— Вы… с вами тоже такое бывает? — осмелилась сказать она.

— Чаще, чем мне хотелось бы. И я говорю себе: я не просил этого, мне это было дано. Где-то на земле есть парень, который выглядит точно так же, как я, и продает скобяные изделия. Мне повезло, очень повезло. Потому что у меня есть нечто, чего нет у того парня. То же самое и с тобой. Ты — красивая девушка. Но есть и другие красивые девушки. Однако они — не звезды. А ты — звезда. Ты ничего не можешь тут изменить. Тебе остается только быть ею. Это доставляет удовольствие большее, чем обладание деньгами. Что весьма неплохо. Или славой, заставляющей людей ходить за тобой по пятам. Это скучно. А иногда раздражает, причиняет боль.

— Вам тоже? — спросила она.

— Ну, мужчины не свистят мне вслед, как они делают, видя тебя. Но в этой стране все идет к тому…

Он заставил ее засмеяться.

— Это не всегда льстит актеру. Ему приятнее играть для операторской группы, для других актеров, для людей, понимающих, что такое хорошая игра. Для тех, кто искренне любит и уважает его.

Я отдаю предпочтение этому бизнесу по сравнению с другими, потому что здесь работают профессионалы. Когда ты играешь сцену, все трудятся вместе с тобой. Они хотят, чтобы ты выглядел хорошо. Они ощущают себя частью происходящего, частью тебя. Ты не чувствуешь себя одиноким, даже когда тебя снимают крупным планом. Согласна?

Она взяла свой почти пустой бокал и повернулась, чтобы наполнить его, но Карр опередил ее. Он сжал запястье девушки, потом забрал у нее бокал.

— Господи, неужели тебе кажется на съемочной площадке, что ты — одна? Какое бремя! Ненужное бремя. Если это так, то ты, пожалуй, считаешь, что успех картины зависит от тебя одной. Работа других людей, миллионы долларов, которыми она оплачивается, — все зависит от тебя.

— Вы никогда не испытываете такого чувства? — спросила она.

— Никогда, — солгал он. — Такое бремя не позволило бы мне прилично играть. Нет, я смотрю на это так: Престон Карр — лишь один элемент любой картины. Конечно, он сделает все от него зависящее. Но успех или провал зависят и от режиссера, сценария, монтажа, музыки и сотни других факторов, за которые Престон Карр не несет ответственности.

Дейзи слушала, кивая. Она не нуждалась в спиртном; Карр осторожно, мягко отпустил ее руку.

Внезапно он воскликнул:

— Вот! Вот! Ты только что сделала это! Потрясающе!

— Что именно?

— Сморщила носик. Бессознательно, искренне, прекрасно. Это… это… — словно с трудом подбирая слова, он добавил: — Просто великолепно! Отлично!

Она улыбнулась, обретая уверенность.

— Сделай это снова!

Она сделала. Он засмеялся.

— Прошу тебя не морщи так носик в моей большой сцене. Ну, в той, где я должен приручить единственного мустанга. Отдай мне эту сцену. Она мне нужна. Обещай, что ты не используешь этот трюк, когда будут снимать твою реакцию. О'кей?

— О'кей! — обещала она.

— Тогда я не стану играть бицепсами в сцене на берегу озера.

— Ты собирался это делать? — спросила она.

— Да. Смотри. Я тебе покажу.

Он снял свой коричневый кашемировый пиджак, расстегнул желтую шелковую итальянскую рубашку, стянул ее через голову, взъерошив при этом свои черные волосы и обнажив загорелую грудь и мускулистые руки. Затем, как пятнадцатилетний атлет-старшеклассник, хвастающийся перед хорошенькой девушкой, Престон Карр поднял правую руку и заставил бицепс заиграть. Дейзи засмеялась. Он тоже засмеялся:

— Это не то, чего тебе следует бояться.

Он опустил руку и, совсем не напрягая, заставил свой правый бицепс пульсировать.

— Вот. Женщины от этого сходят с ума. Я никогда не мог понять, почему. Им кажется, что в нем есть страсть.

Они оба засмеялись.

— Если ты отнимешь у меня внимание зрителей своим трюком с носом, я убью тебя бицепсами.

Дейзи впервые за все время пребывания на натуре расслабилась. Внезапно в дверь постучали. Это официант принес из столовой обед для Дейзи. Человек вошел и начал накрывать на стол. Он делал это несколько раз в день.

