Дверь трейлера открылась. Появился Престон Карр в красивом халате из викуньи, с растрепанными волосами. Он небрежно, сухо бросил Джоку:

— Привет. — Потом актер обратился к механику: — Вы разбудили меня, чтобы кое-что показать. Надеюсь, я не испытаю разочарования.

Внезапно Джок все понял. Механик не только сам просмотрел пленку, но и пригласил Карра, еще не зная, что Джок появится здесь.

— О'кей. Включайте! — приказал режиссер.

Механик включил аппарат. Джок, Карр и Луиза увидели фрагмент из фильма. Джок жестом попросил повторить.

Перемотка и вторая демонстрация заняли шестьдесят секунд.

Все молчали. Наконец Карр сказал:

— Еще раз!

Перемотка, повтор. Карр нарушил долгое молчание — тихо, но с чувством:

— Черт возьми!

Луиза дотронулась до руки Джока. Не взяла ее. Этот жест был бы слишком сентиментальным для Джока Финли. Она лишь коснулась его руки, выжидая.

— Малыш, я согласен сниматься во всех твоих фильмах, — сказал Карр.

Джок впервые почувствовал, что Карр произнес слово «малыш» с искренним уважением.

Финли внезапно приказал механику:

— Уберите это в коробку! Они не сожгут пленку! Не отменят эту картину. Я отправляюсь в Нью-Йорк! Немедленно!

Джок выскочил из трейлера. Без извинений, не попрощавшись, он бросил Луизу ранним утром в сотнях миль от дома в обществе незнакомого киномеханика и Короля кинематографа. Она была обижена, злилась, но не имела возможности дать волю своим чувствам в присутствии Престона Карра.

— Снимать кино с ним, похоже, будет занятием увлекательным. Что касается всего остального… — Карр замолчал, но, спохватившись, обратился к Луизе: — Пойдем, милая, я угощу тебя кофе.

Он открыл дверь, девушка улыбнулась, потому что не могла плакать при посторонних, и вышла из трейлера.

Пересев в Лас-Вегасе с вертолета на коммерческий рейс, Джок преодолел несколько часовых поясов и оказался к середине дня в аэропорте Кеннеди. Держа в руке коробку с пленкой, он вылез из такси перед новым высотным зданием из стекла и бетона, в котором находился, дышал, пульсировал, управлял кинобизнесом «Нью-Йорк».

Он поднялся на последний этаж, промчался мимо секретарши в кабинет, где президент компании, полный ветеран боев с акционерами, пешка в руках манипуляторов Уолл-стрит, совещался со своими юристами, вице-президентом по «паблисити» и доктором, присланным страховой компанией, занимавшейся делом Дейва Грэхэма.

Для любого человека ворваться на это совещание вопреки строгому запрету было делом неслыханным. Но красивый, одетый в джинсы и грязную куртку Джок Финли просто совершил святотатство. Когда он швырнул на полированный стол из орехового дерева жестяную коробку с пленкой, оцарапавшую гладкую поверхность, президент возмущенно произнес:

— Как вы смеете врываться сюда, когда мы пытаемся уменьшить ужасные последствия вашего легкомыслия?

— Сделайте одолжение, посмотрите эту пленку, — тихо сказал Джок.

— Молодой человек, вы нанесли компании серьезный ущерб, почти погубили ее! Наши акции упали на четыре пункта с момента открытия фондовой биржи.

— Посмотрите пленку!

— Молодой человек, не думайте, что мы спустим это на тормозах! Мы считаем вас лично ответственным за каждый доллар ущерба. Ваш поступок не был никем санкционирован, вам это известно.

— Посмотрите пленку!

— Мы взыщем с вас все! Вы потеряете всю вашу собственность, долю прибыли от проката картин, все ваши накопления.

— Будете вы смотреть эту чертову пленку? — закричал Джок.

Спустя девять минут, когда снова зажегся свет, в проекционной комнате полный человек смотрел на пустой экран. Просто смотрел. В таком же оцепенении находились шеф «паблисити», оба юриста, человек с Уолл-стрит и врач из страховой компании.

Первым молчание нарушил президент. Он сказал доктору:

— Я… я поговорю со страховой компанией позже. Завтра.

Врач понял, что его отпускают, и удалился.

