Иногда нам случалось встретить его в лесу во время прогулки. При этом мы неизменно заставали его в самых уединённых местах за чтением каких-то книг. Завидев нас, этот непостижимый человек непременно прятал книгу в карман. Я припоминаю, как однажды мы столь внезапно на него наткнулись, что он не успел убрать книгу и она так и осталась лежать открытой.

– А, это вы, Гастер! – засмеялся Чарли. – Всё трудитесь, что-то изучаете… Вид у вас, простите, эдакого замшелого учёного! А что это у вас за книга в руках? А, вижу! На иностранном языке. Надо полагать, на шведском?

– Вовсе нет. На арабском.

– Не хотите ли вы сказать, что знаете арабский?

– Знаю, и, смею заверить, весьма неплохо.

Перелистывая страницы тронутого плесенью ветхого томика, я спросила, о чём повествует эта книга.

– Уверяю вас, мисс Андервуд, в ней вы не найдёте ничего, что могло бы заинтересовать столь юную и привлекательную особу, – ответил Гастер, бросив на меня тот странный взгляд, который с недавних пор появлялся у него всё чаще, когда он смотрел на меня. – Книга эта о тех временах, когда дух был сильнее того, что все мы сейчас именуем материей. В ту, теперь далёкую, пору сильные духом великие умы, способные существовать и без грубой – как у всех нас бренных – телесной оболочки, могли усилием воли придавать любому предмету желаемую форму.

– А, теперь всё ясно! Очередные истории про привидения. Ну, сэр, желаю вам успехов на ниве науки. Не станем больше отрывать вас от учёбы и полезных занятий, – попрощался Чарли.

Однако через полчаса после нашего с ним расставания мне привидилось, что за одним из деревьев вновь мелькнул знакомый силуэт. Вполне возможно, это было всего лишь плодом моего воображения.

Тем не менее я сразу же сказала об этом своему жениху, но он рассмеялся и отверг моё предположение как нелепое.

Я уже говорила, что в последнее время Гастер стал как-то поособому на меня смотреть. В такие моменты взгляд его терял свой обычный и холодный стальной блеск, приобретая теплоту и человечность. Каким-то странным, необъяснимым образом этот человек влиял на меня, поскольку я всегда – даже не поднимая глаз – могла безошибочно определить, что его взгляд устремлён на меня. Я пыталась объяснить происходившее со мной неожиданным расстройством нервов или собственной мнительностью, но матушка враз развеяла все мои предположения и догадки на сей счёт.

Как-то вечером перед сном она заглянула ко мне в спальню и, плотно прикрыв за собой дверь, сказала примерно следующее:

– А знаешь, дорогая, хоть это и может показаться тебе невероятным и даже абсурдным, сдаётся мне, что этот швед безумно в тебя влюблён.

– Глупости всё это, маменька, – прошептала я в ответ и в ужасе от подобного предположения едва не выронила подсвечник, который держала в руках.

– А вот я, Лотти, этому верю, – продолжила матушка. – То, как он смотрит на тебя – ну точь-в-точь твой покойный папенька – царствие ему небесное! – накануне нашей свадьбы. Мне напомнило это, как всё у нас с ним было, понимаешь? – И она печально замолкла, погрузившись в свои воспоминания.

– Вот что я вам скажу, маменька: ложитесь-ка лучше пораньше спать и гоните прочь подобные мысли! Поймите, этот несчастный доктор Гастер не хуже вас знает, что я обручена.

– Время покажет. – С этими словами матушка вышла из комнаты.

Я легла в постель, а в ушах всё звучали её слова. Может, конечно, показаться необычным, что в ту самую ночь я вдруг проснулась от пробежавшей по телу лёгкой дрожи, к которой с некоторых пор я уже стала привыкать. Стараясь не шуметь, я встала, подошла к окну и посмотрела сквозь жалюзи вниз, в темноту парка. На гравиевой дорожке аллеи чётко виделась вампирического вида нескладная фигура нашего постояльца-шведа. Мне показалось, что он не отрываясь смотрит на освещённое луною окно моей спальни. Должно быть, он заметил движение за жалюзи, закурил сигарету и зашагал вглубь парка прочь от дома. На следующий день за обедом я обратила внимание на то, что он как бы между прочим заговорил о том, что плохо спал прошлой ночью и, чтобы успокоить нервы, решил немного прогуляться и покурить на воздухе.

