Сильные ритмичные движения Джейка наполняли упоительными ощущениями тело Джесси. Она отвечала на его азарт, усиливая не только свое желание, но и его страсть, а он повторял и повторял ее имя. Напряжение все росло, пока не взорвалось освобождением. Ей хотелось, чтобы эти сладостные чувства длились до бесконечности, уносили ее к звездам, сверкающим за сомкнутыми веками. Последним мощным рывком Джейк проник в нее. Джесси чувствовала, как напрягаются мускулы этого великолепного мужчины. А он сорвался с немыслимых высот, куда его вместе с Джесси вознесло наслаждение, – и устремился вниз на поросший травой берег, где они оставили свои бренные тела.

Джесси обняла его покрытое испариной тело, ласкала спину, руки, голову и не могла насладиться им, хотя он все еще оставался в ней. Если бы ее тело могло вечно таять рядом с ним, и тогда она не почувствовала бы, что они достаточно близки.

Постепенно реальный мир возвращался к ней, и Джесси начала чувствовать не только вес его тела, но и груз действительности. Она захотела отогнать эту мысль, даже помотала головой, чтобы стряхнуть ее.

Джейк поднял голову и опустился рядом, стараясь не отодвигаться от Джесси, насколько это было возможно. Его вопрошающий взгляд выражал нежную заботу.

– С тобой все в порядке? Я не сделал тебе больно? – спрашивал он, лаская щеку намотанным на палец влажным локоном.

В ответ Джесси тихо улыбнулась и слегка покачала головой. Нет, физически он не причинил ей боли. Но все ли было так благополучно? Ведь оставались еще ее сердце и разум. Она больше не беспокоилась о том, что занимается с ним любовью, не будучи замужем по-настоящему; ее разговоры о том, что она падшая женщина, казались теперь просто глупыми; Джесси знала, что любит Джейка и всегда будет любить, поэтому отдаваться ему вовсе не стыдно. Если бы существовали только физические аспекты любви! Но любовь для Джесси значила гораздо больше. Это были и обязательства друг перед другом; Джейк не упоминал о женитьбе по-настоящему, а Джесси стеснялась спросить об этом. И так уже получилось, будто его потащили на эту церемонию. А его работа? Сможет ли она жить с ним, когда каждый день он подвергает свою жизнь опасности?

И самое главное – если действительно ее отец был связан с Хайесом? Холодок пробежал по спине Джесси. Тогда Джейк окажется прав и будет обязан обо всем доложить правительству. Она лишится всего… А как простить за одно только подозрение об отце, тем более, если он приложит руку, чтобы лишить ее всего имущества. Одна-единственная слезинка скатилась, пробежав по щеке, и исчезла в волосах. Нет, любовь к Джейку совсем не означает, что они всю жизнь будут вместе.

– Эй, маленькая Джесси, что это за слеза? – нежно спросил Джейк, вытирая пальцем мокрую дорожку. – Неужели я такой плохой, что заставил тебя плакать?

Его улыбка, комически-унылое выражение лица и насмешливый голос развеяли мрачные мысли Джесси. Она шутя стала колотить его, приговаривая:

– А ну-ка иди отсюда, бизонище!

Джейк отпрянул, вскочил на ноги и, ухватившись за один из концов полотенца, довольно бесцеремонно скинул Джесси на траву. Смеясь, она тоже вскочила и принялась бегать за Джейком с громким боевым кличем, пока он не прыгнул в воду, держа полотенце над головой, как знамя. Ныряя вслед за ним, Джесси уловила последнюю серьезную мысль: она благодарна судьбе за этот счастливый случай во время путешествия, и потом, когда их пути разойдутся, будет довольствоваться воспоминаниями.

– Ура! Санта-Фе впереди! Эгей! – вопил один из возчиков, радостно размахивая шляпой. Он вскочил на козлы неторопливо движущегося фургона, и вожжи извивались в воздухе, как змеи. Возбужденные его криками лошади, подхлестываемые в азарте, рванули вперед, а сам возчик шлепнулся на жесткое сиденье.

Джейк смеялся вместе с другими мужчинами, ехавшими рядом с головным вагоном. Вопли и ужимки весельчака заставили лошадей, в том числе и хорошо воспитанного Огонька, приплясывать, будто все они так же воодушевились при виде Санта-Фе, как и всадники. Джейк оглянулся на второй фургон: Джесси привстала на козлах, уцепившись за деревянную стойку, поддерживающую парусиновый полог. Она и так и сяк вытягивала шею, чтобы разглядеть долгожданный город.

