Он снова нажал на монтировку — шахта в ответ закачалась. Видимость составляла теперь меньше фута, но он мог поднять эту штуковину. Колер оглянулся, высматривая путь отступления, но это уже едва имело значение. Если шахта свалится на него, она его или зажмет, или задушит, или продавит его вниз сквозь прогнивший пол, и Чаттертон, который работал сейчас в носовом отсеке подлодки, чтобы не мешать Колеру, так и не услышит его крик.

Колер взялся одной рукой за край шахты, другой за блок двигателя, чтобы получился хороший рычаг. Он расставил ноги, как борец сумо, и уперся ими в стальные балки, на которых лежали двигатели, молясь, чтобы не поскользнуться и не провалиться сквозь дырявый пол отсека. Затем он напряг все мышцы, какими когда-либо пользовался: руки, живот и шею (он впервые полностью нагружал их восьмилетним мальчиком, когда втаскивал багром сорокафунтовых полосатых тунцов в рыбацкую лодку отца). Он приподнял шахту на шесть дюймов от пола. Металлическая труба скрежетала, царапая стальные блоки двигателей, на которых она покоилась вот уже полвека.

«Только назад не падай, — просил Колер шахту, не хорони меня здесь».

Он удвоил усилия. Шахта поднималась все выше от пола, и какой-то миг Колер удерживал ее навесу, словно дровосек в лесной чаще, который подпирает подпиленный ствол дерева. Пол скрипел. Руки горели. Он сделал шаг назад. Теперь, имея возможность направить ее в сторону от прохода между двигателями, он отпустил шахту, позволив ей рухнуть вниз. Когда она еще падала, Колер оттолкнул трубу. Она упала на пол, рухнув с левой стороны, подняв тучи темно-коричневого маслянистого ила, и грохот от ее падения эхом отразился от стальных бортов субмарины. Колер задержал дыхание и посмотрел вниз. Его не зажало. Он не умер. Он ничего не видел, но знал, что совершил самый большой и самый важный поступок за всю свою жизнь — сдвинул то, что невозможно было сдвинуть. Препятствие к проходу в электродвигательный отсек было устранено.

Колер все отдал бы за то, чтобы проплыть между двигателями в электродвигательный отсек прямо сейчас. Но у него кончался воздух, к тому же видимость упала до нуля. Ему с Чаттертоном придется ждать второго погружения, чтобы пробраться в отсек. Колер осторожно выбрался из субмарины. Поднимаясь вверх по якорному канату, он думал про себя: «Это наш день».

Наверху Колер все рассказал Чаттертону. Чаттертон прищурил глаза и покачал головой.

— Что ты сделал?

— Я поднял ее руками. Она сдвинулась. Путь свободен.

— Мы притащили с собой трехтонный таль, чтобы сделать эту работу. А ты ее руками?

— Я знал, что получится. Я должен был сделать свой шаг.

Чаттертон снова покачал головой.

— Ну, ты даешь, Ричи, — произнес он, наконец. — Черт возьми, это было очень опасно. Вот это да!

— Давай лучше не будем о том, как это было опасно, — сказал Колер, следуя за Чаттертоном в салон. — Важно то, что пройдет три часа, и мы попадем в электродвигательный отсек.

Примерно в полдень Чаттертон и Колер вновь спустили в воду подъемные мешки и сумки для ящиков с запчастями, которые они надеялись поднять. Минуту спустя они были внутри «U-Who». Ил в дизельном отсеке осел, оставив хорошую видимость в районе кормы. Ныряльщики едва могли поверить в то, что увидели. Всего в нескольких футах позади спасательной шахты, которую сдвинул Колер, лежало другое препятствие — огромный, в форме полумесяца, стальной топливный бак, который когда-то был привинчен к потолку герметичного корпуса. Чаттертон и Колер уставились на бак, который, вероятно, отвалился во время взрыва на субмарине. Бак был примерно двенадцатифутовый и очень тяжелый. Он лежал, вклинившись наискосок между дизельными двигателями, а между ним и потолком был всего лишь намек на пространство. Это было намного более серьезное препятствие, чем то, которое только что устранил Колер. Ныряльщики сразу же поняли, что даже трехтонный таль не сможет сдвинуть эту махину. Они смотрели друг на друга, и у них не было сил даже для того, чтобы покачать головами. Чистая прибыль от триумфа Колера составила еще четыре фута доступа внутри дизельного отсека. Электродвигательный отсек, который был им так нужен, находился от них все еще в миллионах миль.

