— Ладно, не буду тебе мешать. Но смотри — есть у меня идея, и я думаю — дай позвоню тебе. А ты, видишь ли, занят…

Лядов замолчал, как бы сомневаясь — надо ли рассказывать Трайнису?

Тот перестал гипнотизировать лобовое стекло и повернулся к Лядову:

— Я скоро освобожусь. Идея потерпит?

— Идее все равно, а я потерплю.

Трайнис покрепче взялся за штурвал:

— Будешь у себя? Я перезвоню.

— Ты мне нужен сам.

— Я прилечу.

— Заметано.

Уже почти без колебаний Лядов позвонил Вадковскому.

На траве под белой ребристой стеной среди раскиданных незнакомых и полузнакомых предметов сидел Роман и остервенело точил напильником что-то металлическое. Посмотрев в сторону призывно сверкнувшего видеофона, он бросил инструмент и приблизился. Левую руку ему оттягивало что-то увесистое и блестящее.

— Привет, — сказал Лядов.

— Привет, — буркнул Вадковский. Он был грязен, потен и хмур.

— Работаешь? — вкрадчиво осведомился Лядов.

— Ты понимаешь, что ты мне подсунул?! — вскричал Роман.

Лядов удивился:

— Конечно.

Вадковский брезгливо посмотрел на свободную руку, поднес ладонь к экрану:

— Смотри. Идея дурацкая. Жара проклятая. Кибер — идиот. Дал ему вчера задание, так он ночью спонтанно перешел на какую-то шестидесятеричную систему, изменил, гад, топологию и утром выдал деталь. Вот.

Роман показал замысловатую штуковину и безнадежно швырнул ее за спину. Глухо шмякнувшись, штуковина тяжело подпрыгнула в короткой траве.

Лядов развеселился, приглядевшись.

— Ты забыл снять с кибера прошлое задание. Шестидесятеричная шумерская система, если помнишь. Делать надо все самому, ручками. Там у тебя кибера не будет.

Вадковский посмотрел на деталь:

— Все равно он дубина.

Он вытер ладони о майку, сунул руки в карманы:

— Ну, чего ты улыбаешься?

— Я предупреждал, что на пути становления прогрессора могут быть трудности. Представь, что ты выпал в тайге с одним ножом в руках. Или с кипятильником в пустыне… ха-ха!

Вадковский шутку не понял, отрицательно помотал головой:

— По моей легенде я оказался в средневековой деревне с пустыми руками, но со знанием законов физики. Ты решил помочь морально? Бери-ка лучше второй напильник и прилетай. Будем делать вместе эту… как ее? Ступицу. По той же легенде я нанялся в помощники к кузнецу, и для проверки профпригодности он дал мне починить телегу. Как они на этом ездили?..

— Сам прилетай. Нет у меня напильника.

— А что есть — второй полоумный кибер?

— Есть идея.

Опять полоумная?

— Да. — Лядов помолчал. — Наверное.

Вадковский с радостной многозначительностью поднял палец:

— Во! Это мой крест. Что за идея?

— Вообще-то скоро будет Гинтас.

Роман преобразился:

— Лечу. Только окачусь. Что за идея-то? — Он торопливо стягивал майку.

— Давай-давай, прилетай.

— Я мигом!

Лядов удовлетворенно откинулся в кресле. Спохватившись, он перегнулся через подлокотник, дотянулся, повернул ключ и распахнул дверь.

Через десять минут в дом бесшумно вошел Вадковский. Он был чисто вымыт, причесан и облачен во что-то легкомысленное с короткими рукавами и штанинами — свою любимую одежду. Они молча приветствовали друг друга по-старинному — ладонью к виску.

Вадковский искательно огляделся и уставился на Лядова. Тот отрицательно покачал головой.

Как всегда Роман занял место под книжной полкой: разложил на максимум комфорта кресло — плед, которым оно было укрыто, не изменился за сотни лет, — не глядя выдернул из строя над собой потертый фолиант и раскрыл его наугад. Светлые глаза его двигались под полуопущенными ресницами, в расслабленной позе была жизнерадостная небрежность.

Лядов опустил затылок на спинку кресла и стал смотреть на залитые солнцем верхушки яблонь, пронзительно зеленеющие за окном.

Над домом просвистело. Хлопнул фонарь глайдера и на дорожке проскрипели быстрые шаги.

Вадковский перевернул страницу.

