Мы не дойдем...

Вадковский проглотил ком в горле, обернулся.

Трайнис уже лег на спину, закрыл глаза, расслабился. У Вадковского возникло бредовое ощущение, что тому сейчас комфортно стынуть в мокром комбинезоне на холодном песке.

— Нам не может везти бесконечно, капитан. Препятствия встают одно за другим. А мы не прошли и десятой части.

— Это просто усталость, — заявил Вадковский. Изо всех сил он убеждал себя, что это именно так. — Я тебя хорошо знаю, дружище. Ты не можешь считать, что нам надо сидеть сложа руки.

Трайнис удивился.

— Рома, я не испугался и не устал. Я просто подсчитал. Такими темпами нам идти месяц. И это при условии, что погода будет хорошей и мы сразу выйдем на корабль. Но сразу мы его не найдем. А если даже найдем... Частота происходящих с нами опасных чудес, судьба зонда и глайдера подсказы вает мне...

Трайнис раздраженно замолчал — мол, чего объясняю? И так все ясно.

Вадковский до боли закусил губу. Он вдруг почувствовал себя очень одиноким, забытым всеми столетие назад. И само это столетие какое-то пыльное и никчемное. Все, что они тут делают, — мелко, ничего не значит и никому не нужно. Он помотал головой, больно пошлепал себя ладонями по лицу, по щекам. Руки пахли дождем. Преодолев непонятный спазм, шевельнул распухшими губами:

— Что ты предлагаешь делать? Умирать?

Трайнис молчал. Нехотя произнес:

— Последней должна умирать не надежда, а ум. Глупо биться головой о каменную стену толщиной в километр. А мы сейчас делаем именно это.

— Нам следовало остаться сидеть возле разбитого глайдера? — сдерживаясь, спросил Вадковский.

Трайнис не ответил.

— Вот что, друг, — голос Вадковского прозвучал ломко, но непреклонно. — Если тебе будет легче, если таким образом появится смысл в твоих действиях, то я приказываю тебе идти дальше. Ты знаешь, я на Камее совсем разлюбил красивые жесты. А ты, как я вижу, начал им симпатизировать?

Трайнис открыл глаза и внимательно посмотрел на Романа.

— Друг мой, — продолжал Вадковский, — не вижу смысла геройствовать и класть жизнь на алтарь смирения, пока мы можем двигаться и держать оружие. Почему ты решил, что мы не дойдем? Докажи мне. Я тебя внимательно слушаю.

Он скрестил руки на груди и уставился на Трайниса.

Тот некоторое время холодно держал взгляд, потом, усмехнувшись, отвернулся. Лицо его приняло угрюмо-потерянное выражение.

— Извини, Ромка. Похоже, не для меня это. Ты прав. Из тебя выйдет хороший капитан. И... давай забудем.

Трайнис открыл "контейнер и застыл.

— Плохо дело.

— Что там? — как ни в чем не бывало спросил Вадковский.

— Бутылки разбились.

Вадковский в ответ лишь кивнул. Натянул влажный верх комбинезона, не до конца застегнул. Было не холодно — зябко. Тело плавало в киселе — влажность была тропическая. Неожиданно захотелось выпить вина. Нестерпимо. Чтобы согрелся пищевод. Чтобы тепло из желудка разлилось по всему телу. Чтобы ушла слякоть из души и тела, исчезли дурацкие сомнения. Они обязательно найдут выход. Ведь не может случиться так, что их жизнь закончится в безвестности среди дурацких камней и деревьев, под безымянными созвездиями. Вадковский зажмурился. Ему показалось, что в запахе водяной пыли появились характерные винные оттенки. Он открыл глаза.

Трайнис прикопал стеклянные осколки под стеной и теперь с каменным лицом выливал из контейнера под дождь темную жидкость. В багровой струе, буравящей песок, посверкивало битое стекло. Вадковский глотнул. У ног Трайниса лежала горка упаковок с пищевыми концентратами — все было покрыто красными каплями. Цилиндриков и брикетов было очень мало. А что касается трех фляг с водой... Поколебавшись, Вадковский выставил руку наружу — ливень с готовностью швырнул на ладонь дрожащую мягкую гирю — и, вернув полную горсть, отправил дождевую воду в рот. Выхода у них не было.

Трайнис молча протянул ему флягу.

Вадковский внимательно смотрел на него, прислушиваясь к ощущениям.

— Кажется, ничего. Просто вода. Довольно вкусная.

