Невдалеке от гор, привлекавших много народу, предприимчивые купцы строили сараи, в которых показывали дрессированных животных или устраивали кукольные представления. Особым развлечением, свойственным только Петербургу, было катание на оленях. Их пригоняли из Кеми самоеды, которые разбивали чумы на Неве напротив Арсенала и предлагали желающим упряжки[329].

Горки были столь любимы, что с ними не желали расставаться даже летом. Еще при Елизавете Петровне в 1757 году архитектор Растрелли построил катальную горку в Царском Селе. В 1774 году по проекту Ринальди возвели горку в Ораниенбауме. Это были сложные архитектурные сооружения с множеством технических приспособлений. В Ораниенбауме горка представляла собой многоярусное здание с куполом, ее общая высота составляла 33 метра. В центральной части с южной стороны находилась открытая терраса, заканчивавшаяся спусковой площадкой. От нее на высоте 20 метров шел широкий деревянный скат с тремя колеями. Коляски спускались по средней колее, преодолевая по пути четыре горбатых выступа. Разогнавшись, они проскакивали эти трамплины за счет инерции движения. По боковым колеям коляски поднимались наверх при помощи тросов и блоков. Сами скаты не сохранились, зато известна протяженность крытых каменных галерей по бокам дорожки. Она составляла 532 метра[330].

Однажды произошел несчастный случай — колесница с государыней выскочила из колеи. Сзади на одноколке стоял Алексей Орлов, который сумел на ходу, тормозя одной ногой, ухватиться за перила и остановить колесницу Екатерины. Только его богатырская сила позволила ему удержать разогнавшуюся коляску и спасти императрицу от падения. Считается, что описанное событие случилось в 1768 году[331]. Сохранилось державинское посвящение герою:

Такие сложные постройки, как катальные горки в Царском Селе и Ораниенбауме, были редкостью. Всякому времени года — своя забава. И летом ею становились качели. Их строили обычно на Святой неделе. Самыми распространенными считались высокие маховые, пониже подвесные и круглые. Их украшали лентами и флагами. В Петербурге постоянное место для качелей отводилось на Исаакиевской площади. Летние гулянья в садах и парках без качелей не обходились.

Выезжали на гулянье по возможности в лучших экипажах, демонстрировали богатую одежду слуг и хорошо подобранные по масти упряжки лошадей. Янькова описывала отца своего супруга А. Д. Янькова: «Когда он женился, у него была золотая карета, обитая внутри красным рытым бархатом, и вороной цуг лошадей в шорах с перьями, а назади, на запятках, букет. Так называли трех людей, которые становились сзади: лакей выездной в ливрее, по цветам герба, напудренный, с пучком и в треугольной шляпе; гайдук высокого роста, в красной одежде, и арап в куртке и шароварах ливрейных цветов, опоясанный турецкой шалью и с белою чалмою на голове. Кроме того, перед каретой бежали два скорохода, тоже в ливреях и высоких шапках… Так выезжали только в торжественных случаях, когда нужен был парад, а когда ездили запросто, то скороходов не брали, на запятках были только лакей да арап и ездили не в шесть лошадей, а только в четыре»[332].

Одним из самых популярных мест гуляний был Нескучный сад. Его владелец А. Г. Орлов гостеприимно распахнул ворота для горожан. Расположенный на холмах и взгорьях, разбитый на множество дорожек, искусственных долин и обрывов, прудов, окруженных купальнями и беседками, этот «сад» сразу приглянулся знати старой столицы. Именно здесь впервые в истории паркового искусства при оформлении павильонов была использована березовая кора, столь оригинально украсившая впоследствии петербургские загородные резиденции русских императоров. Летом каждое воскресенье в Нескучном для увеселения публики граф устраивал праздники с фейерверками и угощениями.

В те времена Нескучное было селом. Здесь долгие годы существовал так называемый «воздушный театр», в котором представления давались под открытым небом. Вместительная галерея полукружьем огибала сцену, для которой обсаженные вокруг нее кусты и деревья заменяли декорации. Это нововведение пришлось очень по вкусу московской публике, и на необычные спектакли к графу Орлову стало собираться лучшее общество. Пьесы на мифологические и исторические темы сменяли друг друга, особой популярностью пользовались эпизоды недавней войны с турками, на подмостках возникали образы Петра I, Екатерины II и их сподвижников. Самого графа актеры представляли в образе римского бога войны Марса.

«Гулянье на 1 мая в Сокольниках очень давнишнее, — писала Янькова. — Говорят, что еще Петр I… любил пировать там с немцами… От этого Сокольничья роща и называлась долгое время „Немецкие столы“, и в мое время говаривали еще: гулянье в „Немецких столах“, то есть в Сокольниках. Туда очень много езжало порядочного общества, и как езжали цугом, в золоченых каретах, лошади в перьях, то гулянья получались самые нарядные… Некоторые знатные люди посылали туда с утра в свои палатки поваров; пригласят гостей, обедают в одной палатке, а потом пойдут в другую сидеть и смотреть на тех, которые кружатся по роще в каретах… В Духов день гулянье во Дворцовом саду в Лефортове, больше для купечества и для Замоскворечья. В саду гулянье было для пеших, и щеголихи с Ордынки и Бог весть откуда являлись пренарядные, в бархатах и атласах, с перьями, цветами, в жемчугах и бриллиантах»[333].

В Москве во время гулянья сестры Вильмот увидели напугавшую их жестокую забаву — травлю медведя. «Мы с офицерами, сопровождавшими нас в этой „медвежьей“ экспедиции, прошли в театр, построенный специально для этого дикого развлечения — травли громадных неуклюжих животных огромными бульдогами, — писала Кэтрин. — …Мы взобрались на… подмостки, и внизу увидели собак, прикованных цепями к клеткам и воющих, как тысяча демонов… Появилось полдюжины бородатых служителей, ведущих на цепи громадного ревущего медведя, цепь укрепили в центре арены в железном кольце. Вскоре к месту схватки также на цепи привели разъяренную собаку.

Ужас этого зрелища и кошмарные предсмертные… крики напугали меня до такой степени, что, закрыв глаза и заткнув уши, я бросилась вон из театра, умоляя о пощаде. На душу легло тяжелое чувство причастности к убийству… Это развлечение устроили бы и без нас, так как подобные зрелища бывают здесь каждую неделю… По возвращении рассказав князю Дашкову обо всем, мы в ответ услышали, что он знал о существовании подобных вещей, но ни разу в жизни не видел этого! Представьте, как мы устыдились своего необузданного любопытства… На самом деле мы ожидали увидеть что-то вроде бродячего зверинца… Весь вечер мы слонялись по гостиной, заткнув уши и боясь, как бы кто-нибудь случайно не произнес слово „медведь“».

Послушаем Марту: «Громадная собака, спущенная с цепи, напала на несчастного мишку, который был прикован. Он пытался защищаться от разъяренной собаки, которая вцепилась ему в горло. Мы закричали „Прекратите!“… и поспешили уйти. Подобное жуткое развлечение, как травля быка или петушиные бои — несомненно, остаток варварства»[334].

Обратим внимание, как по-разному сестры описывают случившееся. Кэтрин — выразительно, экспансивно, с явным нагнетанием страха, со старанием оправдаться. При этом она посвящает жестокой забаве целую страницу. Марта комкает историю до нескольких строк, ей действительно неприятно вспоминать. У нее не «громадный ревущий медведь», а «бедный мишка». И именно она упоминает, что подобные развлечения популярны и в Англии — например травля псами привязанного быка. Для насмешливой, свысока относившейся ко всему Кэтрин неуместны подобные параллели.