В этот момент я почувствовал, что падаю.

Никто не толкал и не тянул меня, не было ни резкого порыва ветра, ни вспышки света или электрошока, хотя психологический шок, несомненно, был, и довольно сильный. У меня было такое ощущение, словно я спускался в темноте по лестнице и, ступив ногой туда, где, как мне казалось, должна быть последняя ступенька, провалился в пустоту.

Я инстинктивно попытался схватиться за его руку, но она оказалась бесплотной, и моя рука схватила воздух. Но я с поразительной четкостью видел его приближающееся, вполне материальное тело, его улыбку чеширского кота прямо у меня перед глазами, а в следующий момент он прошел сквозь меня, я же потерял равновесие, пытаясь избежать столкновения, и начал падать.

Должен признаться, меня охватил страх, настоящий животный страх, длившийся не более секунды, но настолько осязаемый, что у меня встали дыбом волосы. Это был ужас внезапной утраты чувства времени и пространства, чувства реальности, а также мистического страха, посещающего детей в темноте или возникающего у взрослых в результате умственного или физического перенапряжения, усталости или нервного стресса, когда им мерещатся тени умерших.

Больно ударившись головой о цементный пол, я снова обрел чувство реальности и не на шутку разозлился. Во-первых, оттого, что здорово стукнулся коленкой, и, во-вторых, потому что оказался беспомощно лежащим на полу в нелепой позе, а потому, оперевшись на левый локоть, я попытался повернуться на бок и встать, не забыв при этом крикнуть: "Ах ты, сукин сын!"

Наконец я вскочил на ноги.

– Не знаю, каким образом ты все это проделал, – прорычал я, – но ставлю десять против одного, что разнесу тебе башку. И пропади пропадом твои деньги!

Обретя почву под ногами, я вернул себе и самообладание. Мое замешательство длилось не более полусекунды, может, четверть секунды, но я ощутил его совершенно реально.

Гуннар – он? оно? черт знает что? – спокойно проплыл сквозь меня, как по Гибралтарскому проливу, легкий и тихий, как вздох ребенка, сделал еще несколько шагов вперед, и я заметил, как встречный поток воздуха... развевает его тронутые сединой каштановые космы.

Я присел на корточки, лихорадочно огляделся по сторонам, не обнаружив ничего особо примечательного. По привычке сунул руку под мышку, где у меня обычно находился кольт, но, естественно, не нашел его и выпрямился во весь свой рост.

Гуннар – вернее, то, что я принимал за Гуннара, – тем временем прошел сквозь стену и исчез.

Я громко изрек:

– Все находящиеся здесь арестованы. Слушайте меня внимательно. Здание лаборатории окружено... рядом других зданий. Все, что вы скажете, будет запротоколировано и в дальнейшем может обернуться против вас. Если я смогу найти вас. – И я еще продолжал в том же дурацком духе.

Разглагольствуя таким образом, я успел заметить погнутый, но достаточно прямой стальной прут с заостренным концом, а также некую, неизвестно на что пригодную, металлическую болванку килограммов на пять, сродни дубинке, которую можно было использовать по ее прямому назначению.

Вооружившись до зубов, я повернулся и увидел Гуннара, выходящего из-за какой-то деревянной платформы или низкого ящика. У него был явно расстроенный вид. Во всяком случае, он – или то, что я принимал за него, – не улыбался.

– Я должен перед вами извиниться, Шелл, – сказал он.

– Убирайся прочь! – заорал я и поднял дубинку. – Топни-ка ногой.

– Как?

Я не стал повторять. Он кивнул головой, топнул ногой по цементу – я услышал мягкий звук при этом – и несколько раз хлопнул в ладоши.

– Великолепно! Все ваши реакции, Шелл, были естественны, даже те, которые я назвал бы не вполне рациональными...

– Он еще будет анализировать мои реакции.

– ...и вы правильно потребовали, чтобы я топнул ногой и похлопал в ладоши, чтобы убедиться в том, что я материален.

– Я до сих пор не уверен, что у тебя не приставная нога. Так что мне придется проткнуть тебя этим прутом. Если при этом будет кровь, то я пойму, что...

