Быстрый Гарри жадно выпил всю воду до капли и только потом поднял глаза на своего спасителя.

— Ты… неужто Патрик Сазерленд?

— Ну, я, — отвечал Патрик, не уклоняясь от его взгляда. — Если ты о том набеге, то я здесь ни при чем. Да ты, наверно, и сам знаешь.

— Я шел за ними, — с трудом выговорил раненый, — шел пешком. Я слышал, они называли твое имя, но тебя я еще мальчишкой помню и знаю, что тебя среди них не было. — Он попытался сесть, но застонал от боли. Ему не хватало сил.

— Куда они поехали? — спросил Патрик.

— На юг. К вашим землям. — Быстрому Гарри было все труднее говорить, но он все-таки спросил:

— А моя жена и сын?

— В Эберни, живы-здоровы, — успокоил его Патрик. Сообщить Гарри, что сын его опасно ранен, он так и не решился.

Гарри вздохнул, и в груди у него захрипело.

— Выродки подлые. Я следил за ними, и один заметил меня и вернулся… Он думал, что убил меня, а я только прикинулся мертвым.

— Как ты сюда добрался?

— Я на это место набрел давным-давно.

— Ты запомнил их лица, дружище?

— Только одного. Остальные были размалеваны. Да и этого я никогда прежде не встречал, хотя теперь уж век буду помнить. Такой страхоты я в жизни не видел, и говорил он чудно, скрипуче так, а смех у него — будто свист меча. Никогда не слыхал такого жуткого смеха.

— Скрипуче? — обеспокоенно переспросил Патрик, ощущая, как недоброе предчувствие сжимает сердце. — Он говорил с тобой?

— Да, он сказал… — Гарри задохнулся от боли и снова застонал.

— Он сказал?.. — настойчиво повторил Патрик. Взгляд раненого рассеянно блуждал по хижине, — Он сказал… «Приятель, ты столько пробежал — и все зря».

— Не зря, — тихо возразил Патрик. — Сейчас принесу тебе еще воды и отправлюсь за подмогой.

— А… набег?

— Это сделали не Сазерленды. Клянусь. Я бы отвез тебя в Бринэйр, да, боюсь, ты не вынесешь дороги. Ты уже потерял много крови. Рисковать опасно: вдруг в пути откроется рана? Лучше я привезу сюда все, что надо. Пищу, лекарства, бинты.

Глаза Быстрого Гарри, красные, воспаленные, не отрываясь смотрели на него.

— Я ни минуты не думал, что это сделали вы, лорд Патрик.

Патрика тронула грубоватая сердечность этих слов. Ему так нужно было сейчас доверие обоих кланов. Даже если придется завоевывать это доверие мучительно медленно и трудно, — что ж, значит, так тому и быть.

Устроив Гарри поудобнее, он сложил в очаге обломки стола и стульев, какие нашел в хижине, и разжег огонь. К ночи, когда он возвратится с помощью, сильно похолодает. Затем, пообещав Гарри вернуться как можно скорее, побежал к привязанному у хижины гнедому.

Всю дорогу до Бринэйра ему не давало покоя одно воспоминание. Скрипучий голос, обезображенное лицо… Под это описание подошли бы десятки человек, и все это могло быть простым совпадением. И все же Патрик не мог избавиться от тревожного ощущения, что этот человек ему знаком. Правда, он должен был быть давно мертв…

Но как ни уговаривал себя Патрик, он ничего не мог поделать с холодным, липким страхом, закрадывающимся в его душу.

* * *

Марсали стояла во дворе замка Бринэйр, зябко ежась под порывами холодного ветра, дувшего с гор. Правильно ли она поступила, надо ли было высказывать вслух все свои обиды? Она ведь не хотела прогонять Патрика от себя — во всяком случае, так надолго. Не бросит же он в самом деле ее здесь одну, среди вражеского стана?

Но вот прошло утро, затем миновал полдень, а Патрик все не появлялся. Элизабет и Алекс на расспросы Марсали лишь недоуменно пожимали плечами. Они тоже понятия не имели, где носит их старшего брата. Наконец Марсали надоело мерить шагами комнату, она толкнула дверь и, к своему удивлению, нашла ее незапертой. Тогда она собралась с духом и отправилась искать Хирама.