— Ну, ну, ну… — произнес полный ветеран войны с акционерами.

Он повернулся к Джоку.

— Малыш…

В кинобизнесе отрицательный ответ обычно начинается словами «молодой человек»… Услышав обращение «малыш», Джок понял, что он победил. Он мог расслабиться и послушать президента.

— Малыш, этот кусок великолепен, — сказал президент. — Он живет! Он дышит! В нем ощущается биение сердца Дейва Грэхэма. Это можно почувствовать. Насчет Грэхэма… Возвращайтесь и делайте картину. Мы все уладим относительно Дейва Грэхэма. Возможно… — полный человек задумался, — возможно, мы добьемся присуждения ему специального приза Академии. За безграничное мужество…

Шеф «паблисити» кивнул, но тут же заявил:

— Академия не любит присуждать специальные призы…

Полный человек сказал:

— Тогда мы найдем другую организацию. Несомненно, в момент выхода картины кто-нибудь захочет наградить столь смелого человека премией. В любом случае мы позаботимся об этом позже. Возвращайтесь назад и снимайте фильм! Это сейчас самое главное!

Джок молчал и не двигался. Сейчас он предоставлял президенту право говорить. Пока тот не сказал:

— Это… это самый потрясающий кусок фильма, какой я когда-либо видел…

— А теперь и наиболее знаменитый, — вставил Джок.

Толстый человек улыбнулся. Шеф «паблисити» произнес:

— Люди будут платить только за то, чтобы увидеть его.

— Акционерам это понравится, — поздравил себя президент.

Он протянул руку, чтобы подвести черту. Джок не отреагировал.

— Малыш? — с добродушным удивлением произнес президент.

— Мистер президент, мне не к чему возвращаться, — сказал режиссер. — Я остался без работы. И без контракта. Он расторгнут. Главой вашей студии. По вашему приказу. В присутствии моего агента и двух ваших юристов.

— Я говорю вам — все в порядке. Возвращайтесь и снимайте фильм.

Но Джок не сдвинулся с места.

— Моего слова недостаточно?

И тогда Джок произнес фразу, которая должна была возместить моральный ущерб от унизительных угроз, обвинений, брани, обрушившихся на него в последние двадцать четыре часа.

— Поговорите с Марти Уайтом. Нам придется обсудить новый контракт, который заменит аннулированный вами.

Сказав это, он взял коробку с пленкой и ушел.

Через сорок восемь часов, когда Дейв Грэхэм наконец вышел из критического состояния, а отдел «паблисити» оповестил об этом весь мир, Джок Финли вернулся в Неваду с контрактом, согласно которому его гонорар удваивался по сравнению с первоначальным.

Он собрал всю съемочную группу и объявил, что вопреки слухам съемки картины продолжаются. Затем, запуская в проекционный грузовик группы из восьми-десяти человек, он показал всем отснятый кусок.

В присутствии всех он сказал своему помощнику:

— Завтра утром мы снова снимаем табун лошадей. Установите на платформу два спаренных «Митчелла». Одна портативная камера будет работать внизу.

Джо Голденберг, его новый помощник, Престон Карр, Дейзи, Луиза застыли в изумлении. Прежде чем кто-либо из них успел задать вопрос, запротестовать, возмутиться, Джок продолжил:

— Да, мы проделаем все заново. Только с небольшим отличием. Я сам выйду с камерой! Актеры завтра не понадобятся. Только операторская группа! Я хочу, чтобы все было готово!

Джок повернулся и ушел. Луиза и Дейзи посмотрели на Джо Голденберга, ожидая его возражений. Но Джо решил на сей раз проявить упрямое безразличие. Только один человек обладал статусом, позволявшим ему спорить с Джоком, убеждать его. Престон Карр.

Меньше чем через час Карр заглянул к Джоку, изучавшему карту окрестностей, высохшее русло, естественный путь табуна. Он не поднял головы, когда Карр вошел в трейлер. И даже когда Карр заговорил с ним искренним, обезоруживающим тоном, успешно апробированным в фильмах.

— Никто не сомневается в тебе, малыш. Чтобы придумать такую сцену, уже требуется мужество. Ты рисковал своей карьерой. Тебе нет нужды что-то доказывать сейчас.