Здесь же находились два больших ящика-контейнера с расположенными на лицевой стороне круговыми шкалами, линзами, рычагами переключений и черной рукояткой, вставленной в отверстие на боку одного из этих контейнеров. Мы могли лишь догадываться, какая начинка содержится внутри, но, судя по наружному оснащению, в контейнерах – нечто весьма существенное. Однако убедиться в этом можно было, только вскрыв хотя бы один из них, что мы и намеревались сделать позже.

К этому нас побуждало то обстоятельство, что скрюченное тело Эмбера находилось именно здесь, на полу, у самого основания одного из контейнеров. По внешнему виду трупа можно было предположить, что смерть наступила по крайней мере дня два назад. Судебно-медицинская экспертиза и вскрытие, конечно, более точно установят время наступления смерти, но уже и сейчас по окоченению мускулов трупа и последующему их медленному расслаблению можно было с уверенностью сказать, что с момента смерти прошло больше суток.

На его правой ладони отчетливо виднелись следы ожога. Возможно, они были также и на теле, под брюками, рубашкой и под резиновым фартуком. Позже эксперты установят это.

В метре над его головой, посередине ее хода по пазу, торчала черная ручка с шероховатой, в отличие от гладкой и блестящей на втором контейнере, поверхностью. Судя по всему, она тоже обгорела.

Мы еще немного постояли возле тела Эмбера, потом Роулинс опасливо заметил:

– Надо держаться подальше от этой штуковины с циферблатами. Похоже, парень схватился за ручку, и его убило током.

– Вряд ли. – Роулинс с любопытством взглянул на меня, и я пояснил: – Этот человек – не ребенок, балующийся спичками. Он знал, что делает.

– Несчастья порой постигают и профессионалов. Шелл.

– Нет, я отвергаю твое предположение.

– Может, эксперты прояснят картину. Сейчас я их вызову.

Пока Роулинс звонил, я опустился на корточки и заглянул в лицо покойного.

По лицу покойника трудно судить, каким оно было в жизни. Можно, конечно, сравнить его с фотографиями, скажем, газетными или той, что была у меня. Вроде бы все на месте – глаза, нос, губы, волосы. Однако фотография не способна запечатлеть ни выражения глаз, ни улыбки, ни удивления или гнева. Перед вами кукла, оставленная кукловодом! А мне известно, что Эмбер обладал не только могучим интеллектом, но и чертовски привлекательной внешностью. Об этом можно было со всей определенностью судить по его скованному смертью лицу. Волевой подбородок и плотно сжатые губы свидетельствовали о сильном характере покойника. К тому же Эмбер был довольно высок – не менее ста восьмидесяти сантиметров, сухопар, но отнюдь не тощий. Словом, помимо всего прочего, это был весьма видный мужчина, несомненно, пользовавшийся успехом у женщин.

И вот... Что же все-таки произошло?

Я отошел от трупа, в ожидании Роулинса еще раз оглядел комнату. На полках вдоль стен – множество книг, стопки журналов, каталогов, бюллетеней. Рядом с ними – десятка два фото– и кинокамер, среди которых мое внимание привлекла пара весьма затейливых штуковин, которые с равным успехом могли быть камерами для подводных съемок или же компонентами какой-нибудь трехмерной картинки-загадки.

– Они уже едут, – объявил вошедший Роулинс. Заметив, что я внимательно рассматриваю полки, он спросил: – Нашел что-нибудь интересное?

– Да нет, ничего существенного.

Последнее, что я видел, покидая этот дом, было то, как ребята из выездной бригады погрузили останки Нормана Эмбера на четырехколесные складные носилки и покатили к фургону коронера. Потом труп отвезут в морг.

Роулинс поехал в полицейское управление, а я – снова в Бербанк. Опять вверх по Гленроса-стрит, к заветному дому Филдсов. Грязно-зеленого "шеви" перед домом не оказалось, и никто не отозвался на мой звонок, а потом и стук в дверь. Соседи сказали, что миссис Филдс и ее сын Питер уехали с полчаса назад. Уточнить же время их отъезда мне не удалось, но по моим прикидкам они умчались сразу после того, как я появился здесь в первый раз.