— Давайте поедим, — сказал Трайнис и как на что-то чуждое посмотрел на оставшийся провиант.

Вадковский вскрыл «мясо». Оказалось, аппетита нет совсем. Он заставил себя проглотить кусочек концентрата.

— Слава, присоединяйся. Хватит спать, — хмуро сказалТрайнис.

— Не хочу. — Лядов рывком сел. Он с обалдением уставился в стену грохочущей воды — как будто только что увидел. Но Вадковский готов был поклясться, что видел Лядов в этот момент что-то совсем другое. Лядов моргнул несколько раз, взгляд его угас и прояснился, на лицо вернулась сумрачность с долей удивления. — Я выспался. Теперь ваша очередь.

Он осторожно потрогал левое плечо.

У входа в пещеру образовалась цепочка ямок с песчаными бортиками и чистыми мокрыми камешками на дне. Камешки подпрыгивали и кувыркались под долбящими струями.

Не глядя ни на кого, Лядов полез в кожаную сумку, вынул коробочку размером с фоновый эйдосинтезатор, сорвал прозрачную обертку. Сунул бело-желтый тонкий цилиндрик в рот. Снова полез в сумку. И медленно вытащил маленькую размокшую сплющенную коробку. Крошечные, меньше зубочисток, светлые палочки, с одного конца измазанные чем-то коричневым. Рот его приоткрылся, сигарета прилипла к губе. Сера легко красила пальцы.

— Что это? — выдавил Лядов и сплюнул сигарету под дождь. Понюхал пальцы. Контейнер был сделан по современной технологии. Несовершенное прошлое никак не могло повлиять на его абсолютную герметичность.

— Это вино, — сказал Трайнис. — Оно разбилось.

— У нас больше нет огня, — сказал Лядов.

Вадковский завороженно смотрел на спички. Как же без огня?

Лядов аккуратно положил початую пачку сигарет подальше от входа, чтобы не долетали брызги. Низко опустил голову, спрятал лицо за упавшими мокрыми, с прилипшими песчинками, волосами, и принялся снимать ботинки.

— Поспите, я постерегу, — сказал он. — Лучше сразу оба, чтобы ночью не захотелось. Я пока посушусь. Может быть, с костром что-нибудь придумаю.

— Что тут можно придумать? — сказал Вадковский.

— Сейчас вспомню. Я же читал.

Вид у Лядова действительно стал задумчивый. Теперь он не мигая глядел на снятый перевернутый ботинок, из которого давно уже вылилась вся вода.

— Правда, давай поспим, — пробормотал Вадковский, сонно взглянув на Трайниса. Тот пожал плечами и начал укладываться. Особого выбора у них не было — легли на бок, прижавшись спиной к спине, положив руки под головы. Вадковский уснул, не донеся уха до локтя. Лицо его сразу расслабилось, будто лег спать дома на чистых простынях. Трайнис несколько секунд прислушивался к гулу и плеску воды. Вскоре гул стал накатывать и отступать, накатывать и отступать...

Было тихо и светло. Трайнис разлепил веки и уставился в сводчатый каменный потолок. Вот копоть, осевшая за ночь. Если провести пальцем, останется след. Можно нарисовать звездолет. Можно знаменитую формулу. Он повернул голову. Чистая сочная зелень и голубое небо в створе пещеры резали глаза. Все снаружи было промыто, мир был создан только что, причем для каких-то высоких целей. Упругий влажный воздух накатывал в пещеру, звал наружу под глубокое яркое небо, к громадным красивым деревьям. К этой мертвой чаще, где нет ни паучка, ни мыши, ни жухлого листика, ни дуновения ветра. Вадковский спал в той же позе. Забормотал тихо, повернулся на другой бок. Трайнис сел, обнял колени. Плечо и бедро одеревенели. Было сыро и зябко. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Впрочем, выспался. Он сделал над собой усилие — и рывком вылез из пещеры. Все-таки свежий воздух не зря звал наружу — под лучами солнца оказалось неожиданно очень тепло. Жарко. Сразу стало гораздо веселее.

Дождь кончился недавно. Парило. Сколько они проспали — неизвестно. Он прикинул по солнечной тени. Примерно полдня. И крепко спали. Лично он ничего не слышал. Кстати. Трайнис огляделся. Лядова нигде не было. Где часовой? Гин-тас сдвинул брови, прислушиваясь. Звать Лядова он не решился. Отошел по важному делу, не иначе.