— Вы явились не совсем неожиданно. На самом деле вы даже немного задержались.

Последний кусок ароматного омлета еще находился в горле Джока. Режиссер едва не подавился им. Только это помешало ему задать вопрос. Карр избавил его от такой необходимости, продолжив:

— Обычно, когда киностудия говорит молодому самоуверенному режиссеру: «Получите согласие Престона Карра, и контракт будет подписан», он приезжает сюда на следующее утро. Иногда даже в тот же самый день. Один глупец прилетел на застрахованном самолете, чтобы произвести на меня впечатление. Он не знал, что мне принадлежат три личных самолета.

Я скажу, что мне в вас понравилось. Вы потратили пару дней на то, чтобы обдумать ситуацию. О, я знал о встрече с президентом уже в тот день, когда она произошла. Мой агент Герман Паркс и мой адвокат Харри Клейн имеют больше осведомителей, чем ЦРУ.

Когда Герман позвонил мне в тот день и сказал: «Готовься к приезду очередного режиссера», я решил, что вы явитесь утром. Вы заинтересовали меня тем, что явились только через пять дней.

Вы оказались не из числа тех алчных, недостаточно талантливых, глупых молодых режиссеров, что мечтают создать себе репутацию с помощью моей былой славы.

Хотя все сказанное Карром было в основном лестно для Джока, режиссер почувствовал, что в его душе закипает ярость.

— Я знал о лондонских неприятностях. Но, черт возьми, такое может случиться с любым режиссером. Я выгнал со съемок многих режиссеров; скажу честно — я не всегда был прав.

Джок ощутил, что к его щекам приливает фаска. В желудке, наполненном пищей, образовался комок из злости. Но он не перебил Карра.

— Отчасти я восхищаюсь вами. Какой-нибудь мальчишка стал бы заискивать и расшаркиваться перед звездой, чтобы закончить съемки важной, престижной картины. Вы так не поступили. Это хорошо! Услышав об этом, я уже захотел с вами познакомиться.

Но, когда вы подкатили сюда вчера на красном «феррари», я сказал себе: «Ну вот, начинается. Зеленый сопляк, которому нечем гордиться, кроме своего итальянского автомобиля. Похоже, очередной пижон, который дома тайком учится прыгать в свой «феррари» и выскакивать из него, не открывая дверцы.

Терпимым этот монолог делало только то, что Карр приветливо улыбался. Джока бесило каждое слово этого человека, но он был потрясен проницательностью Карра, его умением разобраться в чужом характере. К тому же Престон трезво, практично смотрел на самое безумное занятие в мире — создание кинофильмов. Джок помнил, что девушка назвала Карра славным, честным, искренним и всегда естественным. До этой весьма неловкой минуты Джок не имел оснований считать это мнение ошибочным. Но Престон еще не закончил.

— «Феррари» — это ошибка. Но ваш костюм! В какой костюмерной вы раздобыли этот костюм конюха? Он фальшив, как искусственная кожа, из которой сделана обложка сценария! И это название, выжженное, точно клеймо! Господи! Малыш, на свете есть ковбои. И есть ковбои-джентльмены. Никогда не приезжайте к ковбою-джентльмену в таком виде. Вы что, обесцвечивали джинсы в прачечной? Вы не работник с ранчо. Вы — режиссер! Приезжайте сюда одетым, как режиссер! Человек, способный говорить о кино так, как это делали вы вчера вечером, не очковтиратель. Зачем изображать из себя обманщика?

Ручаюсь, если бы я вчера предложил вам сесть на одного из моих аппалузов, вы бы это тоже сделали. Несмотря на то, что вы не умеете ездить верхом. Да?

— Я немного ездил верхом. Я взял несколько уроков, — сказал правду Джок.

— Я рад, что вы достаточно честны и не уверяете меня, будто знаете о лошадях все. Потому что я убежден, что на данном этапе развития кино вестерну требуется свежий глаз. Взгляд городского человека, для которого лошади, пустыня, дикая жизнь, присутствующие в сценарии, являются чем-то новым, незнакомым.

Я не стану критиковать сценарий. Это хороший вестерн. Уорфилд — талантливый автор. Но этого недостаточно.

Карр повернулся лицом к Джоку.

— Вы можете снять эту картину так, словно она станет вашим единственным вестерном?