Ворвался раскрасневшийся и встрепанный Трайнис. Он встал посреди комнаты и начал отдуваться.

— Опять. — Роман, не произведя ни одного лишнего движения, посмотрел поверх страницы. — Что на сегодня?

— Семьдесят семь оборотов в трех плоскостях на нижней параболе в полной связке со свободным ускорением без гравикомпенсации. Рекорд. Личный.

Трайнис повалился в кресло, разбросав руки и ноги, шумно дыша в потолок.

— Какой же у тебя нижний предел? — удивился Вадковский и даже поднял голову над книгой.

— Пятьдесят сантиметров.

Трайнис ладонями помассировал горящее лицо.

— Но на пятистах это больше допуска. — Вадковский заложил страницу пальцем.

— В том-то и дело. — Трайнис обратил прояснившийся взор к Роману. — Что за чудо — вселенная кувыркается вокруг тебя, а ты сжимаешь штурвал.

— А на нижней параболе у тебя сколько?

— До пяти, — Трайнис взглянул на Лядова. Тот сидел, опустив глаза. Во взгляде Трайниса мелькнуло беспокойство.

— Пять? — Вадковский уважительно хмыкнул. — Перегрузки не мешают?

— Я привык.

Лядов разглядывал носок своей туфли.

Вадковский открыл было рот.

— Рома! — укоризненно одними губами сказал Трайнис.

Роман с изумлением вытаращился. Трайнис показал глазами на Лядова. Вадковскй хлопнул себя ладонью по лбу.

— Мы готовы, — сказал Трайнис, заметив краем глаза что-то новое — пестрое пятно на стене. Он не сразу сообразил, что это фотокалендарь. Одно из анахроничных украшательств, которыми Лядов внезапно окружил себя в последний год. Дата на календаре — январь 2001 года. Давненько.

Лядов некоторое время молчал.

Вадковский тихонько вернул книгу на полку, потянулся и заложил руки за голову.

— Один мой знакомый ретропсихолог… — сказал Лядов. Помолчал. — Так вот, он разрабатывает тему «Способы реализации замещающих субъективных представлений о мире».

— Не понял, — сказал Вадковский. — Мечтания, что ли? Или эти… грезы?

— Вчера он уехал изучать найденные в архивах неизвестные книги. Одна из его работ посвящена так называемому побегу. Забытое слово. Я много читал по этой теме. И у меня возникла идея. Я предлагаю… — Лядов задумался. — …повторить историю на новом витке. Настоящий побег. Никакой имитации. По некоторым причинам я не хочу делать это один, и я приглашаю вас в команду.

Они поднял глаза.

Трайнис и Вадковский с серьезными лицами смотрели на него, словно он сказал невесть что сложное, требующее тщательного обдумывания.

Лядов удивился:

— Что вы молчите?

Ребята переглянулись.

— Гинтас, ты чего молчишь? — спросил Вадковский.

Трайнис с непонимающим видом сказал:

— Вообще-то нас никто не держит. И не вижу ничего вокруг, что могло бы…

Лядов спокойно кивнул:

— Знал, что ты это скажешь. Да, было другое время, было совершенно другое общество. Все так.

— Кстати, — воскликнул Вадковский, — а ты не читал книги тех времен о наших временах? Уверяю тебя — занимательное занятие. Половина авторов строила лучшие миры завтрашнего дня, то есть, наоборот, мысленно бежала к нам. Ты же хочешь сделать совсем обратное, если угодно — антифантастику. Я о таком еще не слышал.

— Фантастика… Не читал я древнюю фантастику. — Лядов поморщился. — Не люблю. Я не вижу смысла в спекуляции тенденциями и в квазиэкзистенциальном эскапизме.

— Поаккуратнее с терминами, — строго сказал Вадковский. — Среди нас есть неподготовленные люди и дети.

— А ты откуда знаешь? — Трайнис весело глянул на Романа.

— Представь, я кое-что читал, — сказал Вадковский. Он провел пальцем по рваным корешкам над головой.

— Интересно. Роман, и ты тоже хочешь убежать?

Вадковский рассмеялся:

— Нет. Но размяться не прочь.

— Мне много чего рассказывал этот знакомый, — не слыша их, продолжил Лядов. Речь его была медленной, он вкладывал в каждое слово больше, чем оно могло вместить. — Он жаловался, что нет настоящего материала. Недостаточно быть наблюдателем, если хочешь понять человека. Надо так или иначе влезть в его шкуру.