Думаю, читатель может без труда себе представить, какое волнение меня охватило, когда, встав на цыпочки и что есть силы вытянув шею, я увидела, что мой Чарли с хладнокровной уверенностью заряжает свою винтовку. Таким образом, именно от его ловкости и умения зависела теперь честь Роуборо! И надо полагать, именно осознание самого этого факта и помогло мне найти в себе достаточно сил, чтобы, протолкавшись сквозь плотную толпу, пробиться в самый первый ряд зрителей, окружавших спортсменов. Теперь мне всё было очень хорошо видно.

По обе стороны от меня стояли двое фермеров гигантского роста. В ожидании заветного выстрела я не могла не прислушаться к разговору, который два исполина, поверх моей головы, вели меж собой на крепком девонском диалекте.

– Ну и рожа у этого парня, – хмыкнул один.

– Да уж, что называется мордой не вышел, – добродушно подтвердил другой.

– Погляди получше. Ты его когда-нибудь видел раньше?

– Да ты что, Джек, где я мог видеть это ходячее чучело! Смотри, вон из него пена пошла, вточь как у той собачонки старика Ватсона, что сдохла от бешенства.

Я обернулась, чтобы посмотреть, о ком в столь любезных выражениях отзывались мои соседи, и увидела перед собой доктора Октавиуса Гастера, о присутствии которого во всей этой суматохе я, признаться, совсем позабыла. Взгляд этого человека был неотрывно прикован к месту, расположенному ровно посередине между ним самим и той отдалённой мишенью, в которую собирался целиться Чарли. Как я ни всматривалась, так и не смогла заметить ничего особенного в том месте, куда был устремлён его взгляд, напряжённый до такой степени, что даже сосуды вздулись на выпученных глазных яблоках, а зрачки оказались сужены до предела. Пот ручьями стекал по его узкому, мертвенной бледности лицу, и, как отметил один из фермеров, в уголках губ виднелась пена. Челюсти были крепко сжаты словно от неимоверного напряжения воли, на поддержание которого уходила почти вся жизненная энергия этого человека. Вероятно, до последнего своего дня не смогу забыть это ужасное лицо; вновь и вновь оно будет являться мне в кошмарных снах. Дрожь пробежала у меня по телу, и я отвела взгляд, тщетно надеясь на то, что фермер оказался прав и что причина необычного поведения этой непостижимой личности крылась в безумии. Ещё минуту назад оживлённая публика замерла в молчании, когда Чарли, зарядив винтовку и удовлетворённо похлопав по прикладу, занял исходную позицию для стрельбы.

– Так держать, сэр Чарльз, молодцом! – негромко подбодрил старик Макинтош, сержант из команды волонтёров. – Холодная голова и твёрдая рука – вот что нам нужно для победы.

Приподняв из травы голову, лёгким кивком и улыбкой ответил Чарли седовласому ветерану и начал не спеша целиться. Тишина воцарилась такая, что слышен был шелест травы от набежавшего с моря лёгкого ветерка. Чарли целился не меньше минуты, при этом палец его, казалось, вот-вот нажмёт на курок. Все взгляды были устремлены на белеющую вдали мишень.

Вдруг, вместо того чтобы сделать решающий выстрел, Чарли выпустил винтовку из рук и, слегка покачиваясь, привстал на коленях. Зрители были немало удивлены, увидев его внезапно побледневшее лицо и выступившие на лбу капельки пота.

– Уверяю вас, Макинтош, – пробормотал он каким-то не своим, упавшим голосом, – между мною и мишенью кто-то есть.

– Кто-то есть, говорите? Но там никого нет, сэр, – изумился сержант.

– Да вон он где, вон там, видите? – И, словно обезумев, Чарли схватил старейшину команды за рукав, тыча пальцем в сторону мишени. – Он стоит прямо на линии прицела. Увидели?

– Там никого нет, – хором закричало ему в ответ полдюжины голосов.

– Как это – никого нет?! Хорошо, хорошо – будь по-вашему. Должно быть, у меня просто слегка разыгралось воображение, – посетовал Чарли, проведя по лбу ладонью. – И всё же я готов поклясться, что… Ну да ладно. Передайте-ка мне винтовку.

