Теперь я уже весь покрылся мурашками, на лице выступил холодный пот и крупными каплями стекал на верхнюю губу.

Где-то в подсознании мелькнула мысль, что некто, притаившийся среди деревьев, возможно, целится в меня и вот-вот спустит курок, а вовсе не подкарауливает Аралию.

Я схватил микрофон и заговорил тусклым, невыразительным голосом, но балдеющая публика, кажется, не обратила внимания на мой голос.

– Не знаю, как вас благодарить, парни, а потому и не буду. Мне трудно судить о вкусах Роско и Арта, но они явно расходятся с моими, мне их шутка не понравилась. Все. Теперь мне нужно бежать.

И я побежал.

Побежал в прямом смысле, размахивая бюстгальтером, который трепетал на ветру, подобно ветровому конусу на взлетном поле аэродрома.

Довольная толпа заулюлюкала мне вслед с удвоенной силой, полагая, что я принял их игру. Последние пятьдесят метров моего спринтерского забега прошли под сенью перечных деревьев, так что я надеялся, что меня не видно с вершимы холма. Заскочив в "кадиллак", я поспешно вставил ключ зажигания, включил мотор и, вытащив из кармана секундомер, проверил, сколько потерял времени. Оказалось, почти две минуты. Слишком много, оставшегося могло не хватить. Я до отказа нажал педаль акселератора и рванул с места, сжигая покрышки.

Вырулив на однополосную шоссейку, я увидел метрах в четырехстах еще одну машину – голубой гоночный "ягуар", припаркованный на обочине. Пролетев этот отрезок за каких-то несколько секунд, я сбросил газ и остановился позади "ягуара". В нем никого не было. Я еще раз взглянул на секундомер и в отчаянии сунул его в карман: до выхода Аралии оставалось только сорок секунд. Времени на рекогносцировку уже не было.

Правильнее было бы сказать, что через сорок секунд из чайного домика выйдет псевдо-Аралия, а еще через минуту – и подлинная Аралия собственной персоной. Я не сомневался, что при своей эксцентричности она дольше просто не выдержит и, вылетев на авансцену, начнет самозабвенно гарцевать.

Схватив бинокль, я выскочил из "кадди" как ошпаренный и что было духу помчался к купе эвкалиптовых деревьев. Почти уже достиг их и только тут вспомнил, что в спешке забыл в "бардачке" припасенный на всякий случай кольт 45-го калибра. А может быть, это было продиктовано моим подсознанием. И я стал карабкаться наверх.

Метров через двадцать я остановился. Завеса из ветвей и листьев была довольно плотной, лишь редкие солнечные лучи проникали сквозь нее, расцвечивая землю золотистыми пятнами. Меня окружали лишь гладкие стволы эвкалиптов да бурые стволы изредка встречавшихся среди них перечных деревьев со свисающими до земли ветвями, густо усыпанными крошечными зелеными листочками. Да еще несколько густых кустарников и щедрые россыпи ярких полевых цветов.

И тут мой слух уловил какие-то звуки. Нет, не шелест, щелчок или тяжелую поступь, а голос, доносившийся снизу, усиленный мощными динамиками. Он был похож на голос Сэмми Шапиро. В этот момент он должен был заканчивать краткую речь, предваряющую выход Аралии, однако слов я не мог разобрать. Я устремился вперед, не забывая об осторожности, а потому стараясь одновременно глядеть в три, а то и во все четыре стороны. Склон холма становился все более крутым, а следовательно, и деревья редели, делая меня все более и более уязвимым.

Я внутренне напрягся, как всегда в минуты грозящей опасности, и ощутил знакомый холодок, начавший концентрироваться вокруг солнечного сплетения. Отсюда мне были хорошо видны и пестрая толпа, и декорации, и зеленая лужайка, и неподвижное зеркало бассейна, в котором закончили свои дни злополучные карпы.

Пройдя еще несколько метров, я остановился. Теперь ничто не мешало обзору разворачивавшегося в двухстах метрах от меня действия, но я пока не смотрел туда, а внимательно оглядывался по сторонам. Здесь росло несколько одиноких эвкалиптов и с полдюжины перечных деревьев, длинные тонкие ветки которых, густо покрытые листвой, казалось, волочатся по земле, и потому были похожи на кустарники. И ни малейшего намека на присутствие человека.