Девушка вышла из замка, и никто не остановил ее; осторожно прошла через внутренний двор, поймав на себе несколько любопытных, но отнюдь не враждебных взглядов. Тогда она решила попытаться выйти за ворота как ни в чем не бывало, но заметила, что за нею идут двое мужчин. Они, надо отдать им должное, держались на почтительном расстоянии, но, стоя и размышляя, куда же ей теперь направиться, Марсали ни на миг не могла забыть об их молчаливом присутствии.

И тут, как раз когда она уже готова была повернуть назад, из конюшни навстречу ей вышел Хирам, увидел ее и немедленно устремился к ней.

— Леди Марсали, — встревоженно спросил он, — вам что-нибудь нужно?

Он стоял так близко, высокий, мощный, нависая над нею, словно гора, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть на него. Господи боже, какой же он огромный…

— Я искала Патрика, — ответила она.

Хирам, неловко переминаясь с ноги на ногу, немного отодвинулся назад, так что Марсали с облегчением вздохнула.

— Я не знаю, куда он делся, — с самым мирным и кротким выражением, на которое был способен, промолвил Хирам, так что не поверить ему было просто невозможно. Но откуда Марсали теперь знать, кому верить, а кому нет?

— Тогда, может, Руфус здесь? — спросила она. — Я получила письмо, которое он привез мне от сестры, но хотела бы услышать от него самого, как она и что с ней. — На самом деле письмо Сесили изобиловало упоминаниями о Руфусе, и потому Марсали хотела повнимательнее приглядеться к нему. — Вы не подскажете, где бы мне его найти?

Хирам снова переступил с ноги на ногу.

— Он тоже уехал, миледи.

— Как? Опять уехал? Куда?

— Не могу сказать. Марсали сжала губы.

— Не можете или не хотите?

Великан покраснел, и Марсали стало стыдно, что позволила себе излить раздражение на того, кто не был повинен в ее бедах. Хирам лишь исполнял приказы — приказы, которые отдавал ему Патрик.

Она отвернулась к конюшням. Надо получше рассмотреть лошадей. Где-то глубоко в мозгу уже зрела мысль о побеге.

Хирам, стоявший за ее спиной, произнес так тихо, что услышать могла она одна:

— Он любит вас, миледи.

Марсали замерла, не в силах взглянуть ему в лицо.

— И вы не так одиноки, как вам кажется, — продолжал Хирам.

Она круто обернулась, посмотрела ему в лицо — широкое, с грубыми чертами лицо шотландского горца, обрамленное рыжими, как медь, волосами. Светло-голубые глаза, кривой, когда-то, видно, сломанный нос, притаившаяся в уголках губ улыбка… Честное, основательное лицо. Человеку с таким лицом, как подсказывала Марсали интуиция, можно доверять. Да только сейчас она — во вражеском лагере, и сюда ее привез человек, которому, как ей казалось, она тоже могла верить.

— Вы давно с ним знакомы? — спросила она.

— Да уж лет восемь будет, если не больше, — широко улыбнулся Хирам, и вокруг его глаз появились лучики морщин. — Я за ним и в ад пойду, коли надо.

— Почему?

Великан пожал плечами.

— Почему один человек идет за другим? Может, видит, что тот лучше его, а ему самому хочется быть таким.

— Вы хотите быть таким, как Патрик?

Хирам басисто, гулко рассмеялся.

— Подчас, пожалуй. Он прирожденный вожак и храбрый боец. Но у меня, леди Марсали, нет его совести, да и не нужно мне ее столько. Совесть для солдата — излишняя роскошь.

— Тогда почему вы остаетесь с ним?

— Потому, что это самый лучший человек, которого я когда-либо знал в жизни. Я уверен: Патрик никогда не бросит меня в беде, не обманет, не предаст. На свете не много таких, как он, кому я могу довериться без оглядки.

Марсали помолчала, а затем тихо, будто для себя одной, произнесла:

— Хотела бы я верить ему так же крепко, как вы. Хирам вздохнул.

— Иногда его трудно бывает понять. Он держит все свои мысли при себе. Патрик из тех, кто сначала десять раз подумает и только потом скажет слово. — Он улыбнулся Марсали с высоты своего роста. — Но глаза его светлеют всякий раз, как он смотрит на вас, миледи. Он даже смущается немного. Знаете, приятно видеть, что он хоть в чем-то похож на нас, простых смертных. Ей-богу, приятно.

Марсали почувствовала, как ее губы сами собой расплываются в сдержанной улыбке. Смущенный Патрик, подумать только… Она видела Патрика нежным, страстным, веселым и серьезным, обиженным и сердитым, но никогда не замечала в нем и тени смущения. Право, очень любопытно было бы взглянуть.