Он снова лёг на траву, принял исходное положение для стрельбы и начал неспешно целиться. Едва взглянув на цель через прицел, он резко вскочил на ноги и громко закричал:

– Вон там, смотрите! Говорю же вам, он там стоит! Мужчина в форме волонтёра и похож на меня как две капли воды. Будто второй я. Вы что же, все здесь сговорились? Хотите меня одурачить? – обратился Чарли к толпе. – Найдётся ли среди вас человек, который сможет заявить, что не видит стоящего в двухстах ярдах от меня на поле мужчину?

О боже! Как страстно желала я в тот же миг подлететь к своему Чарли, обнять его и успокоить! Но я знала, сколь нетерпим он к любому проявлению женского участия в мужских делах, ко всему, что может в глазах других выглядеть как сцена или сиюминутная слабость.

Тем временем до меня доносилось лишь какое-то бессвязное и малопонятное бормотание. Казалось, разум на время покинул моего несчастного жениха.

– Я протестую, – заявил один из офицеров, выйдя из шеренги, – и настаиваю на том, чтобы этот джентльмен изволил выстрелить. В противном случае мы будем требовать – согласно правилам – присвоить титул победителя нашей команде.

– Но ведь я же убью его! – закричал в отчаянии мой бедный Чарли.

– Да что вы, право, за комедию тут устроили! Стреляйте в него, и дело с концом! – закричали мужские голоса.

– Всё дело, надо полагать, в том, – обратился один из офицеров к другому – тому, что стоял прямо передо мной, – что нервы у этого юноши оказались, прямо скажем, не на высоте. Вот он и пытается теперь найти себе удобный предлог…

Этому желторотому лейтенанту и в голову не могло прийти, насколько рука стоящей рядом девушки боролась с соблазном залепить ему что есть силы звонкую пощёчину.

– Нет, это всё бренди три звёздочки, – ответил ему вполголоса второй. – Тогда словно дьявол овладевает человеком. Я сам прошёл через это, и у меня глаз намётан. Так что, когда с другим такое случается, я не могу ошибиться…

К счастью для говорившего, я мало что поняла из сказанного, иначе он рисковал бы подвергнуться той же участи, что и его собеседник.

– Ну так что, будете стрелять или нет? – послышались выкрики из толпы.

– Послушайте – стрелять я умею, – жалобно простонал Чарли, – но ведь я попаду ему прямо в грудь. Это будет убийство – слышите? – настоящее убийство!

Никогда не забуду тот затравленный взгляд, что он бросил тогда на тех, которые громче других возмущались в толпе.

– Я целюсь прямо в него – вы меня хорошо слышите, Макинтош? – каким-то сдавленным голосом просипел Чарли, в третий раз занимая позицию и уперев приклад в плечо.

Наступила томительная пауза. Наконец из дула вырвалось пламя и раздался выстрел. И сразу же за ним грянул гром аплодисментов, подхваченный эхом, что разнесло их по всей долине до самых отдалённых деревень.

– Превосходно, юноша! Просто великолепно! – закричали сразу сотни голосов девонширских болельщиков, едва завидев взметнувшийся над укрытием маркёра белый диск. Это была победа.

– Отличный выстрел, сынок! Это стрелял Пиллар-младший из Тойнби-Холла. Качай его, друзья, снесём его домой на руках! Этот юноша сумел отстоять честь нашего Роуборо! Пошли, ребята. Вон он там, в траве.

– Осторожно, сержант Макинтош…

– Что такое? В чём дело?

Ужасная тишина воцарилась вдруг над толпой. Затем послышалось недоверчивое шептание, сменившееся словами сочувствия и уже затем совсем тихо:

– О боже! Только не пускайте её сюда! Бедняжка, какое несчастье постигло её…

И вновь наступила тишина, прерываемая лишь всхлипыванием женщин и короткими пронзительными криками отчаяния, вырывавшимися из груди у мужчин.

Дорогой читатель! Мой Чарли, красавец и смельчак, лежал бездыханным и уже похолодевшим на земле, всё ещё сжимая окоченевшими пальцами винтовку. Люди говорили мне тёплые слова сочувствия и утешения. Лейтенант Дейсби голосом, полным глубокой печали, умолял меня суметь превозмочь постигшее нас горе, пережить боль невосполнимой утраты. Я почувствовала прикосновение его руки, когда он пытался очень деликатно отвести меня в сторону от тела бедного Чарли.