Я здесь не от мамы, – сказал он.

Она посмотрела на него, и он почувствовал, что, как знал, должно быть послед- ней вещью, которую ему допустимо сейчас ощущать: что победил. Но сейчас его та- лантам нужна фокусировка, нельзя отвлекаться. Он присел на край ее кровати и сделал вид, словно отпускает свою отцовскую сторону прочь, принимая профессиональный нейтралитет. Как факир, который глотая меч, передвигает свои внутренние органы. В мире возможны все.

Это был твой первый раз? – спросил он, и тихо добавил, – так сказать.

Да.

В этом нет ничего плохого, – сказал он. – Никогда не позволяй забивать себе голову, что это плохо.

Хорошо, – произнесла Лета.

Но… ты должна понимать нашу обеспокоенность. Смотри, милая… Все дело в не- знании. Ты должна понять, каково нам было не знать, где ты находишься.

Но, дело не в этом, – возразила она. – Все дело в Питере. И именно поэтому я никому не сказала где я. Потому что не хотела врать вам, но знала, что вы отреагируете именно так. По крайней мере, она точно.

Он скрыл удовольствие, от ее отношения к Мари.

Она такая же поверхностная, как все остальные, – сказала Лета. – То же самое с Ро- маном. Это подтверждение предвзятости. Она уже все решила, и будет видеть только то, что подтверждает ее правоту.

Я должен свериться со своими сводами родительских правил, но я не уверен, что тебе можно разбрасываться терминами о предвзятости – ответил он.

Пластиковая нить свернулась на ее одеяле и, вытянув ее, он позволил ей свер- нуться вновь.

И, – продолжил он, – я должен тебя спросить, как много ты знаешь об этом парне?

Он мог заметить, как это тронуло ее по глазам, в которых читалось практически физическое сопротивление.

Лета, я слышал кое-что, – сказал он. – И это кое-что чаще всего рассказывают именно о нем. Сейчас, я стараюсь оградить себя от преждевременных заключений, но у этого молодого человека довольно странная репутация.

Она молчала, и он не был уверен, что это признак проигранного сражения. Если есть какой-то способ обсудить все, не заставляя ее возненавидеть его? Если цена этому поражение, он это переживет.

Но затем она посмотрела на него, глаза словно стеклянные, и сказала:

Папа, я люблю его.

Он ничего не ответил. Его глаза остекленели тоже.

Люди видят, что хотят видеть, – продолжила Лета. – Они видят кого-то, как Питер, и он для них просто белый лист, на который можно изложить все, чего они боятся. Ты же знаешь какие бывают люди.

Он знал. Но также он знал маленькую девочку, говорившую с ним ранее с незем- ным авторитетом, что, скорее всего, было признаком ее безумия.

Он положил руку на кровать. Она положила свою сверху. Они молчали. Открылась дверь и вошла Мари. Вторжение, вот на что это было похоже. Воз-

никло ощущение, что кто-то вторгся на частную собственность их приватности. Он надеялся, что Лета не уберет свою руку и она не убрала. Итак…

Звонила Оливия, – сказала Мари.

Итак, вот в чем было дело. Он знал, что последует дальше, что ждало его все эти дурацкие годы, но несмотря на неизбежный рок, которого он ждал, он казался все еще не готовым встретиться с этим лицом к лицу, но окрыленным. Окрыленным, потому что это было не в его собственных силах покинуть ее.

Он держал руку дочери и ждал, когда это произойдет.

Роман в коме, – добавила Мари.

***

Роман находился на чердаке Дома Годфри. Прайс сказал Оливии, что его ЭКГ стабильно, но он сильно настаивает не переводить его домой. Этот совет был проигно- рирован. Шелли настояла на том, что хочет, чтобы он был с ней на чердаке, и получила согласие матери. Шелли сама перенесла туда его кровать. И теперь он лежал на ней

в больничном одеянии. Они стояли подле него, Годфри и Оливия и девочки. Годфри посмотрел на парня, племянник лежал перед ним, но в нем отсутствовало присутствие, которое отличало его от простого спящего человека, воспоминания и запахи этого чер-

дака, так знакомые с детства, мешали ему дышать полной грудью и он попросил Оли- вию спуститься с ним вниз. Девочки остались. Лета взглянула вверх на Шелли. Глаза Шелли были озабоченно вытаращены и казались такими же твердыми, как кварц. Лета обхватила руками талию Шелли. Ее руки не смогли сцепиться сзади.

