Само по себе это не так уж плохо, и могу сказать, что родители довольно терпеливо отвечали на мои вопросы, но… я и чужих не оставляла в покое, а другие люди в большинстве случаев терпеть не могут «этих несносных детских вопросов».

Должна добавить, что они действительно могут быть обременительными, но я утешала себя мыслью, что, спрашивая, ты становишься умнее, — правило, не вполне соответствующее истине, ибо в этом случае я уже давно стала бы профессором.

Повзрослев, я заметила, что далеко не каждому можно задавать любые вопросы и что есть много «почему», на которые невозможно ответить.

Поэтому я попыталась помочь себе тем, что сама стала размышлять над своими собственными вопросами. И пришла к знаменательному открытию, что вопросы, которые непозволительно или невозможно задать открыто, или те, которые нелегко выразить словами, можно прекрасно решить «изнутри». Таким образом, слово «почему» научило меня, собственно, не только спрашивать, но также и думать.

Теперь о другой стороне словечка «почему». Если бы только каждый, совершая какой-нибудь поступок, сперва спрашивал себя: «Почему?»! Думаю, тогда люди стали бы намного, намного честнее и лучше. Ибо можно очень легко стать добрым и честным, если никогда не упускать случая проверить самого себя.

Нежелание сознаться самому себе в своих промахах и недостатках (а они есть у каждого) — самое подлое, что только можно представить. Это относится и к детям, и к взрослым. Потому что здесь речь идет об одном и том же. Большинство людей думают, что именно родители должны воспитывать своих детей и пытаться формировать их характер как можно лучше, но дело вовсе не в этом.

С малых лет дети должны сами себя воспитывать и сами стараться выработать свой характер. Многие решат, что это — полная чушь, но я думаю по-другому. Ребенок, каким бы маленьким он ни был, все-таки уже личность; он уже обладает совестью. Заставить ребенка осознать, что собственная совесть накажет его сильнее всего, — это и есть воспитание.

Когда детям исполнится четырнадцать-пятнадцать лет, всякое наказание смешно, ибо такой ребенок прекрасно знает, что никто, в том числе и его собственные родители, не сможет ни приблизиться к нему с помощью наказания, ни причинить ему боль. Только словом, и в том случае, если ребенок относит это слово именно к себе, можно добиться улучшения, и гораздо более скорого, чем самыми суровыми наказаниями.

Но давать педагогические советы — не моя цель, я хотела только сказать, что для каждого ребенка и для каждого человека слово «почему» играет, и должно играть, огромную роль.

Поэтому правило «от вопросов делаешься умнее» справедливо лишь постольку, поскольку оно заставляет думать, а от этого никто и никогда не становится хуже — наоборот, только лучше.

На прошлой неделе я сидела в поезде. Я ехала к моей тете в Бюссум и под пыхтение паровоза строила планы хотя бы в поезде занять себя чем-нибудь, поскольку перспектива провести целую неделю в обществе тети Жозефины уж никак не казалась мне занимательной.

Итак, я ехала в поезде и строила планы, но мне не везло, потому что в своих попутчиках я на первый взгляд не увидела ничего интересного или занимательного. Маленькая старушка напротив меня была мила ко мне, но нисколько не занимательна, а сидевший рядом с ней представительный господин с газетой, где ничто не задерживало его внимания, и того меньше. С крестьянкой по другую сторону этого господина мне также вряд ли удалось бы весело поболтать, но все же я намеревалась себя как-то занять, и для этого нужно было что-нибудь сделать.

Должна же я, по крайней мере, отыграться на ком-нибудь, свалив за это вину на длинную худую шею тети Жозефины. Я уже с четверть часа вынашивала эти планы и, конечно, выглядела столь же малоинтересной, как и мои попутчики по купе, когда поезд остановился на первой станции и, к моей величайшей радости, в вагон вошел господин лет тридцати, который показался если и не забавным, то, во всяком случае, интересным.

Вообще говоря, среди женщин бытует мнение, что мужчины с молодыми лицами и седыми висками всегда интересны, и я вроде бы никогда не сомневалась в истинности подобного утверждения. Ну что ж, попробую испытать этого столь интересного мужчину — не зря же мне считать его интересным.

Но вот вопрос: как из этой интересности извлечь интересное? Определенно прошло не менее четверти часа, пока я случайно не набрела на простое, но, бесспорно, весьма распространенное средство. Я уронила платок — и действительно, эффект был поразительный.

Интересный господин не только весьма галантно (а иначе и быть не могло, не правда ли?) поднял мой платок с грязного пола, но и сам ухватился за возможность вступить со мной в разговор.

— Вот, юффроу, — начал он, конечно же слегка приглушив голос, ибо другим пассажирам вовсе не следовало все это слышать, — получите обратно вашу собственность, но в обмен на ваш платок я хотел бы узнать, как вас зовут.

Откровенно говоря, этот человек показался мне довольно бесцеремонным, но раз уж я непременно хотела себя развлечь, я ответила ему в том же тоне:

— Ну разумеется, сударь, меня зовут юффроу ван Берген.

Он поглядел на меня с явным упреком и спросил вкрадчиво:

— О, милая барышня, мне бы очень хотелось узнать ваше имя!

— Ну тогда — Хэтти, — ответила я.

— Так, стало быть, Хэтти, — повторил мой новый сосед. Затем мы немного поболтали о всякой всячине, но, как я ни старалась, мне никак не удавалось сделать разговор интересным, и, собственно, я ожидала этого от мужчины, которого все сочли бы интересным.

На следующей станции он сошел, и я чувствовала себя совершенно разочарованной.

И тут сидевшая в своем уголке старушка заговорила со мной. Она говорила обо всем с таким юмором и так интересно, что время летело, и я не заметила, как доехала до своей станции.

Я поблагодарила эту интересную женщину и знаю теперь, что репутация интересных мужчин относится только к их внешности.

Так что если во время поездки или чего другого вы захотите развлечь себя, посмотрите, нет ли рядом, как это было со мною, пожилых или некрасивых людей. Они гораздо скорее доставят вам желаемое развлечение, чем господа, на лицах которых написана самонадеянность.

Как только Кади открыла глаза, она увидела, что все кругом белое. Последнее, что она ясно помнила, — чей-то крик… машина… она упала… а потом наступила тьма. Сейчас она чувствовала колющую боль в правой ноге и левой руке и — неосознанно — слегка застонала. Тут же над ней склонилось чье-то участливое лицо, обрамленное белым чепцом.

— Очень больно, бедняжка? Ты помнишь, что с тобою случилось? — спросила сестра.

— Ничего… — Сестра улыбнулась. Кади продолжала, хотя и с трудом: — Да… машина, я упала… больше ничего!

— Тогда скажи мне только, как тебя зовут. Сюда смогут прийти твои родители, а то они ждут и волнуются!

Кади перепугалась:

— Но… но… э… — Больше она ничего не смогла выговорить.

— Не бойся, твои родители ждут не так уж долго, ты у нас всего один час.

Кади с трудом удалось чуть-чуть улыбнуться.

— Меня зовут Каролина Доротея ван Алтенховен, сокращенно Кади, я живу на Зёйдер Амстеллаан, 261.

— Ты уже соскучилась по своим родителям?

Кади кивнула в ответ. Она чувствовала такую усталость, и все так болело. Она тихо застонала и снова уснула.

Сестра Анк, сидевшая у постели Кади в небольшой белой палате, с беспокойством смотрела на маленькое бледное личико, которое безмятежно покоилось на подушке, словно не случилось ничего страшного. Но это случилось. Как сестра узнала со слов доктора, девочку сбила машина, выехавшая из-за угла как раз в тот момент, когда она хотела перейти улицу. Она упала, но, к счастью, тормоза оказались хорошими, и машина ее не переехала. Как полагал доктор, у девочки был двойной перелом ноги, ей отдавило левую руку, и левая ступня тоже получила повреждение. Сможет ли когда-нибудь это милое дитя снова ходить? Сестра Анк испытывала сомнения: лицо доктора казалось очень серьезным. К счастью, девочка ни о чем не подозревала, и по возможности не следовало ей открывать правду. Кади застонала во сне, и сестра Анк очнулась от своих размышлений. Но она ничем не могла помочь девочке. Она встала, нажала на кнопку и вошедшей сестре передала записку с именем и адресом ван Алтенховенов.