Это была весьма сомнительная компания. Мужчины, шумные и разгорячённые, явились на танцы в большинстве своём прямиком с кутежей. Женщины также вели себя крикливо и вызывающе.

Время от времени в толпе возникала сутолока, и под аккомпанемент девичьего визга и добродушного мужского хохота какая-нибудь группка распалённых юнцов вырывалась вперёд, рассекая движущийся поток. В этой толпе чопорности или застенчивости не было и следа: тут царил дух добродушного веселья и позволялись самые фривольные выходки. Однако даже это царство богемы имело свои понятия о пределах допустимого.

Гневный ропот сопровождал двух забияк, проталкивавшихся сквозь толпу. Впрочем, действительно вызывающе держался лишь первый из них: второй всего лишь обеспечивал ему полную безнаказанность. Возглавлял эту парочку долговязый, щегольски одетый мужчина с заострённым, словно топор, злобным и высокомерным лицом, явно разгорячённым вином. Он грубо расталкивал толпу, с мерзкой улыбочкой вглядываясь в женские лица, а заметив брешь в мужском эскорте, вытягивал руку, чтобы погладить руку или шею, разражаясь оглушительным хохотом, когда девушка от него отшатывалась.

По пятам за ним следовал телохранитель: то ли из наглого бахвальства, то ли желая продемонстрировать своё небрежение предрассудками, хозяин вырядил его сельским священником. Субъект этот, словно уродливый служака-бульдог, сдвинув брови, неуклюже продвигался за патроном, распугивая окружающих одним уже своим тяжёлым взглядом. Из-под деревенской рясы торчали узловатые руки, а огромная отвисшая челюсть медленно поворачивалась из стороны в сторону. Внимательный наблюдатель уже сейчас заметил бы в лице его некоторую расслабленность отяжелевших черт – первые симптомы того физического недуга, от которого через несколько лет эта человеческая развалина упадёт на обочине лондонского тротуара, не в силах от слабости произнести даже собственное имя. Но сегодня зловещая личина ужасного и непобедимого короля ринга по-прежнему маячила за спиной скандально знаменитого хозяина, и, завидев её, оскорблённый прохожий невольно опускал трость и сдерживал восклицание, готовое сорваться с губ.

– Хупер! Берегитесь, это забияка Хупер! – шептались по сторонам, предупреждая очередную жертву о том, что во избежание худшего благоразумнее всего проглотить обиду. Не одного франта уже увезли из Уоксхолла с красочными следами «ручной работы» Жестянщика на лице.

Двигаясь вызывающе медленно, боксёр с патроном добрались наконец до того места, где центральная аллея переходила в ярко освещённую круглую площадку с рядом скамеек, на одной из которых сидел сэр Чарльз Треджеллис. Внезапно с лавочки напротив поднялась унизанная колечками старая женщина, лицо которой было скрыто густой вуалью, и преградила путь шествовавшему вразвалочку аристократу. Голос её зазвучал столь пронзительно-ясно, что всё это вавилонское столпотворение тут же притихло, пытаясь уловить каждое слово.

– Возьмите её в жёны, ваша светлость! Умоляю вас, женитесь на ней! Ну конечно же, вы женитесь на моей бедной Амелии! – запричитала старуха.

Лорд Бэрримор в ужасе отшатнулся. Вокруг него образовалась толпа: каждый норовил заглянуть через плечо стоявшего впереди соседа. Лорд Бэрримор попытался, было, двинуться вперёд, но старая женщина остановила его, упершись ладонями в кружевную манжетку.

– Ну конечно, вы не бросите её! Вот добрый священник идёт за вами – у него испросите совета! – взвыла старуха. – Будьте же человеком слова, женитесь на моей девочке!

С этими словами женщина вытолкнула вперёд несколько неуклюжую молодую особу, которая при этом бурно всхлипывала и промокала глаза платком.

– Порази чума ваши головы! – взревел в ярости его светлость. – Кто эта девчонка? Клянусь, я обеих вас вижу впервые в жизни!

– Это же моя племянница Амелия! – вскричала пожилая леди. – Ваша любящая Амелия! О, ваша светлость, не хотите же вы сказать, что совсем позабыли свою преданную Амелию из Вудбайн-Коттедж, что в Лихфилде?

– В жизни своей не бывал ни в каком Лихфилде! – вскричал пэр. – Обе вы – мошенницы, заслуживающие хорошей порки на задках телеги!

