Неудачная экспедиция «Константина», его отсутствие в течение трех суток и неизвестная судьба двух катеров произвели немалый переполох в Севастополе.
Все недоброжелатели Макарова, осудившие задуманный им план нападения на турецкие суда с самого начала и называвшие его безумным, снова доказывали несостоятельность минных атак. «Пусть рискует собой, но нельзя же так рисковать людьми и пароходами в надежде заработать себе Георгия. Куда девались катера, отчего нет от них никаких вестей, почему они брошены командиром на произвол?»
Что бы ни было причиной осечки мины: неисправность присланного из Кронштадта запала или неопытность командира, первая неудача доставила много неприятного Макарову. Ночная экспедиция катеров, кончившаяся безуспешно, имела тяжелые последствия для всей преледующей деятельности «Константина». Если бы мина взорвалась, то положение Макарова сразу укрепилось бы. Один из биографов С. О. Макарова, Ф. Ф. Врангель, пишет об этом: «Ему (Макарову — Б. О.) не приходилось бы отвоевывать каждый самостоятельный шаг от недоверчивого начальства; его бы не посылали в бесплодные совместные плавания и не отвлекали бы транспортною службой от прямого своего дела, не держали бы столько месяцев мины Уайтхеда на складе, вместо того, чтобы дать их в руки человека, не упустившего бы случая применить их к делу».
Самого Макарова и его помощников неудача не разочаровала. Они видели свои ошибки и многому научились, а желание сразиться снова с неприятелем и победить ни у кого из состава экипажа не исчезло, а, наоборот, усилилось.
Буквально выпросив разрешение идти в Поти за катерами, Макаров 7 мая приближался к Потийскому рейду. Как и надо было ожидать, «Чесма» и «Синоп» находились в Поти. На них все было исправно и благополучно. Каждую ночь катера готовы были произвести нападение на неприятеля, но турки в Поти не появлялись. Получив сведения, что неприятельский флот находится в Сухуме, Макаров отправился туда. Но вдруг нашел такой густой туман, что все скрылось из глаз. Определить место оказалось невозможным. «Константин» направился в Севастополь.
А турки тем временем, оставив восточный берег, перешли на западный и стали крейсировать между Сулинским рукавом [29]и островом Змеиным, сильно затрудняя снабжение армии. Макарову разрешено было сделать набег. Для обеспечения успеха флотилия Макарова была усилена двумя крупными номерными катерами. Первым катером командовал лейтенант Рождественский, вторым — лейтенант Пущин. С потушенными огнями отправились в путь. Поднялся свежий ветер. Номерные катера, шедшие на буксире, заливало так, что ход пришлось уменьшить до семи с половиной узлов. Лопались буксирные тросы, с корнем вырывались кнехты, за которые крепились буксиры.
Турки никак не ожидали прихода русских. Ярко горели огни на маяках в Сулине и на острове Змеином.
На «Константине» и катерах стали зорко высматривать неприятеля. Команды готовились к атаке. Но в это время сильным течением пароход так стало прижимать к берегу, что вскоре он оказался на мели. «Константин» очутился в тяжелом положении. Если турки обнаружат беспомощный, слабо вооруженный корабль, остается одно — гибель. Макаров приказал выбрасывать уголь за борт и завозить верп [30]. Заработал кабестан [31], наматывая трос верпа; «Константин» дал полный задний ход. Пароход дрогнул и медленно стал сползать на воду. Как один, облегченно вздохнули моряки.
На рассвете, в утреннем тумане, увидели очертания корабля, прошедшего мимо «Константина» из Сулина к морю. Надо было действовать. Макаров составил такой план атаки турецких броненосцев: большие катера входят в сулинскую бухту, их ведут на буксире малые до тех пор, пока не обнаружат неприятеля. Тогда все катера выстраиваются в кильватер. Нападение производится одновременно, большие катера, как более быстроходные, заходят с флангов. Сам Макаров оставался на «Константине».
Приближалась полночь, ветер стих. На флотилии — полное спокойствие. — В добрый час! — произнес Макаров, отправляя катера на трудное дело.
Сначала катера шли вместе, но, завидев стоявшие в глубине Сулинского рейда турецкие броненосцы, разделились, и быстроходные катера первыми бросились в атаку. Они подошли незамеченными к броненосцам настолько близко, что был слышен разговор на кораблях и перекличка часовых. Командир «Чесмы», лейтенант Зацаренный, желая исправить батумскую неудачу, первым атаковал ближайший турецкий броненосец. «Но несчастье, — замечает Макаров, — повидимому преследует этого бравого офицера. Как только он бросил мину за борт, проводник запутался в винт и машина остановилась». Повидимому лейтенанту Зацаренному, несмотря на всю свою храбрость и решительность, недоставало необходимых при подобных атаках выдержки и хладнокровия; боясь упустить момент, он слишком спешил и действовал не совсем осмотрительно.
Вслед за «Чесмой» бросился в атаку на катере № 1 лейтенант Рождественский. Несмотря на обстрел, он спокойно вплотную подошел к борту одного из трех броненосцев и атаковал его. Раздался глухой взрыв, а вслед за ним — дружное «ура» со стоявшей вблизи с запутанным винтом «Чесмы». Одновременно со взрывом с броненосца был дан первый пушечный выстрел, осветивший огромный столб воды, поднятый миной. Хотя взрыв не произвел таких разрушений, от которых броненосец немедленно пошел бы ко дну, во всяком случае, как выяснилось впоследствии, турецкий броненосец «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя на все время войны.
Катастрофа с «Иджалие» произвела полное смятение. Турецкие корабли, открыв сильный беспорядочный артиллерийский и ружейный огонь, снялись с якорей и, дав полный ход, бежали из Сулика.
Вторая экспедиция Макарова не обошлась без потерь и для его флотилии. Минный катер № 2, получив серьезные повреждения, вышел из строя и был затоплен своей же командой, чтобы предотвратить возможность захвата неприятелем. Командир катера лейтенант Пущин и пять матросов, надев спасательные пояса, бросились вплавь к берегу и спаслись.
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки почувствовали серьезную и непонятную еще для них опасность. Турецкий флот не мог чувствовать себя спокойно даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в высших сферах морского министерства. Остро реагировали на черноморские события и в зарубежной печати. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия, и «собственцые их корреспонденты» с мест утверждали, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим, и русские попытки напугать турок являются ничем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов.
За дело на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а лейтенант Рождественский — Георгием 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что действие шестовых и других мин недостаточно надежно и сильно для борьбы с турецкими броненосцами. Наилучшим выходом из положения Макаров считал недавно появившиеся самодвижущиеся мины, обладающие большой взрывной силой и удобные в обращении. Такие мины уже имелись и на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под предлогом того… что на приобретение мин были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, к которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 саж. можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