Годфри и Оливия стояли в патио. Свет датчиков движения отбрасывал от них на лужайку худощавые тени.

Ему нужно быть в больнице, ты это понимаешь? – спросил он.

Он останется здесь, – твердо заявила она.

Годфри посмотрел на вытянутого мужчину – свою тень на траве. Он говорил ей однажды, очень давно, что он без промедления заберет от нее детей, если ему только покажется, что на то есть причина. Но в данных обстоятельствах, где вмешательство полностью оправдано, он не испытывал никаких иллюзий насчет своей совести не ис- полнять свое обещание.

Как это произошло?

-Передозировка. Он был под ними и устроил сцену в Институте.

Почему он был там? – спросил Норман.

Я не знаю.

Он нажал пальцем на вершину пирамидки, украшающей конец перил.

Оливия, скажи мне правду, – сказал он. – Ты что-нибудь знаешь о проекте Уроборос?

Я говорила тебе, я не знаю ничего о том, что там происходит, лучше тебя. Это имеет какое-то отношение к Роману?

Почему он был там? – повторил Годфри. – Там что-то произошло, ты не можешь дей- ствовать, словно это не так.

Она повернулась к нему и посмотрела с отсутствующим, что было по его опыту для нее непривычно, взглядом. В ее глазах полнейшая пустота.

Норман, последнее, что меня сейчас заботит это действовать, – ответила она.

Она прикурила сигарету. Свет датчиков ушел в другом направлении. Огонек ее сигареты осветил слезы на ее щеках.

Лив, – сказал он. Он не называл ее этим вопиющим омофоном очень долгое время.

Лив, Лив, Лив, – произнес он, качая головой.

***

Этой ночью, после полуночи, зазвонил телефон Годфри.

Здравствуй, – ответил он, а затем, – о, ради Бога… – и потом - нет-нет, я уже еду. Он положил трубку, повернулся к Мари и начал свое оправдание, но не закон-

чил; это было излишне. Ее безразличие насчет его неожиданного бегства из их постели вызвало в нем болезненный импульс, желание закончить его. Он завис над ней, сжав

ее руку, и сказал, что вернется так скоро, как сможет. Она показала ему, что нет нужды пытаться говорить правдивее, чем есть на самом деле.

Реабилитированный, он второй раз за день поехал к Дому Годфри и залез в дру- гую постель, после чего началась его активность с Оливией, которой не было долгие годы, с тех пор как последний раз он называл ее сокращенным именем. Они спали вме- сте. Фраза, которую он никак не мог понять, в качестве эвфемизма для секса, словно слово трахаться, несло в себе больше сложностей и последствий.

Через несколько часов, он неожиданно проснулся, ощущая животную сконфу-

женность от нахождения не в той постели. Сейчас он лежал один, и быстро сориенти- ровавшись в пространстве заметил ее сидящей на подоконнике. Она была обнаженной, одна нога закинута на другую и шепот сигаретного дыма кружился над ее головой.

Потерянная в собственных мыслях. Мыслях о мире, где такие вещи могут случиться с нашими детьми и мы ничем не сможем им помочь.

***

Питер и Лета доедали свой ланч в кафетерии, когда он почувствовал приближе- ние этого. Он заметил некую нервную энергию, исходящую от нее, отчетливое женское напряжение, если высвободить которое, никто не спасется. Он ощущал это своей Свад- хистаной. Прошла уже неделя. Роман был все еще без сознания и Питер не делал ниче- го в их расследовании. Он вообще ничего не делал; он знал, что битва близится, но не знал какие формы и облики примут последствия, если он продолжит пытаться нащу- пать что-то. Сейчас, единственное верное решение было принимать вещи такими, как они есть, и не влезать в какие-либо сложности. Сейчас, он занимался только этим. Но то, каким образом Лета ковыряла ложкой свой йогурт, означало, что, что бы ни было у нее на уме, скоро это станет и его заботой.