Карр взглянул на пресную, диетическую пищу и возмущенно спросил:

— Что это, черт возьми?

— Обед для мисс Доннелл.

— Ты не можешь так обойтись со мной, — сказал он Дейзи. — Не можешь выставить меня за дверь. Что скажут люди? Вот что! Мы с тобой пойдем ужинать в столовую.

Прежде чем Дейзи успела возразить, Карр продолжил, обращаясь к официанту:

— Унесите это обратно! И передайте повару, что я хочу сегодня нечто особенное. Начнем с икры из моих личных запасов. В остальном я полагаюсь на него. Нам нужен стол на двоих. Мы хотим побыть вдвоем. И, если он не сможет это организовать, мы сядем в мою машину и поедем ужинать в Лас-Вегас! Скажите ему — я никак не дождусь приличной еды в этом забытом Богом месте!

Произнеся несколько раз: «Да, сэр» и «Хорошо, мистер Карр», официант забрал простой, диетический обед Дейзи, к которому она не притронулась. Карр повернулся к девушке.

— Теперь насчет тебя. Я хочу, чтобы сегодня ты тоже выглядела особенно хорошо. У тебя свидание с Престоном Карром. Он заслуживает всего самого лучшего. Он требует всего самого лучшего.

Она уже много лет не одевалась так быстро. Нерешительность исчезла. Она выбрала платье, надела его, сделала себе импровизированную прическу, подчеркивающую ее обаяние маленькой девочки. Сейчас она выглядела как явный результат работы дорогого стилиста. Дейзи почти избавилась от скованности, напряжения, зажатости. Стала такой, какой была почти девять лет тому назад, еще до первого появления ее фамилии в титрах фильма.

Карр посмотрел на самую привлекательную молодую женщину Америки. На его лице появилось выражение, которое он с убийственной эффективностью использовал много раз на съемке крупным планом. Сейчас оно выглядело особенно убедительно.

Престон взял Дейзи за руку и повел медленно, изящно, словно они находились на балу.

— Кто это сказал… что элегантность в пустыне абсурдна? Сегодня я хотел бы повести тебя в лондонский «Савой». Или парижский «Ритц». Или в нью-йоркскую «Плазу». Или на премьеру на Сорок Пятой улице. А лучше всего — в мой старый дом в Уайлдинге, штат Монтана.

Знаешь, до сегодняшнего вечера самое сильное ликование я испытал перед выпускным балом в школе. Я и Уолтер Стамм, лучший спортсмен класса, мы оба безумно хотели пригласить Хейзел Энсон. В старшем классе училось двадцать шесть человек. В основном мальчики. Девочек было мало. А самой красивой считалась Хейзел. Единственная в классе с идеальными зубами и двумя привлекательными выпуклостями спереди. Такими, какие прилично иметь семнадцатилетней школьнице в Монтане.

Мы с Уолтером пригласили ее. Если бы у Хейзел были мозги, она бы выбрала Уолтера: лучший спортсмен в классе, выше и красивее меня. Но по какой-то причине она предпочла меня. В тот вечер я повел ее по главной улице на танцы. Я был самым гордым и счастливым парнем в городе, потому что она выбрала меня.

Хочешь — верь, хочешь — нет, но до сегодняшнего вечера это был самый лучший миг в моей жизни. Впервые кто-то подтвердил, что во мне есть нечто, вызывающее у людей, особенно у женщин, симпатию. Сегодня, когда я войду в столовую с тобой, снова повторится Уайлдинг, Монтана. Только на сей раз со мной будет самая красивая и знаменитая девушка на свете.

Когда они вышли из трейлера Дейзи, большая луна только начала появляться из-за далеких гор. Она еще не поднялась полностью, но уже освещала всю пустыню, делая каждый предмет в радиусе нескольких миль четким и резким. Каждый трейлер, палатка, грузовик ясно вырисовывались на фоне неба. Вдали виднелись темные глыбы гор и кактусы.

Карр и Дейзи замерли, любуясь звездной ночью. Престон посмотрел на девушку; лунный свет смягчал и без того нежные черты ее лица.

Она перехватила его невольный взгляд. Такого комплимента она еще не получала. Казалось, она сейчас заплачет. Он взял ее за руку, притянул к себе, поцеловал в нос. Улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Держась за руки, они направились в столовую.