От супружеской пары, жившей по соседству, я еще узнал, что миссис Филдс вышла из дома с двумя чемоданами, которые положила на заднее сиденье, а потом села за руль рядом с сыночком, и они укатили. Итак, они захватили с собой только пару чемоданов – но этого мне было достаточно, чтобы окончательно уверовать в их нескорое возвращение.

И по крайней мере еще одну вещь я узнал: дергунчик Питер чемоданы не нес.

Массивные двери медленно отворились.

– Привет! – сказал я тому самому коротышке зловещего вида, который впустил меня в "Линдстром Лэбереториз" в первый раз.

– А, это опять вы.

– Да. Мне хотелось бы поговорить с мистером Линдстромом, если не возражаете.

– Входите, мистер Скотт. – Он открыл массивную дверь пошире, пропуская меня вперед.

– Так просто? – удивился я. – Во второй раз к вам попасть легче?

– Нет, просто мистер Линдстром велел мне сразу пропустить вас к нему, если вы наведаетесь снова.

"Странно", – подумал я, а вслух уточнил:

– Сразу пропустить к нему? В любое время?

– В такие подробности он не вдавался. Но, разумеется, имелся в виду ваш визит только к нему. Заходить куда-либо можно только с ним.

– Меня это вполне устраивает.

Массивная дверь так же медленно закрылась за нами, словно навсегда отрезав от внешнего мира. Коротышка провел меня по длинному, тускло освещенному коридору. Повсюду царила необычная тишина, и я с радостью отметил, что на сей раз не было и в помине тех ужасающих, гнетущих звуков.

Я сказал об этом своему провожатому, и тот объяснил, что, поскольку сегодня суббота, в здании нет никого, кроме него самого, шефа и еще пары сотрудников. Это меня тоже порадовало, потому что я чувствовал себя весьма неуютно в сумрачном коридоре среди множества закрытых массивных дверей и без единого окна, к тому же ощущая непривычную пустоту под мышкой.

Мы повернули налево, и мой провожатый сказал:

– Я доложу мистеру Линдстрому о вашем приходе, – и ускорил шаг. Я видел, как он открыл дверь, просунул в нее голову и что-то сказал. Потом проворно отступил в сторону, жестом приглашая меня войти. Поймав мой взгляд, он улыбнулся какой-то совершенно бесплотной улыбкой и бесшумно исчез в лабиринте коридоров.

Я помедлил, стоя перед открытой дверью. Гуннар Линдстром, как и в первый раз, сидел за столом, заваленным бумагами и всевозможным инструментом, сверля меня пристальным взглядом.

– Входите, входите, мистер Скотт, – дружелюбно проговорил он и слегка улыбнулся. Улыбка эта ничего не выражала, кроме обычной вежливости, но она каким-то непостижимым образом смягчила его суровое лицо, придала ему мальчишеский вид.

Он жестом пригласил меня садиться. Я сел напротив него, как можно любезнее говоря при этом:

– Спасибо, мистер Линдстром, что согласились снова меня принять, и притом сразу же.

– Да, я распорядился, чтобы вас немедленно проводили ко мне, если вы пожелаете снова увидеться со мной.

– Позвольте поинтересоваться, чем я обязан такой чести?

И он ответил без малейшего промедления:

– Во время вашего первого визита вы изложили мне некоторые обстоятельства и факты, – он слегка замешкался, но потом сразу же продолжил, – которые меня заинтересовали и о которых до той поры я ничего не знал. Ваша информация в какой-то степени прояснила вопросы, на которые я не находил ответа, да и теперь еще не нахожу. Полагаю, я в свою очередь тоже помог вам в поисках ответов на интересующие вас вопросы. Притом что у нас разные профессии, а следовательно, у каждого и свой круг общения, не исключено, что наши пути каким-то непостижимым образом могут пересечься и опять возникнет какое-нибудь qui pro quo, то бишь недоразумение. Вот почему я отдал распоряжение пропускать вас ко мне в любое время, если у вас появится повод встретиться со мной.

– Не будете ли вы любезны сказать мне, что в моей информации вы нашли интересного для себя? – Последовала продолжительная пауза. – Особенно интересного, – уточнил я.