Однако блаженное чувственное наслаждение, подаренное Аралией, было очень даже реальным.

– Ну ладно, мне действительно пора.

– В самом деле?

– Да, секунд через тридцать. Но все будет кончено через минуту-другую.

– О, это было чудесно. Мы потом продолжим?

– Ты наконец успокоилась? Надеюсь, помнишь все, что должна сделать? Вот этот тумблер.

– О чем ты сейчас думаешь?

– Не все ли равно?

Я следил за стрелкой секундомера.

– Слушай, Аралия. Если в мое отсутствие кто-нибудь из этих собравшихся здесь идиотов надумает явиться сюда, я не смогу тебе помочь. Тебе придется выкручиваться самой.

– Не беспокойся, выкручусь.

– Ну что ж...

Тик-так, тик-так.

13.57.

Я перевел выключатель в положение "Вкл.", и это началось.

Один умный человек как-то написал, что порой и самые тщательно продуманные планы рассыпаются в прах от нелепой случайности.

Я тоже старался просчитать каждый свой шаг, но большая часть положений моего плана строилась на шатком "если". Если человек, замысливший убийство Аралии, все же воспользуется благоприятнейшей возможностью, когда она окажется одна на залитом солнцем лугу, и выстрелит из винтовки с оптическим прицелом, как я смогу воспрепятствовать ему и при этом остаться в живых?

Я припарковал свой "кадиллак" в сотне метров от декораций к "Богатой Бабочке", на единственной подъездной дороге к ранчо. Еще в двухстах метрах далее к северу от нее отходила проселочная дорога, петлявшая среди холмов. Мне предстояло проехать по ней полкилометра вперед до "моего" холма и под прикрытием густых зарослей деревьев взобраться на его вершину, что, по моим расчетам, должно было занять не более минуты. У меня оставалось около двух минут, чтобы отыскать и обезвредить невидимого противника до того, как внизу начнется "представление" Аралии. Я предусмотрительно оставил в машине мощный бинокль и не менее мощный автоматический кольт 45-го калибра, на всякий случай спрятав его в "бардачке".

Сейчас я концентрировался на своих дальнейших действиях. Главным образом на том, стоит ли мне прихватить заряженный пистолет в экскурсию на вершину холма. На всякий случай. Если мне придется кого-нибудь пристрелить, защищая чужую жизнь или свою собственную. Казалось бы, такой естественный риторический вопрос. Для любого другого, только не для меня.

Уязвимым местом в моем плане оставался довольно легкомысленный расчет на то, что я беспрепятственно сяду в машину и нырну на боковую проселочную дорогу максимум за полминуты. Я никак не предполагал, что меня что-то отвлечет или задержит. Я, как оказалось, проявил непростительное легкомыслие в серьезном деле, что стало ясно после того, как я поставил тумблер на "Вкл." и вышел из чайного домика.

Я никак не предполагал, что будет приглашен джаз-банд.

Он состоял всего из пяти-шести джазменов – времени подсчитывать их у меня не было – с барабанами, трубами и какими-то медными трещотками и пищалками, может быть, неказистыми на вид и не отличавшимися мелодичностью, зато необычайно громкоголосыми, это уж точно.

– Та-та-та-а-а-а! Трам, дрям, дрям!

По-видимому, эта какофония должна была означать фанфары в честь возвращения триумфатора-спартанца, то бишь меня, с войны, главный трофей которой сейчас скрывался в чайном домике. В последовавших затем оглушительных звуках мне почудился звон мечей, воинственные возгласы и тупые удары боевых топоров о щиты. Я был буквально ошеломлен.

Я сделал несколько решительных шагов с видом человека, спешащего по неотложным делам. Но тут вновь грянуло: блям-м-м! Я застыл на месте. Теперь уже не сдвинулся бы с него, даже если бы кто-то пригрозил засунуть мне в брюки раскаленную кочергу.

Собравшаяся у "Великой Японской стены" кодла, включая "музыкантов" из джаз-банда, бурно приветствовала меня, свистя, улюлюкая и разве что только не колотя себя кулаками в грудь. Они явно преследовали цель ошеломить меня, и это им вполне удалось. Я застыл на месте, чем поверг их в еще большее веселье.

Когда прошел первый шок, я осознал, что стою, разинув рот, и тут же поспешил его закрыть.