Попробовав спокойно разобраться в создавшемся положении, я пришла к неутешительному выводу, что неприязнь, которую я питала к этому человеку, была основана на весьма личных и потому необъективных ощущениях и что, стало быть, мои опасения бездоказательны.

И в самом деле, говорила я себе, пытаясь рассуждать здраво, у мужчины может быть неординарное лицо, он может интересоваться разного рода литературными премудростями и даже получать удовольствие от созерцания очаровательного юного создания, и во всём этом, разумеется, нет ничего предосудительного.

Об этом я сейчас упоминаю не случайно. Мне хотелось бы, чтоб у читателя не возникло сомнений по поводу моей тогдашней полной беспристрастности и отсутствия каких-либо предвзятых суждений в отношении Октавиуса Гастера.

– А что, если нам сегодня всей компанией отправиться на пикник? – предложил как-то утром лейтенант Дейсби.

– Чудесно! – в один голос закричали все мы.

– Скоро Дейсби нужно возвращаться на свой корабль, уедет и Тревор. Поэтому мы должны успеть в оставшиеся дни на славу повеселиться.

– Что вы подразумеваете, когда говорите пикник? – поинтересовался доктор Гастер.

– Это ещё одна британская традиция, с которой вам следует познакомиться поближе. А в переводе это слово означает загородная прогулка.

– Вот теперь понятно, – одобрил наш шведский гость. – Это, должно быть, очень весело.

– В округе наберётся с полдюжины мест, куда мы могли бы отправиться, – продолжал лейтенант. – Водопад влюблённых, Чёрная гора, аббатство Бир-Феррис.

– Последнее – наиболее подходящее, – высказал своё мнение Чарли. – Лучшего пейзажа, чем старинные развалины, для пикника, пожалуй, не найти.

– Ну что же, можно и там. И далеко идти до этого аббатства?

– Шесть миль, – ответил Тревор.

– Семь, если по дороге, – с военной точностью подсчитал полковник. – Мы с госпожой Андервуд остаёмся дома. А вы, молодёжь, вполне уместитесь в двуколке и будете друг друга опекать в дороге.

Нет нужды говорить, что предложение уважаемого ветерана было принято без малейших возражений.

– Итак, друзья, – обратился к нам Чарли, – я тут пока займусь упряжью, подготовлю лошадь и повозку. На это уйдёт полчаса, а вы, не теряя зря времени, готовьте всё необходимое для привала: рыбу, салаты, крутые яйца. Захватите что-нибудь попить. Ворох дел, и надо ничего не забыть. Напитки я беру на себя. А вы, Лотти, какую работу себе избрали?

– Пожалуй, займусь посудой.

– Пойду принесу рыбу, – объявил Дейсби.

– Я буду готовить овощи, – сообщила Фан.

– А вы, Гастер, чем намерены помочь? – обратился к нашему гостю Чарли.

– Даже и не знаю, – ответил тот своим немного певучим голосом. – Мне, похоже, не из чего выбирать: все роли уже распределены. Однако, если позволите, я с удовольствием помогу дамам. Могу приготовить то, что у вас принято называть салатом.

– Думаю, со вторым заданием вы справитесь намного успешнее, нежели с первым, – сказала я, громко рассмеявшись.

– Что вы хотите этим сказать? – резко обернувшись, воскликнул швед, глядя на меня в упор. Его лицо покраснело до самых корней льняных волос. – Ну что же, ха! ха! Пусть будет так. – И, через силу смеясь, он быстро вышел из комнаты.

– Зачем вы так с ним, Лотти? – В голосе Чарли слышался упрёк. – Ведь вы задели мужское достоинство нашего гостя.

– Я не нарочно. Если хотите, я пойду и скажу ему об этом.

– Не стоит беспокоиться, – вмешался в наш разговор Дейсби. – С подобной физиономией ему, право же, не следует быть столь легкоранимым. Не из-за чего так волноваться. Вот увидите – он быстро утешится.

А ведь я сказала чистую правду: у меня и в мыслях не было обидеть этого чудака. И я на себя немного злилась за то, что невольно задела его самолюбие.