– Конечно. То есть сейчас готова, но…

– Но что?

– Ничего.

Ким вынула кредитку, но девушка покачала головой:

– Обо всем уже позаботились. Еда, обслуживание. За все заплачено вперед.

Люк. Ее богатый кузен-писатель, муж Джоус. Заплатил по счету.

– Прекрасно, – выдавила Ким, пытаясь улыбнуться, что ей не слишком удалось.

– Ваш номер на верхнем этаже, – сообщила девушка и, взяв сумку Ким, стала подниматься по лестнице.

Комната была прелестной. Большая, отделанная в персиково-зеленых тонах, обои в цветочных узорах. На высоких окнах – полосатые занавески. Будь Ким в лучшем настроении, наверное, оценила бы комнату по достоинству.

Она хотела дать девушке чаевые, но та отказалась и вскоре ушла.

Ким плюхнулась в кресло. Что теперь? Разложить вещи и ехать осматривать кладбища?

– Какую интересную жизнь я веду, – пробормотала она, хотя понимала, что упивается жалостью к себе. Во всех книгах по аутотренингу говорилось, что нужно искать в жизни позитив. Но в этот момент она могла думать только о том, что за один день потеряла двоих мужчин.

– Украшения! – твердила она. – Думай об украшениях!

Но тотчас вспомнила ожерелье, сделанное когда-то для Трэвиса. Он сказал, что хранит его до сих пор.

И тут она с болезненной ясностью поняла, что больше никогда его не увидит. Почему, когда ты просишь человека сделать что-то, ну хоть сбросить скорость, он не обращает на тебя внимания? Можешь твердить ему хоть сто раз, а он все равно забудет? Но потребуй хотя бы раз убраться из твоего дома и никогда не возвращаться, он немедленно послушается. Никаких вторых шансов. Никаких напоминаний не требуется.

Ким велела себе успокоиться. Эти двое не стоили таких волнений. Дэйв был… Она не знала, как его описать. Собственно говоря, она едва его помнила. Менее чем за неделю Трэвис завладел ее мыслями.

– Но не телом, – вздохнула она, с трудом поднимаясь. Нет, нужно с головой уйти в работу. Эту фразу она тоже часто читала в книгах.

Но это легко сделать, когда работаешь в офисе. Окружающие, шум могут тебя отвлечь. Но у Ким творческая работа. Она выполняет ее в одиночестве. Только она и комок глины, или воска, или бумага и ручка. Ни одного человека, чтобы отвлечь от всего, что она потеряла. Никакой босс не заявляет, что немедленно требует отчета… Поэтому ей не приходится думать о чем-то еще.

Ким глянула на стену перед собой и увидела три больших белых двери. Одна, наверное, ведет в шкаф, одна – в ванную, а третья?

– Посмотрим, – пробормотала она и повернула ручку средней двери. И очутилась в соседнем номере, таком же большом и красивом, как ее собственный.

У изножья кровати на четырех столбиках стоял Трэвис в спортивных, низко спущенных на бедра штанах. Прекрасный торс был обнажен. Под золотистой загорелой кожей играли мышцы.

Ким словно приросла к месту, глядя на него. Где-то в самых глубинах мозга она все еще была способна мыслить здраво. Если Трэвис здесь, значит, опять манипулирует ею и ее жизнью, как ему удобнее.

Но эти мысли оставались на дне глубочайшего колодца. Сейчас Ким могла только чувствовать. Каждая молекула в ее теле ожила, вибрировала, пульсировала желанием, потребностью в этом человеке.

Трэвис не сказал ни слова. Только повернулся и распахнул объятия.

Ким метнулась к нему, обхватила шею и прижалась губами к губам, жадно, исступленно. Чувственный голод терзал ее.

Его поцелуй был таким же алчным. Жесткие ищущие губы, сначала на губах, потом на щеках и горле…

Ким откинула голову и позволила его рукам и губам брать все, что он желает.

Одежда слетела с нее, непонятно каким образом. Она не помнила, чтобы пуговицы расстегивались, не слышала треска ткани. Только сейчас она была одета – и в следующую минуту осталась голой.

Она смеялась, когда Трэвис поднял ее и бросил на кровать. Она забарахталась в покрывалах и подушках и снова засмеялась. Это был не вежливый, почтительный секс, а яростная, безумная страсть.