Потешаясь надо мной, оркестр заиграл какую-то популярную песенку 30-х годов. Мне достаточно было услышать пару строчек, чтобы понять, что все это далеко не дружеский розыгрыш, поскольку первую строчку пел противный фальцет, а вторую дружно подхватывало все стадо.

Фальцет: "Поцелуй меня раз, поцелуй меня два и еще разок поцелуй".

Хор бабуинов: "Это было давно, давно-о-о-о..."

И так далее в том же роде.

Они балдели, а меня распирало от злости.

– Вы, горластые ублюдки! – рявкнул я, но мой голос потонул в реве поюще-смеющейся толпы.

Приосанившись, всем своим видом выражая презрение к ним, я продолжил путь и только тут заметил, что двое бабуинов просочились на эту сторону пруда и стоят возле микрофона. В одном из них я узнал шутника Роско, окликнувшего меня, когда я в чайном домике разминался с Аралией, вернее, она со мной. Как бы я хотел оказаться там сейчас. Вторым оказался Арт Джекобс, занимавшийся оптовой продажей и распространением книг в мягкой обложке и считавшийся моим приятелем по крайней мере до сегодняшнего дня. Меня обеспокоило их появление у микрофона и тот энтузиазм, с которым Роско дирижировал бабуиновым хором и оркестром, размахивая какой-то белой тряпицей, как флагом. Арт тем временем исступленно орал: "Да-а-а-в-но-о-о..."

Тем временем я поравнялся с ними, намереваясь гордо прошествовать мимо, однако паскудники с идиотскими улыбками вцепились в меня, и Джекобс принялся орать изо всех сил, требуя тишины. Это ему почти удалось, и он ернически заговорил в микрофон:

– А вот и наш герой, друзья! Да! Наконец-то он появился в лучах любовной славы. Лучший из лучших клоун года, которого все мы так ждали. В знак признания его многочисленных заслуг в деле изучения женской анатомии и трах-тарараханья, мы присуждаем сегодня лучшему из лучших, нашему великому и неповторимому гребарю Шеллу Скотту наш ежегодный "Приз олуха".

После этого Роско повернулся ко мне и, давясь от смеха, проговорил:

– Эго тебе! Поздравляю, и все прочее!

Я машинально взял протянутую мне вещь, пытаясь успеть ретироваться, пока не набежало еще с десяток бабуинов, жаждущих меня поздравить. Для меня так и осталось загадкой, произошло ли все это случайно или было подстроено Роско. Но в конечном счете не это было важно, а то, что "призом" оказался видавший виды бюстгальтер с фирменной маркой "Бетси Росс", который, зацепившись бретелькой за рукав, болтался сейчас у меня на руке, являя изумленному взору присутствующих не чашечки, а настоящие кастрюли. Естественно, падкая до острых ощущений публика визжала от восторга.

Противно хихикая, Арт Джекобс сказал:

– Скажи что-нибудь, Шелл, как подобает победителю.

– Это вы серьезно? – ответил я, еле сдерживаясь. – И чего же вы от меня ждете? Хорошо. И тогда вы сами отвяжетесь от меня, клоуны, и мне не придется марать о вас руки.

Они радостно закивали, и я сказал:

– Вы же знаете Сэмми Шапиро, распорядителя в этом психдоме, не так ли? – Он кивнул, все так же улыбаясь. – Тогда проследите за тем, чтобы он представил Аралию, мисс Филдс, точно в два часа, и ни минутой позже. Или представьте ее сами. Ровно в два ноль-ноль.

Довольно ухмыльнувшись, Роско пообещал мне в точности исполнить мою просьбу.

Чтобы покончить с затянувшейся "церемонией награждения", я почел за лучшее сказать: "Спасибо, ребята" и еще что-нибудь в том же духе. Поэтому наклонился к микрофону, изобразил улыбку и прочувствованным тоном сказал:

– Честно говоря, я никогда не думал, что стану счастливым обладателем подгузника для гиппопотама.

В этот момент я заметил, как что-то блеснуло на вершине холма, среди эвкалиптовых деревьев. У меня по спине пробежал холодок, словно лед сковал позвоночник, а на затылке зашевелились волосы. Но сколько я ни всматривался, ничего больше не заметил. Только этот мгновенный отблеск солнечного луча то ли от металлической, то ли от стеклянной поверхности какого-то предмета. Это не мог быть ни падающий камень, ни дрожащий на ветру лист. Определенно там кто-то был.