Пока Чаттертон совершал эти исторические открытия, Колер начал свою провинциальную сухопутную жизнь. Он принял решение восстановить семью так, чтобы перед ним никогда больше не возникала перспектива потерять детей. Он ходил вокруг Фелиции на цыпочках, буквально заряжал себя энтузиазмом по поводу семейных походов в гастроном, пытался не говорить «дерьмо собачье» во время их визитов к семейному психологу. Он купил мужской и дамский велосипеды. Используя мышцы лица, о существовании которых раньше не догадывался, он улыбался, когда Фелиция сообщила, например, что во время отпуска они отправятся всей семьей в Дисней-Ленд. Иногда он, правда, забывался. Толкая перед собой коляску в тихое солнечное воскресенье, он мог заметить: «Могу поспорить, океан сегодня для парней, как стеклышко».

— Я не желаю об этом слышать! — говорила Фелиция, останавливаясь и сверкая глазами. — Ты мечтаешь о нырянии? Ты не хочешь быть с нами?

— Нет, разумеется, хочу, дорогая, — говорил Колер.

Потом он шел и повторял про себя одну и ту же мантру: «Мне противно, и меня это бесит, но все это ради детей. Ради детей. Я люблю семью. Это все ради детей…»

Вначале Чаттертон звонил регулярно.

— Ричи, я иду к субмарине. Ты со мной?

— Нет. Я не могу, — отвечал Колер.

— Что ты имеешь в виду? Ричи, это безумие. Ты не можешь жить вот так.

У Колера все внутри обрывалось. Но он только повторял: «Извини, Джон». Когда он узнал, что непогода препятствует выходам Чаттертона к подлодке, ему было стыдно за то, что он испытал чувство облегчения.

Колер крепился и держался подальше от подводного плавания. Но он выкраивал время, чтобы по капле кормить свою страсть. Он продолжал свозить к себе каталоги из клубов военной книги, покупая каждый том, в котором хоть что-то говорилось о субмаринах. Он прикрывал рукой телефонную трубку, чтобы тайком переговорить с книготорговцами, которые уже знали о его страсти. Колер купил видеоигру с подлодками, к которой в качестве бонуса прилагалась настенная карта с немецкими военно-морскими схемами (он сравнил ее с той, которую составил собственноручно во время исследований в Вашингтоне). Среди самых захватывающих моментов его жизни в 1994 году был миг, когда обе эти карты совпали.

Колер ожидал, что наступление осени несколько ослабит тоску по морю, однако он начал все больше задумываться о членах экипажа «U-Who». Годами он представлял себе весь ужас их последних моментов — взрыв, опаленные, разлетающиеся во все стороны тела, вторжение океана. Теперь, когда он знал их имена, он начал представлять себе их жизнь. Он воображал себе Германию, как его отец, когда слушал рассказы мистера Сигала. Земля солдат, идущих колоннами, но одновременно земля, где были семьи и любимые девушки, родные города, местные деликатесы и планы на жизнь. Он читал список экипажа и думал о том, кто среди этих людей любил кино, а кто — музыку, принадлежали ли они к местным футбольным клубам, написал ли кто-то из них имя любимой девушки на задвижке торпедного аппарата. Колер мог представить себе их жизнь вплоть до последних часов: банка консервированных персиков как награда чемпиону лодки по шахматам, кок, который пережарил сардельки, радист, поставивший музыкальную запись на фонограф.

Когда к Нью-Джерси подкралась зима, эти мысли полностью овладели Колером. Сильнее, чем когда-либо, он верил в то, что он в долгу перед этими людьми, что они не должны лежать в безвестной братской могиле и что близкие должны знать об их судьбе. И Колеру пришла в голову мысль, что он, по всей видимости, оставался единственным человеком в мире, который хотел установить имена этих людей. Но он был связан по рукам и ногам своими же обязательствами перед семьей, и его поразило то, как странно, что именно долг перед семьей был тем единственным препятствием, которое мешало ему поступить правильно по отношению к семьям погибших подводников. Из окна своего дома Колер смотрел, как падает снег. Годами снег означал, что Колер вернется в океан всего через каких-то несколько месяцев. В этом году он чувствовал, что еще никогда не был так далеко от самого себя, и казалось, что снег будет падать вечно.

В начале 1995 года Чаттертон и Колер встретились за обедом, но на этот раз это была захолустная пиццерия, а не «Скоттиз». В предыдущие годы их совместные обеды длились часами, этим вечером обед закончился, едва начавшись.

— Ты не идешь и в этом году, так? — спросил Чаттертон.

