Шутка была дешевой — никто не понимал это лучше самого Джока, — но вызвала смех. Джок знал, что ее повторят в Лос-Анджелесе; она добавит что-то к репутации режиссера, оживит легенду о джок-соке.

Раньше и громче всех засмеялся Тони Бойд, молодой актер, игравший в фильме роль третьего участника любовного конфликта. Если отбросить символику и скрытый смысл, забыть о конформизме общества и противопоставляемой ему свободе мустангов, последних обладателей личной свободы, — все это станет хлебом для критиков, — «Мустанг» являлся для зрителей любовной историей в стиле «вестерн».

Эта история развивалась так, как она должна была развиваться: мужчина находил девушку и терял ее — она уходила к более молодому человеку.

Более молодого человека играл Тони Бойд; его взяли из популярного телесериала, который исчерпал себя. Бойд оказался весьма хорошим актером. Несколько лет тому назад агент Тони, не видя для него подходящих ролей в театре, уговорил актера поехать в Голливуд и сняться ради быстрых денег в пробной телепостановке. Эта работа имела успех, и на Бойда возник устойчивый спрос. Последние четыре года он снимался почти ежедневно с шести утра до восьми вечера.

Ежегодно во время летнего отпуска молодой Бойд возвращался на Восток, чтобы познакомиться с новой пьесой или попытаться оживить старую постановку. В конце августа он мог вернуться на Побережье и рассказывать о великом, вдохновляющем, обогащающем мире театра; он хотел, чтобы все считали его по-прежнему преданным Бродвею. Голливуд, телевидение, все остальное — это только источники денег.

Питавший простительную слабость к подобной болтовне, Тони Бойд был добрым, сильным, красивым человеком; он охотно беседовал с Джоком Финли о теории актерской игры и о нефти; недвижимости и акциях — с Престоном Карром. Продав свою долю прибыли от проката телесериала за миллион шестьсот тысяч долларов, Тони сам стал инвестором, игроком, бизнесменом.

Как актер Бойд вполне устраивал Карра. Пока дело не дошло до сцен, в которых Бойд начал произносить свои слова неуверенно, непредсказуемо, неестественно — то есть в соответствии с требованиями так называемой «реалистической школы». Бойд запинался, мямлил, грыз палец перед очередной репликой. Это все сильнее раздражало Карра. Однако, как и подобает профессионалу, он счел возможным пожаловаться Джоку, лишь оставшись наедине с режиссером.

— Пойми, — сказал Карр, — моя игра наполовину зависит от чувства уверенности. Я должен знать, что мне даст другой актер. Пусть он сыграет плохо. Я должен знать, насколько плохо. Тогда я вытяну мою часть сцены. Зрители даже не заметят его присутствия. Но я не могу парить в воздухе. Мне нужны реплики партнера. Тогда я дам тебе материал, который годится для монтажа. Я не воспринимаю его отвратительную игру.

— Я вправлю ему мозги, — сказал Джок. — Дайте мне еще несколько дней.

— Не знаю, хватит ли у меня терпения, — ответил Престон Карр.

При иных обстоятельствах, в другое время Джок Финли вызвал бы к себе Бойда, закрыл дверь и отхлестал бы актера существительными и эпитетами; он обрушил бы на Тони безжалостную критику. У многих режиссеров, не только у Джока, излюбленной была следующая тактика: полностью лишить упрямого актера веры в себя, добиться того, чтобы в конце концов она осталась только у одного человека — самого режиссера. Тогда все проблемы исчезнут. Он, Джок, получит почти все, что ему нужно. Но актер никогда не оправится от полученного удара.

Джок не собирался поступать так с Бойдом. Не из-за любви к нему. Просто он не хотел угождать во всем Престону Карру.

Когда Престон Карр наконец вышел из трейлера Дейзи и явился на съемочную площадку, Джок был воплощением деловитости, сдержанности. Им предстояло снять очередную сцену. Джок как бы невзначай заметил, что свет не будет оставаться вечно.

Престон Карр уловил намек и манеру, в которой он был преподнесен. Но он лишь спросил:

— Какой ты видишь эту сцену?

