И она переходила к следующему стулу. И к следующему. И к следующему. Пировала в огромном банкетном зале. Ела сама и кормила своего малого. Ни разу не повернулась, чтобы посмотреть на Роланда. Не осознавая, что зала этого, строго говоря, не существует.

В этот вечер, когда они улеглись спать, наевшись жареных сдобных шаров, из всех четверых (пяти, если считать Ыша) Эдди и Джейк в наименьшей степени занимали мысли Роланда. Больше всего его тревожила Сюзанна. Стрелок не сомневался, что она уйдет от костра и в эту ночь, а ему придется следовать за ней. Не для того чтобы посмотреть, что она будет делать: он и так это знал.

Нет, чтобы охранять ее.

Еще до заката солнца, примерно в то время, когда Джейк принес сдобные шары, Сюзанна начала выказывать уже знакомые Роланду признаки: речь стала отрывистой, фразы – короткими, движения – резкими. Она рассеянно потирала висок или лоб над левой бровью, словно у нее там что-то болело. «Неужто Эдди не замечает всех этих признаков?» – спрашивал себя Роланд. Действительно, когда они встретились, с наблюдательностью у Эдди было хуже некуда, но с тех пор произошли разительные изменения в лучшую сторону, и…

И ведь он любил ее. Любил. Как же он мог не видеть того, что видел Роланд? Конечно, признаки эти были не столь очевидными, как на берегу Западного моря, когда Детта готовилась к решающему удару, чтобы перехватить контроль над телом у Одетты, но ведь они были, да и отличались не очень.

С другой стороны, он помнил слова матери: «От любви глупеют». Может, Эдди очень уж сблизился с ней, чтобы что-либо замечать. «Или не хочет замечать, – подумал Роланд. – Просто отгоняет саму мысль, что нам грозит повторение пройденного. Как в тот раз, когда мы заставили ее увидеть себя и свою раздвоенную личность».

Да только теперь дело было не в ней. Роланд давно это подозревал, собственно, первые подозрения возникли еще до их долгой беседы со стариками Речного Перекрестка, а теперь знал наверняка. Нет, дело не в ней.

Вот он и лежал, прислушиваясь к их сонному дыханию. Они заснули один за другим: сначала Ыш, потом Джейк, Сюзанна. Последним – Эдди.

Ну… не совсем последним. Роланд мог уловить едва слышный шепоток людей по другую сторону холма к югу от них, тех самых, что шли следом и наблюдали за ними. Скорее всего они не решались приблизиться и обнаружить свое присутствие. Слух у Роланда был очень острым, но люди эти находились слишком далеко, чтобы он мог разобрать слова. До него донеслось с десяток реплик, потом кто-то громко икнул. И воцарилась тишина, если не считать легкого шороха ветра в кронах деревьев. Роланд лежал тихо, вглядываясь в темное небо, на котором не светилось ни одной звезды, ожидая, когда встанет Сюзанна. Она и встала.

Но еще раньше Джейк, Эдди и Ыш ушли в Прыжок.

Роланд и его друзья узнали о Прыжке (а узнать могли очень немногое) от Ванни, придворного учителя, в те далекие времена, когда были молодыми. Поначалу они составляли квинтет: Роланд, Ален, Катберт, Джейми и Уоллес, сын Ванни. Уоллес, невероятно умный, но еще более больной, вскоре умер от болезни, которую иногда называли королевской[19]. Они остались вчетвером, образовав классический ка-тет. Ванни это прекрасно понимал, и понимание это только усиливало его горе.

Корт учил их ориентироваться по солнцу и звездам, Ванни объяснял устройство компаса, квадранта, секстанта, учил основам математики, без которой практическое использование этих инструментов не представлялось возможным. Корт учил их сражаться. Ванни, на примере истории, логики и, по его терминологии, «универсальных истин», – как иной раз можно этого избежать. Корт учил их убивать, если возникнет такая необходимость. Ванни, хромой, с доброй, но рассеянной улыбкой, разъяснял, что насилие чаще завязывает проблемы в более тугой узел, чем разрешает. Он сравнивал насилие с большим пустующим помещением, где эхо искажает истинные звуки.