— Так, — ответил Колер. — Меня мутит от всей этой байды. Фелиция меня просто бесит, но я должен выдержать это ради детей.

— Ага.

— Какие-нибудь новые фирменные прорывы Чаттертона на «U-Who»?

— Я только об этом и думаю. Никаких идей. Я как слепой.

— А что другие ныряльщики? У них какие планы?

— Ричи, больше никто не хочет туда идти.

Дома Ричи изо всех сил поддерживал дыхание своей семейной жизни: ходил к семейному психологу, снял большой дом и запер в кладовке свое снаряжение для подводного плавания. Но перебранки становились все более ожесточенными. В начале весны 1995 года он написал Фелиции письмо на двадцати страницах, снял с руки обручальное кольцо, потом затолкал свою одежду и пожитки в большие мешки «Хефти Стил-Сэк» и переехал на квартиру к другу в Левиттон, штат Пенсильвания. Он был почти банкротом, поскольку потратился на то, что было необходимо для восстановления семьи.

Первые несколько месяцев Колер забирал к себе детей каждые выходные, копил в себе силы на то, чтобы побриться и сползти с кровати на пол, чтобы его четырехлетний сын и двухлетняя дочка могли поверить в то, что у папы все отлично. Так длилось некоторое время. В июле 1995 года он взял на себя опекунство над детьми. Он был в восторге и попросил агента по недвижимости найти ему дом в самом лучшем районе недалеко от школы, примерно в радиусе двадцати пяти миль от его предприятия в Трентоне, штат Нью-Джерси. Через две недели он с детьми перебрался в городской домик в Ярдли, штат Пенсильвания. Он нанял помощницу по хозяйству, записал детей в школу, наскреб денег на благоустройство их комнат и установил семейные правила.

По другую сторону Нью-Джерси Чаттертон из-за непогоды смог осуществить только одну экспедицию к «U-Who». Так же, как и в 1994 году, он спустился к субмарине без плана действий и вернулся с пустыми руками. Отвергнутый подлодкой, он направил все свои усилия на обследование судов, которые он нашел в прошлом году, — ни много ни мало открыл некоторые ранее не обнаруженные затонувшие корабли исторического значения.

Он возобновил работу на «Каролине», пассажирском лайнере, потопленном огнем орудий немецкой подлодки во время Первой мировой войны. Для ныряльщиков Восточного побережья не было большего приза, чем отыскать «Каролину» — изящное судно, на борту которого было сто девяносто семь пассажиров и сто семнадцать членов экипажа (им было приказано сесть в спасательные шлюпки и отойти на шестьдесят миль к берегу до того, как «U-151» потопила судно). Ныряльщики десятилетиями пытались найти «Каролину», но безуспешно, она оставалась единственным ненайденным пассажирским лайнером в водах возле Нью-Йорка и Нью-Джерси. Чаттертон использовал время межсезонья на переводы и чтение немецких документов, на беседы с архивариусом судоверфи, на сосредоточенное изучение судовых журналов, на ознакомление с погодными картами, которым было по семьдесят семь лет. Он собрал воедино результаты исследований и пришел к выводу, что «Каролина» лежала в районе, на который никто из ныряльщиков не мог и подумать.

Во время первой же экспедиции на место Чаттертон нашел затонувшее судно. Он счистил анемоны с лопасти винта, где, как показывали его исследования, он найдет название корабля. И вот он начал открывать медные буквы, одну за одной: К-А-Р-О-Л-И-Н-А. Всего за один день он нашел и идентифицировал пароход «Каролина», который десятилетиями считался среди ныряльщиков северо-восточного побережья США самой желанной находкой.

Несколько дней спустя Чаттертон осуществил экспедицию к затонувшему судну, которое, как некоторые полагали, было грузовым кораблем «Тексел» — еще одним судном, потопленным немецкой подводной лодкой в годы Первой мировой войны. Чаттертон разработал план на основе изученных фотографий «Тексела» и схем палуб: он будет искать в районе носа корабля, где, как он знал, должны быть опознавательные знаки. Иллюминаторы в этом месте соседствовали с названием корабля. Легендарный ныряльщик Гарри Джентайл уверял его, что нос корабля, скорее всего, был слишком поврежден для того, чтобы выдать название. Чаттертон все равно нырнул: он нашел медные буквы, которые складывались в надпись «Тексел». В течение года Чаттертон обнаружил и идентифицировал четыре затонувших судна исторического значения. Кое-кто стал называть его величайшим исследователем затонувших судов всех времен и народов, но он все больше приходил в отчаяние.