Джок объяснил. Линк, у которого был роман с Рози, бездомной девушкой, впервые понял, что молодой человек — его играл Бойд, — возможно, подходит на роль ее мужа. Если только этот юноша избавится от конформизма, станет человеком, в полном смысле принадлежащим самому себе. Другими словами, девушке нужен мужчина, на которого она сможет положиться — самостоятельный, независимый. Поэтому она увлеклась Линком. Но теперь пришло время отдать ее в руки другого мужчины, который больше подходит ей по возрасту. Сейчас предстояло заснять Карра крупным планом в тот момент, когда он впервые открывал зрителям свое решение.

Сцена была достаточно простой и ясной. Но Джок Финли, гордый молодой человек, мустанг голливудских холмов, преподнес свою трактовку так, что каждое слово обрело двойное или тройное значение. Девушка, роман, зрелый мужчина, молодой человек, соперничество — каждый элемент эпизода срывал корку с засохших душевных ран Джока, заставлял их снова кровоточить.

Карр слушал режиссера молча. Если сцена и была наполнена для него каким-то личным содержанием, то он тщательно скрывал свое отношение к этому. Он лишь кивал. Джок продолжал говорить. Их окружала стена из тишины. Джо, Лестер, оператор, рабочие, гримеры, костюмеры — все слушали мучительное толкование сцены. Наконец Джок закончил свой монолог словами:

— Давайте попробуем. Там будет видно.

Крупный план Карра появился в сцене, где Линк учит молодого Бойда «ломать» мустанга — полного сил, дикого, свободного, гордого, только что пойманного в высохшем русле реки.

Линк следит за молодым человеком; публика видит, что сначала зрелый мужчина смотрим на Бойда критически, затем постепенно проникается к нему симпатией, работает с ним и наконец радуется тому, что молодой человек одержал победу. Внезапно Линк осознает нечто важное: этот парень подходит Рози! На серьезном лице Карра появляется его знаменитая хитрая улыбка, затем лицо снова становится серьезным. Зрители прочитают в глазах Карра его мысли, выраженные языком кинематографа без единой реплики.

— Вы поможете мне, если поставите пленку, на которой записан топот копыт, — обратился к звукорежиссеру Карр.

Звукорежиссер нашел на ленте нужное место. Копыта мустангов загрохотали неистово, яростно, испуганно. Это звуки сопровождались трогательным, горделивым ржанием. Кусок магнитной ленты заключал в себе историю поимки мустанга, борьбы и победы Бойда.

Послушав запись, Карр начал играть сцену. Его мимика была безупречной, идеально точной. Челюсти, губы, все лицо передавали чувства Линка. В его глазах отражались не только эмоции персонажа, но и вся сцена, свидетелем которой он был.

Когда съемка закончилась, Джок ничего не сказал Карру; режиссер лишь спросил Джо:

— Вас это устраивает?

Джо кивнул.

С напускным равнодушием Финли сказал:

— Тогда о'кей. Если только мы не можем сделать лучший дубль.

Опытный киноактер, когда ему удается сыграть хорошо, всегда чувствует это. Иногда приходится делать дубль из-за тени, появления которой не предвидел оператор, или из-за помехи на звуковой дорожке. Хороший актер знает, как он сыграл, можно ли добиться лучшего результата, стоит ли его добиваться. В этом дубле Карр передал все нюансы еще и потому, что хотел избежать конфликта с Джоком Финли.

Но он не мог оставить без ответа вызов, содержавшийся в словах режиссера: «Если только мы не можем сделать лучший дубль».

— Если Джо скажет, что света достаточно, я сыграю еще раз, — сказал Карр.

— Джо? — спросил Джок.

— Все было отлично, — уклончиво ответил Джо.

— Света еще хватает? — произнес режиссер.

— Мы можем добавить несколько дуг. Можем снимать, если вы этого хотите.

Ответ Джо прозвучал как предостережение, отеческая мольба, адресованная самоуверенному, сердитому молодому человеку.

— О'кей! Звук! Приготовьте снова ту запись. Джо, я жду вашего сигнала.

Джо снова все подготовил, передвинул Карра в сторону на несколько дюймов. Проверив все, он тихо сказал Джоку: