Никто из них и не подумал ворчать, они так радовались, что могли остаться в лесу. Целый день они плясали, смотрели на птичек, цветы, видели голубое небо, приветливое, теплое солнце и были счастливы.

А вечером по требованию своего наставника они вернулись в свой домик и, проспав там до утра, снова принялись за работу. Целых четыре месяца заставил их старый гном оставаться вместе. Каждое воскресенье могли они ходить в церковь, а потом резвиться на воле, но всю неделю заняты были тяжелой работой. Когда четыре месяца миновали, старый гном взял их за руки и вечером пошел с ними в лес.

— Ну, дети мои, думаю, что вы часто на меня очень злились, — сказал он, — и, наверное, вы уже очень хотите домой, не правда ли?

— Да, — кивнула Дора.

— Да, — кивнул Пелдрон.

— Но вы понимаете, что это время пошло вам на пользу?

Нет, ни Дора, ни Пелдрон это еще не вполне понимали.

— Тогда я вам объясню, — сказал старый гном. — Я поступил так, чтобы дать вам понять одну вещь. Кроме ваших удовольствий и ваших печалей на свете есть и нечто другое. Вам обоим будет теперь гораздо легче жить в мире, чем до того, как вы побывали здесь. Доортье стала чуть серьезнее, а Пелдрон чуть веселее именно потому, что пребывание здесь заставило вас научиться тому, чему следовало. Я думаю, что и друг с другом вы сможете теперь уживаться гораздо лучше. Не так ли, Пелдрон?

— Да, теперь Дора кажется мне гораздо милее, — отвечал маленький гном.

— Ну вот, можете вернуться к родителям, но вспоминайте иногда о том, как вы жили в маленьком деревянном доме. Радуйтесь всему прекрасному, что дарит вам жизнь, но не забывайте также о горестях, да и сами старайтесь поступать так, чтобы на свете стало чуть меньше горя. Все люди должны помогать друг другу. Эльфы и гномы, и даже такие маленькие эльфы, как Дора, и такие маленькие гномы, как Пелдрон, тоже могут кое-что сделать. Что ж, идите своей дорогой и не сердитесь на меня: я сделал для вас, что мог, вам же на пользу. Будьте здоровы! Прощайте, дети!

— Прощай! — откликнулись Дора и Пелдрон и побежали прочь, каждый к своему дому.

Старый гном сел на траву. У него было единственное желание — помочь всем человеческим детям найти правильный путь.

Дора и Пелдрон вполне довольствовались тем, что имели, всю свою жизнь. Они раз и навсегда научились тому, что есть время и для смеха, и для слез, а позже, много позже, когда они уже стали взрослыми, им захотелось жить вместе в одном домике, и Дора делала всю работу внутри, а Пелдрон — снаружи, как некогда в детстве!

Однажды, когда Блёрри был еще совсем, совсем маленький, ему ужасно захотелось избавиться от опеки своей мамы-медведицы и что-нибудь открыть самому в настоящем, большом мире.

День за днем делался он все более сосредоточенным, так усердно обдумывал он свой план. Но к вечеру четвертого дня все уже было в порядке. План созрел, и дело было только за его выполнением. Нужно рано-рано утром выйти в сад, разумеется, очень тихо, так, чтобы Мишье, его хозяйка, ничего не заметила, проползти в щель в зеленой ограде, а там… там он откроет для себя мир!

Так он и сделал — и до того тихо, что побег его заметили, когда он уже несколько часов был в пути.

Вся его шкурка запачкалась землей и грязью, когда он пролезал сквозь живую изгородь, но не станет же медведь (и к тому же еще маленький плюшевый мишка), которому хочется открыть мир, нервничать из-за какой-то там грязи. Итак, устремив взор вперед, чтобы ненароком не споткнуться о камень, Блёрри смело пошел к улице, куда вела узенькая дорожка между садами.

Выйдя на улицу, он на мгновение испугался множества громадных людей — между их ногами его совершенно не было видно. «Нужно держаться с краю, а то они, чего доброго, собьют меня с ног», — подумал он, и это было вполне разумно. А Блёрри и был разумным, это следовало уже из того, что он, такой маленький, хотел открыть мир в одиночку!

