– Простите, сударыня, – тревожно сказал доктор, – не кажется ли вам, что неудобно посылать счёт на такую небольшую сумму? Лучше, если вы сразу рассчитаетесь со мной.

Цыганка с упрёком глянула на него здоровым глазом.

– Вы хотите взять с меня деньги? – спросила она. – Сколько же?

– Ну, скажем, полкроны.

Он назвал сумму небрежно, словно о такой мелочи и говорить всерьёз не приходится, но цыганка подняла истошный крик:

– Полкроны? За что?

– Послушайте, дражайшая, почему же вы не обратились к бесплатному врачу, если у вас нет денег?

Неловко согнувшись, чтобы не уронить ребёнка, женщина пошарила в карманах.

– Вот семь пенсов, – сказала она наконец, протягивая несколько медяков. – А в придачу дам плетёную скамеечку под ноги.

– Но мне платят полкроны.

Вся его натура, воспитанная на уважении к славной профессии врача, восставала против этой унизительной торговли, но у него не было выхода.

– Да где же я возьму полкроны-то? Хорошо господам, как вы сами: сидите себе в больших домах, едите-пьёте, что пожелаете, да ещё требуете полкроны. А за что? За то, что скажете «добрый день»? Полкроны на земле не валяются. Денежки-то нам ох как трудно достаются! Семь пенсов, больше у меня нет. Вот вы сказали не перекармливать её. Куда там перекармливать! Кормить не знаю чем.

Пока цыганка причитала, доктор Орас Уилкинсон рассеянно перевёл взгляд на крохотную горстку монет на столе – всё, что отделяло его от голода, и мрачно усмехнулся про себя, подумав, что в глазах этой бедной женщины он купается в роскоши. Потом он сгрёб со стола свои медяки, оставив две монеты в полкроны, и протянул их цыганке.

– Гонорара не надо, – сказал он резко. – Возьмите это. Они вам пригодятся. До свидания!

Он проводил цыганку в прихожую и запер за ней дверь. Всё-таки начало положено. У этих бродяг удивительная способность распространять новости. Популярность самых лучших врачей зиждется на таких вот рекомендациях. Повертятся у кухни, расскажут слугам, те несут в гостиную – так оно и идёт. Во всяком случае, теперь он может сказать, что у него был больной.

Он пошёл в заднюю комнатку и зажёг спиртовую горелку, чтобы вскипятить воды для чая: пока вода грелась, он с улыбкой думал об этом визите. Если все будут такие, то нетрудно посчитать, сколько потребуется больных, чтобы разорить его до нитки. Грязь на ковре и убитое время не в счёт, но бинта пошло на два пенса и лекарства на четыре, не говоря уже о пузырьке, пробке, этикетке и бумаге. Кроме того, он дал ей пять пенсов, так что первый пациент стоил ему никак не меньше шестой части наличного капитала. Если появятся ещё пятеро, он вылетит в трубу. Доктор Уилкинсон присел на чемодан и затрясся от смеха, отмеривая в коричневый керамический чайник полторы чайных ложки чая по шиллингу и восемь пенсов за фунт. Вдруг улыбка сбежала с его губ, он вскочил на ноги и прислушался, вытянув шею и скосив глаза на дверь. Заскрежетали колёса на обочине тротуара, послышались шаги за дверью, и громко задребезжал звонок. С ложкой в руке он выглянул в окно и с удивлением увидел экипаж, запряжённый парой, и напудренного лакея у дверей. Ложка звякнула об пол, он недоумённо застыл. Потом, собравшись с духом, распахнул дверь.

– Молодой человек, – начал лакей, – скажи своему хозяину доктору Уилкинсону, что его просят как можно скорее к леди Миллбэнк, в «Башни». Он должен ехать немедленно. Мы бы подвезли его, но нам нужно заехать ещё раз к доктору Мэйсону посмотреть, дома ли он. Поторопитесь-ка передать это своему хозяину!

Лакей кивнул и исчез; в ту же минуту возница хлестнул лошадей, и экипаж понёсся по улице.

Дела принимали неожиданный оборот! Доктор Орас Уилкинсон стоял у двери, пытаясь собраться с мыслями. Леди Миллбэнк, владелица «Башен». Очевидно, состоятельная и высокопоставленная семья. И случай, видно, серьёзный – иначе зачем такая спешка и два врача сразу? Однако каким чудом объяснить, что послали именно за ним?

