– Великолепно! – воскликнул он. – Я уже много лет не сидел вот так, и нас ожидает много интересного. Мадам – медиум, не так ли? Мадам впадает в транс?

– Нет, транса у меня не получается, – объяснила миссис Деламир. – Но я всегда ощущаю очень сильную сонливость.

– Это первая стадия. Если вы будете всё глубже погружаться в это состояние, вы достигнете транса. А когда наступит транс, ваш дух покинет ваше тело, зато в него войдёт другой дух и будет говорить вашими устами или писать вашей рукой. Вы отдаёте ваш механизм кому-то другому, и он начинает действовать вместо вас. Hein?[91] Однако при чём тут единороги?

Гарвей Дикон вздрогнул. Француз медленно поворачивал голову и всматривался в тени, сгустившиеся у стен.

– Странно, очень странно! – протянул он. – Сплошные единороги. Кто так сосредоточенно думал о столь экзотическом существе?

– Нет, это поразительно! – воскликнул Дикон. – Я целый день мучился, пытаясь написать единорога. Но как вы узнали об этом?

– Вы думали о них в этой комнате?

– Конечно.

– Но ведь мысль материальна, мой друг. Когда вы представляете себе какой-то предмет, вы его творите. Вы этого не знаете, hein? Но я вижу ваших единорогов, потому что обладаю способностью видеть не только глазами.

– Вы хотите сказать, что довольно о чём-то подумать – и я создам то, что никогда не существовало?

– Ну разумеется! Это данность, которая лежит в основе всех других данностей. Вот почему дурная мысль так же опасна, как и дурной поступок.

– Они, я полагаю, находятся на астральном уровне? – спросил Мойр.

– А, друзья мои, какая разница! Всё это лишь слова. Эти создания здесь – там – всюду – я сам не знаю где. Я просто их вижу. И могу дотронуться до них.

– А вы можете сделать так, чтобы мы тоже их увидели?

– Для этого их нужно материализовать. Подождите! Давайте попробуем. Но нам потребуется много энергии. Посмотрим, чем мы располагаем, и попытаемся поставить опыт. Вы позволите мне рассадить вас по моему усмотрению?

– Вы, несомненно, владеете несравненно более глубокими познаниями, чем мы, – сказал Гарвей Дикон. – Я считаю, что вы и должны здесь распоряжаться.

– Может так случиться, что условия окажутся неблагоприятными. Но мы постараемся сделать всё возможное. Мадам останется на своём месте, я сяду рядом с ней, а этот джентльмен возле меня. Мистер Мойр благоволит сесть по другую сторону от мадам, потому что желательно чередовать брюнетов и блондинов. Превосходно! А теперь я, с вашего позволения, погашу свет.

– Почему темнота предпочтительнее? – спросил я.

– Потому что энергия, с которой мы имеем дело, представляет собой вибрацию эфира, и это же касается и света. Теперь мы соединим все связи, hein? Мадам, вы не боитесь темноты? Это просто великолепно, что мы устроили такой сеанс!

Сначала темнота казалась непроницаемой, однако через несколько минут наши глаза привыкли к ней, и мы даже стали различать силуэты друг друга, правда очень смутные и расплывчатые. Больше я в комнате ничего не видел – только чернели неподвижные фигуры моих друзей за столом. Никогда ещё мы не были настроены во время сеанса так серьёзно, как нынче.

– Положите руки перед собой на стол. Взять друг друга за руки мы не сможем, нас слишком мало, а стол такой большой. Теперь, мадам, вы должны вызвать в себе чувство покоя и если почувствуете, что вас сковывает сон, не боритесь с ним. А мы все будем сидеть, не произнося ни слова, и ждать, hein?

И вот мы в молчании сидим и ждём, уставясь перед собой в темноту. В коридоре тикают часы. Где-то далеко время от времени начинает лаять собака. По улице проехала коляска, потом ещё одна, лучи их фонарей ворвались в щель между шторами и приятно развлекли нас в нашем томительном мрачном бдении. В теле появились знакомые ощущения, которые я испытывал во время прежних сеансов: ступни похолодели, кисти рук покалывало иголочками, ладоням стало жарко, по спине проносилось как бы дуновение холодного ветра. Руки от кисти до локтя пронзало странной лёгкой болью; впрочем, в левой руке – а наш гость сидел слева от меня – эти пронзания, как мне казалось, были острее: без сомнения, боль была вызвана спазмами сосудов, но всё равно эти явления заслуживали внимания. И ещё меня переполняло напряжённое ожидание, не просто напряжённое, а даже мучительное. По тягостному застывшему молчанию моих друзей я понял, что у них нервы так же напряжены, как и у меня.