И вот он шел по самому краю улицы и следил за тем, чтобы не оказаться в середине людского потока. Но вдруг его сердечко заколотилось изо всех сил: что это? Громадная, черная, мрачная бездна открылась у него перед ногами: люк, он вел в подвал, но Блёрри этого не знал, и у него закружилась голова. Не спуститься ли туда? В испуге он огляделся по сторонам, но мужские ноги в брюках и женские в чулках как ни в чем не бывало сновали вокруг разверстого люка.

Не вполне оправившись от страха, Блёрри осторожно обошел люк и скоро уже опять, как и раньше, мог идти вплотную к стене.

«Вот, иду я в громадном мире, но где же сам этот мир? Из-за всех этих ног в чулках или брюках я совсем не вижу его, — размышлял Блёрри. — Наверное, я слишком мал, чтоб открыть мир. Ну ничего, когда стану старше, я буду гораздо выше, а если пить молоко с пенкой (при одной мысли об этом он аж вздрогнул), то я точно буду ростом не меньше, чем все эти люди. Так что пойду себе дальше, и рано или поздно я этот мир все-таки увижу».

И Блёрри шел себе дальше, но как ни старался, все эти толстые и тонкие ноги вокруг жутко ему мешали. Однако разве нужно все время только идти? Он почувствовал страшный голод, и к тому же стало темнеть. А Блёрри вообще не подумал о том, что ему нужно и есть, и спать. Его настолько переполняли планы открытия мира, что он и думать не мог о таких обычных и негероических вещах, как сон или еда.

Вздыхая, он еще некоторое время брел дальше, пока не обнаружил, что дверь одного из домов открыта. Слегка поколебавшись, он все же решился и тихонько вошел.

Ему повезло, потому что, пройдя еще через одну дверь, он увидел между четырьмя деревянными ножками какой-то махины две миски: одну с молоком и густой пенкой, а другую с какой-то кашей. Голодный и жадный до чего-нибудь вкусного, Блёрри одним махом выпил все молоко, вовсе не обращая внимания на пенку, как и приличествует взрослым медведям, а потом дочиста съел и всю кашу. Он был сыт и доволен.

Но, о ужас! Что это такое вошло в комнату? Белое, с большими зелеными глазами, оно медленно приближалось, не сводя с него глаз. Прямо перед ним оно остановилось и спросило тоненьким голоском:

— Кто ты и почему съел мой обед?

— Я — Блёрри, и для открытия мира мне нужна пища, поэтому я и съел твой обед. Но я и знать не знал, что он твой!

— Ах вот оно что, ты хочешь открыть мир, но почему ты нашел именно мои миски?

— Потому что никаких других не увидел, — ответил Блёрри как можно более дерзко. Потом подумал и спросил уже более вежливо: — Но как же тебя зовут и что ты, интересно, такое?

— Меня зовут Мирва, я принадлежу к породе ангорских кошек. Я очень ценная кошка, как утверждает моя хозяйка. Знаешь, Блёрри, одной бывает так скучно — не хочешь ли немного побыть со мной?

— Я, пожалуй, посплю у тебя, — отвечал Блёрри бесстрашно и с такой миной, словно делал одолжение красавице Мирве. — Но утром я должен уйти: мне нужно открывать мир!

Мирва вполне была довольна таким ответом.

— Иди со мной! — сказала она, и Блёрри последовал за нею в другую комнату, где увидел множество деревянных ножек, больших и маленьких, но… там находилось и нечто другое: в углу стояла большая плетеная корзина, а в ней лежала обтянутая зеленым шелком подушка.

Мирва ступила лапами прямо на подушку, но Блёрри постеснялся залезть туда: ведь он очень испачкался.

— Нельзя ли мне немного умыться? — спросил он.

— Ну еще бы, — ответила Мирва. — Я тебя вымою, да и сама умоюсь.

Хорошо, что Блёрри не знал столь странного способа, а то бы он ни за что не дал Мирве так с собой обращаться. Кошка велела ему стоять прямо и не спеша стала вылизывать ему ноги. Блёрри испугался и со страхом спросил, всегда ли она так все моет.