Он скромный, никому не известный врач. Тут какая-то ошибка. Да, так оно, верно, и есть… А может быть, кто-нибудь решил сыграть с ним злую шутку? Но, так или иначе, пренебрегать таким приглашением нельзя. Он должен немедленно отправиться и выяснить, в чём дело.

Хотя кое-что он может узнать ещё на своей улице. На ближайшем углу есть крохотная лавчонка, где один из старожилов торгует газетами и сплетнями. Сперва он отправится туда… Доктор надел начищенный цилиндр, рассовал инструменты и перевязочный материал по карманам; не выпив чая, запер свою приёмную и пустился навстречу приключению.

Торговец на углу был ходячим справочником обо всех и обо всём в Саттоне, так что очень скоро доктор Уилкинсон получил необходимые сведения. Оказалось, что сэр Джон Миллбэнк – популярнейшая фигура в городе. Крупный оптовик, он занимался экспортом письменных принадлежностей, трижды был мэром и, по слухам, стоил никак не меньше двух миллионов стерлингов.

«Башни» – это богатое поместье сэра Джона Миллбэнка недалеко от города. Супруга его давно хворает, и ей становится всё хуже. Всё выглядело пока вполне правдоподобно. Они вызвали его благодаря какой-то поразительной случайности.

Но вдруг доктора снова одолели сомнения, и он вернулся в лавку.

– Я доктор Орас Уилкинсон, живу по соседству. Нет ли в городе другого врача с этим именем?

Нет. Торговец был уверен, что второго доктора Уилкинсона в городе нет.

Итак, всё ясно, ему выпал неслыханно счастливый случай, и он должен незамедлительно им воспользоваться. Он подозвал кеб и помчался в «Башни». У него то кружилась голова от радостных надежд и восторга, то замирало сердце от страха и сомнений, что он не сможет быть полезным или что в самый критический момент у него не окажется с собой нужного инструмента или какого-нибудь средства. В памяти всплывали всякие сложные и простые случаи, о которых он слышал или читал, и задолго до того, как добраться до «Башен», он окончательно убедил себя, что его немедленно попросят сделать по меньшей мере трепанацию черепа.

«Башни» оказались большим домом, стоящим посреди парка на другом конце аллеи. Подкатив к дому, доктор выпрыгнул из кеба, отдал кебмену половину своего земного имущества и последовал за величественным лакеем, который, справившись, как доложить, провёл доктора через великолепную, обшитую дубом и с цветными стёклами в окнах залу, стены которой были увешаны оленьими головами и старинным оружием, и пригласил в большую гостиную. В кресле у камина с раздражённым видом восседал жёлчный мужчина, а в дальнем конце комнаты, у окна, стояли две молодые леди в белом.

– Эй-эй, что такое? – воскликнул жёлчный мужчина. – Вы доктор Уилкинсон, да?

– Да, сэр. Я доктор Уилкинсон.

– Так-так! Вы как будто очень молоды, гораздо моложе, чем я ожидал. Однако вот Мэйсон – старик, а всё же, кажется, не очень разбирается, что к чему. Наверно, стоит попробовать теперь с другого, так сказать, конца. Вы тот самый Уилкинсон, который писал что-то про лёгкие?

Теперь всё ясно! Два единственных сообщения, которые он послал в «Ланцет» и которые были помещены где-то на последних страничках среди дискуссий о профессиональной этике и вопросов насчёт того, во сколько обходится держать в деревне лошадь, – два эти скромные сообщения касались именно лёгочных заболеваний. Значит, он не напрасно трудился. Значит, чей-то взгляд остановился на них, и имя автора было замечено. Кто после этого осмелится утверждать, что труд может остаться невознаграждённым!

– Да, я писал о лёгких.

– Ага! Ну хорошо, а где же Мэйсон?

– Не имею чести знать его.

– Вот как! Странно. Он знает вас и ценит ваше мнение. Вы ведь не здешний?

– Да, я приехал совсем недавно.

– Мэйсон так и сказал. Он не дал мне ваш адрес. Сказал, что сам привезёт вас. Но когда жене стало хуже, я навёл справки и без него послал за вами. Я послал и за Мэйсоном, но его не оказалось дома. Однако мы не можем так долго ждать, бегите-ка наверх и принимайтесь за дело.