В этих условиях надо немедленно сознаваться, ибо три года тюрьмы все-таки лучше, чем шесть.
Если же компаньон умен, то хорошо бы знать, какой ранг он припишет своему сотоварищу. Если нулевой, то ситуация ясна – пары (А1, В1) не избежать и надо немедленно сознаваться. Если же он посчитает, что сотоварищ имеет первый ранг рефлексии, то он сделает правильный выбор: сознаваться не нужно. Хотя, если он будет выбирать B2, то почему бы не выбрать A1? И быть на свободе, оставив сидеть его в тюрьме. Такое рассуждение соответствует уже второму рангу рефлексии. Но ведь и компаньон может оказаться таким, что у него будет тоже второй ранг рефлексии. Что тогда?..
Оставим бродяг мучиться над их неразрешимой дилеммой, а комиссара полиции ждать, когда они «созреют». Вернемся к тем схемам рефлексивных рассуждений, которые мы привели.
Для того чтобы понять, как реализуются рассуждения с различными рангами рефлексии, введем специальный оператор x(y(z)), смысл которого заключается в словах «х думает, что у думает z». С помощью этого оператора можно записывать схемы рефлексивных рассуждений. Например, запись
соответствует следующему рассуждению: «x думает, что у думает, что х думает d, поэтому х делает h». Ясно, что ранг рефлексии х равен двум, а относительно у он предполагает, что его ранг рефлексии равен единице. В большинстве задач, связанных с рефлексивными рассуждениями, по-видимому, можно обойтись лишь двумя типами рангов рефлексии: четным и нечетным. Более тонкое исследование рефлексивных рассуждений читатель может найти в литературе, указанной в комментарии к этому разделу.
Текст и рассуждение
В конце второй главы мы говорили о малоизвестных науках – герменевтике, экзегетике и гомилетике. Одним из достижений этих наук является четкое понимание того, что та или иная аргументация во многом зависит от формы текста и восстановления условий его возникновения. Примером аргументаций такого рода могут служить удивительно тонкие и остроумные соображения, используемые специалистами в области литературоведения или истории. Анализируя, например, роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» литературоведы смогли разгадать многое, что скрывается между строк этого произведения. Коровьев-Фагот оказывается носителем средневековой ереси альбигойцев, учение известного украинского мыслителя Г. Сковороды – лейтмотивом многих высказываний героев романа. А фамилия Берлиоз свидетельствует о глубинном противопоставлении всего замысла романа Булгакова замыслу «Фантастической симфонии» известного французского композитора. Такая работа требует обширных знаний об эпохе и личности писателя, умения воспринимать текст произведения как бы в нескольких измерениях.
Тексты обладают одной удивительной способностью. Если они передают живую речь, то невольно изменяют ее, трансформируют в ту или иную сторону, приглаживают, лишают тех компонентов, имевшихся в живой речи (интонация, сопровождающие жесты, мимика), которые во многом определяли характер живой речи. Эта особенность текстов не раз создавала трудности, когда стенографирование или запись показаний подозреваемых превращала в текст протокола их живую речь. Если судьи после этого знакомились с делом лишь по письменным текстам, то их суждения могли быть весьма далекими от истины. В почти документальном романе французского писателя Ж. Перро «Красный пуловер» рассказывается о судебном процессе над Ранусси, казненным в 1976 году по подозрению в убийстве ребенка. Не подвергая полному сомнению обстоятельства дела и судебного расследования, автор романа специально отмечает особенности протокола. От имени адвоката подсудимого он говорит:
«Вы знаете, я так и не услышал признаний в виде связного рассказа. Ранусси замолкал, едва речь заходила об уточнении деталей: он только повторял: „Да… да… да…“. Судья задавала ему вопросы, а он отвечал – если отвечал – либо односложными словами, либо кивком головы. Затем судья диктовала своему секретарю умело построенные фразы, и на бумаге выходило слитное повествование. Не поймите меня превратно! Я не утверждаю, что его заявления были сфабрикованы. Я просто повторяю, что обе стороны не выходили за рамки первоначальных признаний. Судья спрашивала: „Вы действительно сделали то-то и то-то?”, а обвиняемый отрешенно повторял: „Да, да”. Но уверяю вас, продиктованный секретарю текст звучит убедительно только потому, что составлен логично. Если бы вам довелось слышать, как Ранусси отвечает на наводящие вопросы, не имеющие вроде бы к нему никакого отношения, у вас наверняка зародились бы сомнения… На суде многократное повторение отдельных фраз может оказать решающее влияние. Присяжный, справедливо уверенный в том, что „стиль – это человек”, не знает, что в области юриспруденции стиль – это полицейский либо следственный судья… Речь может изобиловать колебаниями, непоследовательными высказываниями, повторами, намеками, противоречиями, умолчаниями, а результатом всегда будет логическое, хорошо сконструированное утвердительное повествование. И здесь нельзя говорить об умысле или недобросовестности полицейского или следственного судьи. Однако все согласятся, что обвиняемый, который ограничивается ответом „да” на любой вопрос, выглядит несколько иначе, чем обвиняемый, многословно описывающий свои поступки и деяния. Но поскольку запись ведется под диктовку судьи, отличить одно от другого при чтении протокола невозможно. Таким образом возникает картина, не то чтобы неверная, а лишенная перспективы и рельефа, полутонов и теней, и это заставляет допускать истинность каждого элемента в отдельности, не будучи уверенным в истинности целого».
Приведенная пространная выдержка из романа Ж. Перро еще раз подтверждает существование кардинальных различий в рассуждениях, основанных на безликих текстах и реализуемых в процессе живого общения оппонентов. Учитывая, что основным режимом взаимодействия интеллектуальных систем с пользователем является режим непосредственного диалога, было бы чрезвычайно важно учесть в моделях общения и рассуждений особенности непосредственной коммуникации. В частности, была бы чрезвычайно полезна замена текстовых сообщений через терминалы интеллектуальных систем, которые пока доминируют в общении человека с компьютерами, речевыми сообщениями с одновременным вводом в искусственную систему всего внеречевого окружения, сопровождающего устную речь. Но пока это дело будущего.
«Верую, ибо абсурдно!»
Это упоминавшееся уже изречение стало афоризмом. Тертуллиан использовал его, отказываясь от попытки объяснения догмата о троичной природе бога. Три ипостаси христианского бога не сводимы друг к другу, но тождественны между собой. В рамках формальной логики это приводит к нарушению ее основных законов и не дает возможности логически объяснить суть троичности бога. Тертуллиан в этих условиях поступил так, как поступает большинство людей при невозможности дать чему-либо логическое объяснение. Логика в этот момент отступает, и на первый план выступает либо ни на чем не основанное объяснение непонятного явления, либо вера в его истинность.
В первой главе мы говорили об асимметрии полушарий головного мозга, о различных принципах рассуждений, характерных для них. До сих пор мы рассматривали лишь левосторонние механизмы рассуждений, опирающиеся на некоторые логические в той или иной степени формализованные системы, на идею рационального рассуждения. Именно таким рассуждениям обучают в рамках европейской культуры. Но возможно обучение и иным способам постижения закономерностей окружающего нас мира. К сожалению, эти способы, характерные для правосторонних механизмов человека, слишком долго окутывала мистика, они вольно или невольно противопоставлялись «научным» методам постижения мира. При этом, однако, забывалось, что величайшие научные открытия часто происходили «сами по себе», в состоянии озарения, оказывались увиденными как бы внутренним зрением. Творческие способности человека всегда связывали с этими особыми состояниями его психики, когда поэтов посещает вдохновенье, а новая музыка начинает звучать для композитора столь явственно и законченно, что остается лишь записать ее.