– Шелл, я очень сожалею, но я же извинился. – Он с сомнением посмотрел на меня. – Моя ошибка заключается в том, что я предварительно не поставил этот волнующий эксперимент на ком-нибудь другом.

– Уверяю, вам и впрямь удалось достичь желаемого эффекта, причем весьма шокирующего. Ну а теперь проверим ваши реакции.

Я бросил на пол свой прут и болванку, подошел вплотную к Гуннару, размахнулся и нанес сильный удар кулаком ему в живот.

– Ой! – застонал он.

– Извини, – сказал я и ударил его еще раз.

– Ой-е-ей!

– Это для большей убедительности, Гуннар. Так это действительно вы? Как, черт возьми, у вас это получается? Как вы это делаете?

– Вы только что наблюдали, – сказал Линдстром, – а вернее, испытали на себе воздействие – весьма незначительное – "Эффекта Эмбера".

Пятнадцать минут спустя мы все еще сидели в глазной лаборатории.

Гуннар еще пару раз прокрутил мне свой "фильм", и каждый раз фильм повергал меня в состояние, близкое к испытанному в первый раз.

– Здорово! Я рассказывал вам об иллюзии заполненного водой аквариума с плавающими в нем живыми рыбками: Но то, что я увидел сегодня, превосходит все самые дерзкие фантазии.

– Что это еще за живородящие Corydoras paleatus?

– Эх вы, а еще ученый. В переводе с латинского это означает "зубатка полосатая".

– Да? Вы знаете латынь?

– Si. Даже немного болтаю. Como esta? Гуннар, вы продемонстрировали мне этот в буквальном смысле сногсшибательный эффект трижды, но я так и не понял, каким образом он достигается.

– Посмотрите на меня внимательно, Шелл, – улыбнулся Линдстром. – Тот, кого вы видите перед собой, строго говоря, вовсе не я.

– Только не уводите меня снова в Страну Чудес.

– Подождите, не перебивайте. Когда мы визуально воспринимаем какой-либо материальный объект, то по физическим законам это происходит вследствие отражения от него светового потока, создаваемого миллионами и миллиардами мельчайших точек на его поверхности. Этот отраженный поток попадает на сетчатку глаза, а точнее, на зрачки-линзы. На наши глаза воздействуют мириады световых колебаний, трансформирующиеся в электрохимические импульсы, передаваемые по нервным каналам двум зрительным центрам головного мозга. Именно воздействие этих импульсов на клетки мозга вызывает бинокулярное трехмерное изображение. Таков механизм видения.

– Но там же ничего не было...

– Было, Шелл, было. Правда, это было нечто нематериальное, неосязаемое. Только не путайте процесс осязания с процессом видения, при котором задействованы мириады световых колебаний, о которых я только что рассказывал. Точнее, происходит их четкое воспроизведение. Надеюсь, пока вам все понятно?

– Да... в общем. Если возможно генерировать световые волны, или как они там называются, "высекать" их из мириад точек, на поверхности какого-либо одушевленного или неодушевленного предмета, скажем человека, то у вас возникнет ощущение его присутствия, хотя в действительности никакого человека здесь нет.

– Суть вы уловили правильно. Конечно, вы не просто думаете, что видите тот или иной объект, а действительно его видите. Но пока хватит технических деталей. Да, еще одно... Помните, что я сказал вам вчера, когда вы извлекали звуки, нажимая крошечные кнопки Николы?

– Ага. Вибрация, вибрация...

– Точно. Все на свете вибрирует, излучает различные волны.

– Я предпочел бы не верить в это, даже если в действительности все обстоит именно так, – сказал я, подумав об Аралии, и все еще продолжал думать о ней, когда Гуннар стал объяснять дальше.

– Тогда вы легко должны понять, что одно из достоинств "Эффекта Эмбера" заключается в том, что он позволяет достигать точного трехмерного изображения предметов и интенсивности световых колебаний, о которых мы только что говорили. И все это достигается с помощью оборудования конструкции Эмбера, включающего три основных компонента: камеру, заранее отснятый фильм и проекционную установку. Вот, можете на них взглянуть.