Он учил их физике, той физике, что оставалась. Он учил их химии, тому, что осталось от химии. Он учил их заканчивать такие предложения, как: «Это дерево похоже на…» и «Когда я бегу, то чувствую себя таким же счастливым, как…» и «Мы не могли не рассмеяться, потому что…» Роланд ненавидел эти упражнения, но Ванни не позволял ему увиливать от них. «Твое воображение оставляет желать лучшего, Роланд, – как-то сказал он своему ученику… Роланду тогда было лет одиннадцать. – Я не могу держать его на голодном пайке. Оно станет только хуже».

Он учил их Семи кругам магии, отказываясь признать, что не верит в них, и Роланд подумал, что на одном из этих уроков Ванни и упомянул про Прыжок. Полной уверенности у Роланда, конечно, быть не могло. Но он помнил, что Ванни говорил о секте Мэнни, людях, которые могли путешествовать между мирами. А говорил ли он про Радугу Мэрлина?

Роланд склонялся к тому, что да, но, хотя он дважды держал в руках розовый Магический кристалл, однажды – юношей, второй раз – мужчиной, и дважды с его помощью отправлялся в те самые путешествия, второй раз с друзьями, мгновенно преодолевая время и пространство, Кристалл не отправлял его в Прыжок.

«Но откуда ты это знаешь? – спросил он себя. – Как ты можешь знать, Роланд, находясь в этом состоянии?»

Потому что Катберт и Ален сказали бы ему об этом, вот откуда.

Ты уверен?

Ответом стало возникшее в груди странное, неопределенное чувство. Негодование? Ужас? Ощущение, что его предали? И он вдруг осознал, что нет, совсем даже и не уверен. Точно он знал лишь одно: хрустальный шар засосал его внутрь, и ему повезло, что в конце концов выплюнул наружу.

«Но здесь никакого шара не было», – подумал он и вновь услышал другой голос, сухой, бесстрастный голос своего старого хромого учителя, так и не переставшего горевать о единственном безвременно умершем сыне. Голос этот произнес все те же слова:

Ты уверен?

Стрелок, ты уверен?

Все началось с тихого потрескивания. Роланд первым делом подумал про костер: кто-то из них бросил в него ветку с зелеными иголками, огонь наконец-то добрался до них, вот иголки, загораясь, и затрещали. Но…

Звук усиливался, уже более напоминая треск электрических разрядов. Роланд сел, посмотрел на свой ка-тет – по другую сторону костра. Глаза его округлились, сердце забилось сильнее.

Сюзанна отвернулась от Эдди, чуть отодвинулась. Эдди тянулся к Джейку, Джейк – к Эдди. Их руки соприкоснулись. И прямо на глазах Роланда, резкими рывками, они начали то исчезать, то появляться. То же самое проделывал и Ыш. Когда они исчезали, тусклое серое мерцание, формой повторяющее тела всей троицы, резервировало их место в этой реальности. Всякий раз возвращение сопровождалось треском. Роланд видел, как рябь пробегает по закрытым векам: под ними перекатывались глазные яблоки.

Они, конечно, спали. Но не просто спали. Они перешли в состояние, которое позволяло путешествовать между мирами. Вроде бы Мэнни умели это делать. И шары Радуги Мэрлина, судя по всему, могли заставить человека отправиться в такое путешествие, хотел он того или нет. Один шар точно мог.

«Они могут застрять между мирами и погибнуть, – подумал Роланд. – Ванни говорил и об этом. Предупреждал, Прыжки – опасное дело».

Что еще он говорил? Но на копание в памяти времени у Роланда не осталось, потому что в этот момент Сюзанна села, натянула чехлы из мягкой кожи, которые он ей сшил, на свои культи, забралась в коляску. А мгновение спустя уже катила к деревьям на северной стороне дороги. К счастью, в сторону, противоположную той, где расположились лагерем люди, наблюдавшие за ними.

Роланд застыл, не зная, как поступить. Но быстро принял очевидное решение. Он не мог разбудить Эдии и Джейка во время Прыжка, слишком велик был риск. А вот за Сюзанной пойти мог, он это уже не раз проделывал, идти и надеяться, что она не попадет в беду.