Ныряльщики развернулись и поплыли назад к якорному канату. Во время декомпрессионного подъема они чувствовали себя удрученно. На борту судна они раздевались молча, время от времени каждый разражался ругательствами.

Целый час на переходе назад к Бриллю никто не произнес ни слова. Они просто сидели на кулере и смотрели, как исчезает из виду место их погружений. Потом, когда солнце приблизилось к горизонту, Чаттертон обратился к Колеру.

— У меня план, — сказал он.

— Давай, — откликнулся Колер.

В течение следующих нескольких минут Чаттертон объяснял ему свою идею, свое трехмерное видение того, как можно миновать упавший топливный бак и пройти дальше — в электродвигательный отсек. Когда он закончил, Колер посмотрел ему прямо в глаза.

— Тогда ты труп, — произнес Колер.

— Я это сделаю, — ответил Чаттертон.

— Ты точно труп.

— Я это сделаю. Но у меня ничего не выйдет без тебя.

— Я не согласен, я не хочу смотреть на твои корчи.

— Я это сделаю, — твердил Чаттертон. — Это наш последний шанс, Ричи. Я больше чем уверен, что у меня получится. И ты мне нужен.

Кристиансанд, Норвегия, 4 декабря 1944 года

Через полторы недели после выхода из Германии капитан Нойербург привел свою «U-869» в портовый городок Кристиансанд на юге Норвегии, где они взяли на борт топливо и припасы. Загрузившись до предела, субмарина могла теперь вести войну в любой части Атлантики. Первым заданием Нойербурга было тайно пробраться на север, вдоль норвежского побережья, по впадине между Исландией и Фарерскими островами. Дальнейшие боевые приказы он получит, когда субмарина выйдет в открытое море. Радиообмен между подлодкой и командным центром будет сведен к минимуму: в этот период войны даже самое короткое сообщение могло быть перехвачено противником.

8 декабря «U-869» отчалила от базы субмарин в Норвегии. Три недели она тайком пробиралась вдоль норвежского побережья, затем дальше — в Атлантику, практически постоянно оставаясь под водой, чтобы избежать столкновения с неприятельскими кораблями. 29 декабря командный центр передал по радио следующий приказ: «U-869» должна следовать в квадрат СА 53, центр которого находился примерно в 110 милях к юго-востоку от Нью-Йорка. Нойербург получил, возможно, самое почетное задание, какое только могла получить субмарина: «U-869» направлялась на войну с Америкой.

Субмарина продвигалась на запад. Устав требовал от Нойербурга, чтобы он отправил в командный центр короткий рапорт о продвижении, как только «U-869» выйдет в открытую Атлантику. Командный центр, где отслеживался предполагаемый путь «U-869», ожидал получить такой рапорт не позже 29 декабря. Рапорт не поступил. 30 декабря центр снова запросил рапорт о ходе плавания, и снова никакого ответа. Центр был озабочен, офицеры сделали соответствующие записи в журнал, хотя пока не воспринимали молчание как знак того, что «U-869» была потеряна. 1 января 1945 года командный центр запросил у «U-869» рапорт о координатах местонахождения, на этот раз в достаточно резких тонах. Ответа не последовало. Центр повторял запросы, но субмарина по-прежнему не отвечала. Теперь центр заволновался не на шутку.

Командование не знало, почему от «U-869» нет никаких сведений. Рассматривались, по всей видимости, четыре возможных объяснения. Первое: Нойербург просто-напросто не хотел пользоваться радиосвязью, опасаясь быть обнаруженным. Это, однако, было маловероятным, поскольку капитаны не были склонны игнорировать срочные запросы из центра. Второе: радиооборудование на борту «U-869» могло выйти из строя, что делало прием и передачу радиограмм невозможным. Третье: атмосферные помехи (весьма вероятные в этом районе Атлантики) нарушали радиосвязь. Четвертое: лодка погибла.