Между тем снизу от бассейна отчетливо доносился мужской голос, вещавший в микрофон. Я без труда узнал Сэмми Шапиро.

– ...моя следующая картина, – продолжал распинаться Сэмми, – выйдет на экраны в ноябре, как раз вовремя, чтобы успеть к очередному конкурсу на соискание "Оскара"...

"Бог мой, – в панике подумал я, – этот клоун так и будет живописать достоинства своих фильмов, а Аралия просто проплывет сквозь него, как тогда Линдстром проплыл через меня!"

С трудом сдерживая стон, я вновь вытащил секундомер из кармана. Почти 14.00, но не ровно. Оставалось семь секунд, что, конечно, было на девять с половиной минут меньше, чем требовалось. Управляемый компьютером лазерный луч Линдстрома сканировал рассчитанную на две минуты и пятьдесят три секунды пустоту на маленьком кубике, заполненном бездной голографической информации. Теперь оставалось лишь просчитать от семи до нуля, как это делается при старте космического корабля или перед испытанием бомбы, – и тогда начнется неотвратимый, необратимый процесс, а именно – появится из дверей чайного домика совершенно очаровательная голая Аралия.

Все пропало! Механизм запущен, и его уже не остановить, как и не заткнуть кляпом рот Сэмми.

Так я сокрушался про себя, но, к счастью, мои опасения не оправдались.

Сэмми закруглился как раз вовремя.

Я никак не ожидал этого и просто ума не приложу, как он мог столь точно рассчитать по времени свою речь. Впрочем, за ним прочно закрепилась репутация "точного" человека. И я воздал ему должное. Позже. Спустя семь секунд...

– О моем фильме я упомянул так, мимоходом, потому что...

Пять секунд...

– ...все мы собрались здесь...

Четыре...

– ...чтобы поприветствовать нашу очаровательную...

Две...

– ...живую мечту мужской половины Лос-Анджелеса...

Одна...

– ...непревзойденную Аралию Филдс. Ми-и-ис "Обнаженная Ка-ли-ф-о-о-о-рния"!

Пуск!

"Пуск" означал отсчет в уме последней секунды.

Почти одновременно, или полусекундой позже, четыреста пар глаз, а точнее, четыреста плюс одна, устремились на появившуюся из дверей чайного домика улыбающуюся Аралию, одетую, за исключением туфель на высоком каблуке, только в прохладный воздух и солнечный свет. Что тут началось! Всеобщий восторг, громкие возгласы, свист, улюлюканье, слившиеся в единый гимн мужской похоти или желания. Четыре сотни сластолюбцев разом вскочили на ноги, бешено аплодируя потными руками и подбирая слюни.

Я прильнул к окулярам бинокля, висевшего у меня на шее на кожаном ремешке. Я должен был увидеть все это вблизи.

Дело в том, что издали, с расстояния двухсот метров, открывшаяся мне панорама выглядела совершенно неправдоподобной. Кусты и камни японского садика казались игрушечными, Великая стена – хлипкой конструкцией из наспех сколоченных фанерных щитов. Публика, сосредоточившаяся вокруг бассейна, напоминала заводных кукол, умеющих размахивать руками, издавать возгласы и тому подобное, пока не кончится завод.

Иллюзия, иллюзия, все – сплошная иллюзия, за исключением...

Отсюда, с вершины холма, Аралия выглядела безупречной миниатюрной куколкой, которую нерадивая хозяйка забыла одеть. Она уверенно вышла из своего кукольного домика, гордо неся свои женские прелести, выглядевшие настолько реально... Хотя нет, позже я охарактеризовал это действо как самую великолепную и совершенную иллюзию из всех возможных.

Настраивая бинокль, я вдруг подумал: а что, если Аралия передумала, перевела тумблер в положение "Выкл." и решила явиться публике собственной персоной? С нее может статься. Вполне вероятно, что она не устояла перед искушением самолично почувствовать, о чем в данный момент думают ее обожатели. Однако рассеять или подтвердить мои опасения могли только какие-то действия или реплики, которых не было в фонограмме фильма.