тут, перед многими людьми, должна была рассказывать о своем неблаговидном поступке. Если бы она знала, во что выльется ее «неточность», разве бы она… Ах, если бы мы строже относились к себе, думая о том, чем отзовется тот или иной поступок, слово. Если бы…

Размышления Андрея Аверьяновича прервал судья.

— У вас есть вопросы к свидетельнице?

— Есть. Вы знакомы с родителями подсудимого Чижова?

— Нет, не знакома.

— Не просил ли вас кто-нибудь изменить запись в истории болезни Владимира Спицына до того, как этот случай стал у вас в больнице предметом разбирательства?