Джейк сжал бока лошади и повернул ко второму фургону. Когда он осадил коня прямо перед фургоном, Кой возбужденно спросил:

– Мы и вправду приехали, Джейк? Как ты считаешь, Васкес будет ждать нас здесь или мы должны ехать в Мексику?

Джейк увидел, как замкнулось счастливое лицо Джесси после слов молодого лейтенанта. Печально отвернувшись, она тихо опустилась на козлы, даже не взглянув на Джейка. Он молча выругал Коя за то, что тот напомнил о неприятных делах с Васкесом и о ненароком связанной с этим неопределенности в их отношениях с Джесси. На лице отразилось раздражение, которое Кой уже привык воспринимать как неприязнь лично к нему. «Этот мальчишка всех нас выдаст в Санта-Фе, всего лишь сболтнув словечко кому надо». Джейк не смог сдержать саркастического тона:

– Да, лейтенант, мы действительно прибыли. Если Васкес ждет, то скоро все об этом узнают. Все же прошу тебя держать рот на замке, не высказываться насчет Васкеса и нашего груза. Иначе ты всех нас погубишь.

Джейк резко повернул коня и поскакал к первому фургону, чтобы направить всех к пологому склону при въезде в пыльный город Санта-Фе. Джейку не хотелось видеть обиженное мальчишеское лицо Коя Паттерсона и чувствовать себя виноватым. У этого зеленого юнца, как привык думать о нем Джейк, был слишком длинный язык, который следовало укоротить. Дело серьезное. Напряжение овладело Джейком наряду с неодолимым волнением, ведь, наконец-то, после стольких недель еды всухомятку, нехватки воды, угрозы нападения индейцев, перебранок мужчин, вспыхивавших тем чаще, чем тяжелее был путь, сломанного колеса и появления требующего особого внимания и пригляда «безбилетного пассажира» они добрались до места.

Джейк отогнал эти мысли, но какой-то внутренний голос говорил ему: истинная причина неприязни к лейтенанту в том, что Паттерсону нравилась Джесси и он пытался ухаживать за ней, пока Джейк не пресек эти попытки. То ли Джесси не понимала, насколько чувства молодого человека отличаются от простого дружеского расположения, то ли понимала, но не старалась охладить пыл Коя Паттерсона. Джейк невольно скрипнул зубами и сощурил глаза, вспомнив, как часто он слышал их болтовню и видел, как они сидят рядом и ведут себя глупо и беззаботно, чего Джейк за три недели трудного пути не мог себе позволить.

Надо выбросить все это из головы и сосредоточиться на том, что ждет их впереди. Он так часто обсуждал это с остальными, что все уже знали его план наизусть. Они постараются затеряться в городе, – Джейк вряд ли стал бы удерживать их после всех тягот пути, – привлекать к себе внимание никак нельзя. Все, что услышат, относящееся к делу, немедленно сообщат Джейку. Необходимо пользоваться только своими подлинными именами (вымышленные для тринадцати человек выглядели бы слишком нарочито) и обронить слово-другое об их грузе в многочисленных салунах, кабаках, на представлениях фанданго и прочих темпераментных танцев, которые дают каждый вечер в маленьком, но оживленном торговом городке.

Джейк не сомневался, что сообщение об оружии дойдет до заинтересованного лица. Если Васкес или его подручные находятся здесь, они сами придут к Джейку. Разумеется, им будет рассказана история убийства Хайеса и его банды якобы с целью захвата двойной партии оружия. Такая информация может принести бедному, но беспринципному человеку большие деньги. Джейк посоветовал своим людям не говорить, где находятся фургоны, потому что меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то попытался украсть оружие для своих нужд. Хорошо охраняемые, они будут оставлены на окраине, что не должно вызывать подозрений, ведь город, как всегда, переполнен фургонами.

В Санта-Фе они въехали как ни в чем ни бывало. Джейк не спеша лавировал на своем жеребце между пешими и конными, повозками и быками, лающими собаками и всадниками, бегающими детьми и разносчиками всяческих товаров. Время от времени он оглядывался назад, чтобы убедиться, что его небольшая группа не потерялась в этой сутолоке. Торговцы, охваченные лихорадкой купли-продажи, казалось, не обращали внимания ни на палящее летнее солнце над головой, ни на удушающую пыль, поднятую тысячами ног не только людей, но и животных, снующих взад-вперед по небольшой центральной площади.