И вдруг в темноте раздался звук – тихий, как бы свистящий: это дышала женщина, часто и неглубоко. Дыхание всё учащалось, становилось всё поверхностней, вырываясь сквозь стиснутые зубы, и вдруг она хрипло вскрикнула, глухо зашуршала ткань.

– Что это? Что случилось? – спросил один из нас в темноте.

– Ровным счётом ничего, всё идёт как надо, – ответил француз. – Это мадам. Она впала в транс. А теперь, джентльмены, наберитесь терпения. Надеюсь, вы увидите нечто очень интересное.

Как и прежде, в коридоре тикают часы. Слышится дыхание медиума, теперь уже более глубокое и полное. Как и прежде, время от времени мелькают огни проезжающих экипажей, и как же мы им радуемся. Через какую бездну мы перекидываем мост! На одном краю – приподнятая пелена вечности, на другом – Лондон с его экипажами. Стол напружился могучей силой. Он ровно, плавно раскачивался, послушно подчиняясь лёгкому нажиму наших пальцев. В нём что-то стучало, скрипело, стреляло залпами и отдельными выстрелами, словно бы трещал хворост в весело горящем костре, который развели морозной ночью.

– Какой огромной силы дух явился, – сказал француз. – Посмотрите на поверхность стола!

Я-то решил, что у меня просто галлюцинация, но теперь этот феномен увидели все. Над столом переливалось зеленовато-жёлтое свечение – вернее, даже не свечение, а светоносный мерцающий туман. Он клубился волнами, колыхался прозрачными зыблющимися складками, свивался змеиными кольцами, как дым. И в этом зловещем свете я видел на столе белые квадратные руки медиума-француза.

– Великолепно! – воскликнул он. – Потрясающе!

– Будем называть буквы? – спросил Мойр.

– Ну что вы, зачем? Есть несравненно более тонкие приёмы, – возразил наш гость. – Вертеть стол, перебирая все буквы алфавита, – нет, это слишком примитивно; с таким медиумом, как мадам, мы сделаем кое-что и получше.

– «Да, вы сделаете кое-что и получше», – подтвердил чей-то голос.

– Кто это? Кто сказал эти слова? Вы, Маркем?

– Нет, я молчал.

– Эти слова произнесла мадам.

– Но голос был не её.

– Это вы сказали, миссис Деламир?

– «Говорит не медиум, а дух, который использует органы речи медиума», – произнёс всё тот же странный глубокий голос.

– А где же миссис Деламир? Надеюсь, то, что сейчас происходит, не причинит ей вреда?

– «Медиум находится в другом измерении бытия, и ей там очень хорошо. Она заняла моё место в том измерении, а я – её в этом».

– Но кто вы?

– «Кто я – вам совершенно не важно. Я – существо, которое жило когда-то земной жизнью, как сейчас живёте вы, а потом умерло, как и вы умрёте в свой час и черёд».

К соседнему дому подъехала коляска, мы слышали, как скрипят и шуршат по мостовой колёса. Извозчик заспорил с пассажиром, что тот ему мало заплатил, потом долго и хрипло ворчал на всю улицу. Зеленовато-жёлтое облачко по-прежнему реяло над столом, тусклое по краям, но наливающееся мрачным свечением ближе к медиуму. Оно словно бы устремлялось к спящей женщине. В сердце мне стал вползать холодный страх. Я подумал, что мы бездумно и легкомысленно приблизились к величайшему из таинств, к разгадке бытия, которая должна внушать благоговейный трепет, – к тому самому общению с мёртвыми, о котором рассказывали Отцы Церкви.

– Вам не кажется, что мы зашли слишком далеко? По-моему, нам следует прервать сеанс! – не скрывая волнения, сказал я.

Но все остальные непременно хотели довести его до конца. Они лишь посмеялись над моими сомнениями.