– Ах, злодей! Амелия! – Вопль старой леди разнёсся по всему парку. – Постарайся же смягчить это жестокое сердце! Мольбами заставь его признать в тебе честную девушку!

Коренастая юная особа, зашатавшись, повалилась вперёд на лорда Бэрримора и заключила его в медвежьи объятия. Тот хотел, было, поднять трость, но руки его оказались прижаты к бокам.

– Хупер! Хупер! – завопил взбешённый пэр, отчаянно изгибая шею в надежде уклониться от девушки, которая, судя по всему, вознамерилась расцеловать его. Боксёр бросился вперёд, но оказался в объятиях старой леди.

– Прочь с дороги, мэм! Кому сказал, прочь с дороги! – вскричал он и яростно отпихнул её в сторону.

– Ах, грубиян! – вскричала она и вновь одним прыжком преградила ему путь. – Он толкнул меня! Люди добрые, вы видели, он толкнул меня! Священник, а до чего невоспитанный! Так вы отнеслись к женщине! Может быть, вы сделаете это снова? Так я дам вам за это пощёчину – и ещё, и ещё!

Каждое своё восклицание сопровождая оплеухой, старушка несколько раз прошлась по щекам чемпиона открытой ладонью.

Толпа загудела от удивления и восторга.

– Хупер! Хупер! – кричал лорд Бэрримор, барахтаясь в сжимающихся объятиях неуклюжей, но весьма любвеобильной Амелии.

Боксёр вновь бросился вперёд на помощь патрону, и опять перед ним возникла старая женщина: вскинув голову и выбросив вперёд левую руку, она приняла вдруг стойку опытного боксёра.

Наконец чёрствое сердце боксёра не выдержало. Что же, пусть женщина – но она осмелилась встать на пути самого Жестянщика! Он покажет толпе, что ждёт каждого, кто осмелится последовать её примеру. Она ударила его, а значит, должна получить по заслугам. Поднявший руку на Хупера безнаказанным не уходит.

Выругавшись, он нанёс удар правой. Шляпка вдруг ловко нырнула и последовал молниеносный ответ: острые, как бритва, костяшки рассекли боксёру кожу под глазом.

Подбадриваемая восторженными воплями многочисленной толпы, старушка принялась пританцовывать вокруг лжесвященника, ловко уклоняясь от его тяжеловесных ударов и отвечая более чем успешными контрвыпадами.

В какой-то момент, поскользнувшись, она плюхнулась на юбку, но тут же вскочила и завопила:

– Ах, вульгарный мужлан! И у тебя рука поднялась на слабую женщину? Ну так получай за это. Вот тебе, грубиян неотёсанный!

Забияка Хупер впервые в жизни струсил. Странное существо, с которым ему пришлось вступить в схватку, было неуловимо, как тень, но наносило при этом удары столь точные, что кровь капля по капле потекла с его подбородка. С изумлённой физиономией Хупер невольно отпрянул от странной соперницы, и… В ту же секунду звезда его могущества стремительно закатилась. Только быстрый успех мог бы его спасти. Замешательство оказалось фатальным. Потому что во всей этой толпе не было, наверное, человека, который не затаил бы в душе обиду на хозяина и его подручного. Каждый ждал лишь удобного момента для мести.

Человеческое кольцо с яростным рёвом сомкнулось. Вихрь обезумевших от ярости лиц закружил вокруг тонкого раскрасневшегося лица лорда Бэрримора и бульдожьих челюстей Хупера. Ещё секунду спустя оба оказались на земле: десяток тростей тут же взметнулись в воздух и опустились вниз.

– Дайте подняться! Вы убьёте меня! Ради бога, дайте подняться! – взмолился надтреснутый голос.

Хупер, оправдывая сравнение с бульдогом, сражался молча, пока наконец не лишился чувств. Избитые и помятые, они покинули сад: никому из их прежних жертв не приходилось так худо. Но куда больнее ссадин жалила лорда Бэрримора ужасная мысль о том, как теперь в каждом клубе, в каждой гостиной Лондона всю неделю будут смеяться над историей об Амелии и её тётушке.

Некоторое время сэр Чарльз, пошатываясь со смеху, стоял у скамейки, с которой ему было прекрасно видно происходящее. Пробравшись наконец сквозь толпу к своему жёлтому фаэтону, он не очень-то удивился, обнаружив на заднем сиденье двух развесёлых дамочек, обменивавшихся с конюхами репликами не самого изящного свойства.