* * *
Середниковская молодежь отправлялась иногда на прогулки по окрестностям.
Летом 1830 года ездили в старинный монастырь в Воскресенске.
Во время посещения монастыря Лермонтов написал стихи о молодом монахе, который когда-то жил и страдал в стенах этого монастыря.
И там (как знать) найдет прошлец
Пергамент пыльный. Он увидит.
Как сердце любит по конец,
И бесконечно ненавидит,
Как нн вериги, ни клобук
Не облегчают наших мук
[223].
Из лирического стихотворения этот образ перешел в поэму «Исповедь», написанную в том же 1830 году, и много лет спустя, обогатившись новым содержанием, нашел воплощение в поэме «Мцыри».
Но под одеждой власяной
Я человек, как и другой,
– говорит молодой испанский монах – герой «Исповеди».
Образ молодого монаха, рвущегося к жизни из стен монастыря, Лермонтов, повидимому, впервые встретил на страницах журнала «Московский вестник». Если Лермонтов не прочитал эту книгу еще в Тарханах, то она должна была быть одной из первых, с которой он познакомился в Москве.
Открыв первый номер «Московского вестника» за 1827 год, Лермонтов прочел сцену в келье Чудова монастыря из пушкинского «Бориса Годунова», которой начинался номер журнала. Пушкинский образ Лермонтов переосмыслил, вложил в него свое новое содержание. С образом стремящегося к свободе монаха Лермонтов не расставался всю жизнь. Этот образ очень характерен для юноши Лермонтова, сразу ставшего на позиции прогрессивною романтизма. Уход из жизни, культ самоубийства и призыв в монастырь – все это типично для реакционного западного романтизма. Вспомним декларацию Шарля Нодье от имени современного поколения. «Неизрасходованная страсть и подавленная энергия приводит, – говорил Нодье, – к тому, что этой даровитой молодежью с бурным сердцем владеет печаль и утомление». От имени поколения, обреченного на бездеятельность, поколения, среди которого «выстрел Вертера и топор палача произвели опустошение», он требовал – монастырей[224].
Яркой противоположностью звучит призыв Лермонтова: из монастыря! Лермонтов от лица русской талантливой молодежи с «пылким» сердцем, поставленной в годы реакции, после разгрома декабристов, в условия вынужденного бездействия, требует свободы личности.
Середниковские впечатления имели большое значение для творчества юноши-поэта. Летняя жизнь Лермонтова в усадьбе Столыпиных связана с московской, но в то же время она имела свои специфические особенности. Середниково – уголок Москвы, но уголок своеобразный. Небольшие середниковские периоды жизни поэта близки к его жизни на Поварской и Молчановке, связаны с занятиями в пансионе, с лекциями в университете, с впечатлениями от спектаклей в театре. Все созданное Лермонтовым в Середникове переплетается с московской тематикой, – написанное в Москве зачастую вдохновлено и навеяно Середниковым.
В Середникове, как и в Москве, Лермонтов должен был слышать не мало рассказов о войне 1812 года. Они бытовали в усадьбе и окрестных деревнях. Многие из семьи Столыпиных были участниками этой войны. Брат владельца Середникова Афанасий Алексеевич, любимый дед Лермонтова, – герой Бородина[225].
Среди крестьян и дворовых память об Отечественной войне была еще достаточно свежа. Тридцать семь человек местных крестьян служили в ополчении 1812 года[226].
Имена этих маленьких незаметных героев не дошли до нас. Мы знаем только, что священник середниковской церкви Михаил Петрович Зерцалов имел бронзовую медаль «1812 год»[227].
Очень может быть, что летом в Середникове было написано «Поле Бородина» – первая попытка юноши-поэта дать картину героической битвы русского народа. Лермонтов создал стихотворение в духе старинной оды, где лишь местами можно уловить отклики слышанных им рассказов. Несколько лет спустя эти реалистические мотивы, обогащенные новым содержанием, лягут в основу «Бородина», написанного рукой уже зрелого мастера.
* * *
С Середниковым связаны имена героинь многих лирических стихотворений Лермонтова.
А. Г. Столыпина
В саду была яблоня, которую Лермонтов в стихотворении «К гению» называет «моей». Она связана с детской любовью поэта к его двоюродной сестре Аннет Столыпиной[228]. Вернувшись в Москву и полный воспоминаниями об Аннет, он нарисовал ее вензель на одной из первых страниц своей ученической тетради.
Тема любви к Аннет переплетается в стихах Лермонтова с темой поэта и вдохновения.
Стихотворение, связанное с Аннет, названо Лермонтовым «К гению». Он говорит о вдохновении, о звонких струнах лиры и тут же вспоминает о своей детской любви. На балконе маленького деревянного домика в захолустной деревеньке отца Лермонтова дети сидели вечером, при луне, может быть, в последний раз перед разлукой. Осенью Лермонтов должен был ехать с бабушкой в Москву.
Но ты забыла, друг! когда порой ночной
Мы на балконе там сидели. Как немой,
Смотрел я на тебя с обычною печалью.
Но помнишь ты тот миг, как я под длинной шалью
Сокрывши голову, на грудь твою склонял –
И был ответом вздох, твою я руку жал –
И был ответом взгляд и страстный и стыдливый!
И месяц был один свидетель молчаливый
Последних и невинных радостен моих!..
[229] Прошло два года, и они снова встретились в Середникове. За это время Лермонтов много передумал и перечувствовал. Аннет выросла. Она ему показалась новой, чужой.
Не привлекай меня красой!
Мой дух погас и состарелся, –
писал пятнадцатилетний Лермонтов под впечатлением новой встречи с Аннет. Он не знал тогда, откуда пришли эти строки, что вызвало их. Только много времени спустя он понял, что стихотворение было откликом на встречу с Аннет, и в тетрадке, куда оно было переписано, сделал пометку: «(А. С.). (Хотя я тогда этого и не думал)»[230].
Чувство к Аннет не прошло, но он не в силах любить ее так, как прежде, потому что сам стал другим. В Середникове оно вспыхнуло с новой силой. Лермонтов и Аннет встречались в саду под цветущей яблоней. Когда юноша приехал на следующий год, то нашел дерево засохшим. Летом 1830 года он писал:
Дереву
Давно ли с зеленью радушной
Передо мной стояло ты,
И я коре твоей послушной
Вверял любимые мечты;
Лишь год назад, два талисмана
Светилися в тени твоей,
И ниже замысла обмава
Не скрылося в душе детей!..
Детей! – о! да, я был ребенок! –
Промчался легкой страсти сон;
Дремоты флёр был слишком тонок –
В единый миг прорвался он.
И деревцо с моей любовью
Погибло, чтобы вновь не цвесть;
Я жизнь его купил бы кровью, –
Но как переменить, что есть?