Джок кивнул осторожно, еле заметно.

— Хорошо. Потому что тут может получиться шедевр. Но только если фильм окажется свежим и важным для вас. Тогда он будет свежим для публики. И важным для критиков. Но вы должны отдать ему все ваше мастерство. Всего себя. Делайте его так, словно вы занимаетесь любовью с удивительной девушкой и знаете, что эта ночь будет единственной.

То, как этот человек говорил о фильмах, о процессе их создания, пробуждало в Джоке новое уважение к Карру. Он не просто звезда. Большая звезда. Или даже Король. Он настоящий человек кино, любящий и уважающий свое дело. Девушка права. Карр именно таков на самом деле, каким он кажется. Он честен и искренен.

Даже те слова Карра, что заставили Джока неуютно поежиться, почувствовать, что студийные сапоги сжимают ноги, осознать фальшь своего появления, были произнесены дружелюбно. Карр просил Джока проявить больше достоинства, гордости и любви к себе. Это было важным для любого творческого человека.

— Еще два момента, — сказал Карр, — и я должен буду уехать. Во-первых, я бы хотел сняться в вашей картине.

Джок надеялся, что он выслушал эту фразу с достаточным спокойствием и выдержкой.

— Во-вторых, я должен поговорить с моим адвокатом, агентом и доктором. Только после этого я смогу дать согласие на съемки. Вероятно, последнее слово останется за адвокатом. Если он придумает, каким образом я смогу вложить миллионный аванс в нефтяную сделку Мак-Алистера, не заплатив слишком больших налогов, это станет серьезным аргументом в пользу участия в фильме. Да, малыш, так обстоят дела сегодня. Добро на картину дает юрист. Или губит ее.

Отхлебнув кофе, Карр продолжил:

— Заключение врача — это формальность. Последние одиннадцать лет перед подписанием контракта он прочитывает сценарий и обследует меня. Не для того я вкалывал все эти годы, чтобы умереть раньше времени, не насладившись результатами.

Я хочу вкусить все, ради чего я работал. Хочу, как Муни, любоваться восходами и закатами. Но мне нужно больше. Лучшая пища, лучшие виски, лучшие лошади и самолеты. И лучшие женщины. Молодые, крепкие. Любящие секс. Мне нравится касаться рукой твердого соска на свежей груди. Я люблю настоящий, бурный секс. Люблю юных девушек с длинными ногами и руками, обнимающими меня. Мне нравится быть желанным. По-моему, это лучший способ начинать день и завершать его. И я намерен жить так до моего последнего дня, который, надеюсь, наступит еще не скоро.

Лаура, — Карр жестом дал понять, что говорит о девушке, сидевшей за столом, — именно такая. Она обладает всем, что я ищу в женщине. Пока это обстоит так, она будет жить здесь. В тот день, когда один из нас почувствует, что наши отношения начали иссякать, все будет кончено. Она знает это. Я тоже. И все, кто живет здесь. Тут нет ничего постыдного. С ней обращаются весьма уважительно. Я бы не хотел заниматься любовью с женщиной, которая не уважает себя. Тогда она не могла бы относиться с уважение к тому, чем занимаюсь я. Не ценила бы меня.

В прежние времена в Голливуде было принято говорить о каждой девушке, как о шлюхе. Я никогда не следовал этой моде и не называл так девушек, с которыми имел дело. Для меня постель — это место, где люди встречаются, потому что они любят друг друга. Нельзя употреблять гадкие, унизительные слова по отношению к женщине, с которой считаешь возможным заниматься любовью. Я женился четыре раза. Изменял всем моим женам. Но не оскорблял их. Даже в самом конце.

Внезапно Карр встал и протянул руку Джоку.

— Если Харри и мой доктор скажут «да», я, вероятно, снимусь в вашей картине. Я сообщу вам о моем решении.

Шагнув к двери, он добавил:

— Мак-Алистеры ждут нас.

Возле порога Карр остановился и, повернувшись, спросил:

— В сцене с мустангом мы используем каскадера, да?

— Конечно, конечно, — тотчас ответил Джок.

«Феррари» Джока Финли со скоростью девяносто пять миль в час мчался на запад по двухполосному шоссе. Джок не стремился ехать с такой скоростью. Он даже не замечал этого. Он думал о Карре и о сказанном им. О данном им обещании. Неокончательном.