Несколько секунд Трэвис разглядывал ее тело, после чего улыбнулся такой дьявольской коварной улыбкой, что Ким, в свою очередь, раскинула руки. Он обнял ее одной рукой, усадил, запустил другую в волосы и запрокинул голову, чтобы осыпать поцелуями. Потом его штаны тоже упали на пол, и она не удивилась, обнаружив, что под ними ничего нет. Ее руки гладили его спину, скользя по холмам и долинам мышц, по упругим ягодицам и бедрам. Его поцелуй становился все более чувственным и нетерпеливым.

Ким легонько сжала его член. Он сходил с ума от желания к ней. Мужское достоинство было сильным. Твердым. Большим. Она чувствовала, что тает от неотвязного стремления принять его в себя. Сейчас казалось, что она ждала его всю жизнь.

Она хотела лечь, открыться ему, но Трэвис не позволил. И поднял ее одной рукой, словно она ничего не весила. Другой он обвил свою талию ее ногами и мощным рывком насадил Ким на себя, легко скользнув внутрь.

– Точно по мерке, – пробормотала она.

– А ты хоть на минуту думала, что может быть иначе? – прошептал он ей в шею и прижал ее к себе так, что она касалась только его. Его пальцы, длинные теплые пальцы, впились в ее попку, поднимая и опуская тело.

Когда она уже была готова взорваться, он упал на постель вместе с ней. Подтянул к изголовью, ни на секунду не прерывая контакта. Выпады становились быстрее. Настойчивее.

Ким откинула голову. И позволила ему входить медленно, глубоко, наполняя так, как не наполнял до него ни один мужчина.

Ким хотелось кричать. До этой минуты она никогда не испытывала такого напора, ощущения, что этот человек касается ее разума, тела и самой души.

Кончая, она так крепко обхватила его ногами, что боялась переломить. Но Трэвис чувствовал приближение своего оргазма, и его содрогания сотрясали их обоих.

Он свалился рядом и притянул ее к себе. Ким положила ногу на его бедро, ощущая влагу. Его тело было одновременно чужим и знакомым. Хорошо знакомый мальчик и совершенно чужой мужчина.

– Что ты хочешь узнать обо мне? – тихо спросил он, прижав ладонь к ее щеке.

– Что ты… – начала она, но осеклась. Действительно ли она хочет лежать в его объятиях и говорить о Рэндалле Максвелле? Хочет ли она услышать больше о его одиноком детстве? Или она из тех девушек, которые требуют от мужчины исповеди о его сексуальных похождениях? Иными словами, хочет ли она лежать рядом с ним и расспрашивать о прелестной Лесли?

– Ким, – начал он. – Я расскажу все, что ты хочешь знать. И признаюсь, что снял всю гостиницу поскольку не мог вынести мысли о том, что ты будешь жить здесь с другим мужчиной. Расскажу, как заставил Бормана рассказать все, что он задумал. Как я…

Ким наклонилась над ним и поцеловала. Ее груди касались его груди.

– Ты что-то знаешь о методах расследования?

– Все, – серьезно ответил он. – Когда я хочу узнать что-то, звоню Пенни и прошу это сделать. Она может выкопать все на свете.

– О Боже! – ахнула Ким, откатываясь от него и прижимая ко лбу тыльную сторону ладони. – Как я могла связаться с таким избалованным типом?

Трэвис повернулся на бок и стал гладить ее груди.

– Пенни – это необходимость. Она освобождает меня для претворения в жизнь дьявольских замыслов отца.

Нагнувшись, он припал к розовой вершинке груди.

– Ты прекрасна, как дикая роза по утрам. Розовая и белая на фоне красного дерева волос. Никогда в жизни не видел женщины прекраснее тебя!

Она задохнулась от неожиданности. Он сказал это таким голосом!

Но она не могла не думать о его женщинах.

– А мой брат говорит совсем другое о тебе… и… и твоих подружках, – ответила она вроде бы беспечно, но на самом деле с замиранием сердца.

– Твой брат? Парень, имеющий обыкновение вставать поперек гоночного трека с перепуганным ослом в поводу?

Ким так живо представила все это, что засмеялась. И почему-то поняла, что брат слишком глуп, чтобы знать что-то существенное.

Трэвис принялся покусывать ее шею. Щетина приятно кололась. Ким жадно вдыхала мужской запах и, закрыв глаза, отдалась на волю чувств.