Мы вернулись обратно. Я тяжело дышу, продолжая изо всех сил сжимать руку Пиппы. Видела ли она что-нибудь? Знает ли теперь мою тайну? Пиппа молчит. Глаза у нее закатились.
— Пиппа?!
Видимо, в моем голосе слышится нешуточный испуг, потому что миссис Найтуинг мгновенно настораживается. Она бросается к нам как раз в тот момент, когда все тело Пиппы неестественно напрягается. Ее рука вдруг дергается, ударив меня по губам, а потом падает. Я ощущаю во рту вкус крови, горячий и медный. А Пиппа, пронзительно крикнув, падает на пол и начинает судорожно извиваться, как в смертельной агонии.
Пиппа умирает? Но что такого я с ней сделала?
Миссис Найтуинг хватает Пиппу за плечи и изо всех сил прижимает к полу.
— Энн, быстро принесите деревянную ложку из кухни! Сесили, Элизабет, немедленно приведите кого-нибудь из учителей! Бегом!
Потом она смотрит на меня и рявкает:
— Держите ее голову!
Голова Пиппы колотится в моих руках. «Пиппа, прости, я очень, очень сожалею… Пожалуйста, прости меня!»
— Помогите мне ее повернуть, — говорит миссис Найтуинг. — Она не должна прикусить язык.
С некоторым усилием мы поворачиваем Пиппу на бок. Для столь изящной особы она оказывается удивительно тяжелой. В бальный зал врывается Бригид и громко вскрикивает.
Миссис Найтуинг отдает приказы, как какой-нибудь увешанный орденами офицер.
— Бригид! Немедленно пошли за доктором Томасом! И поторопите мисс Мур, если нетрудно…
Бригид бросается вон из зала как раз в тот момент, когда вбегает мисс Мур с ложкой в руке. Ложку засовывают в рот Пиппе, как будто желая задушить ее таким странным образом.
— Что вы делаете? — кричу я. — Она же не сможет дышать!
Я бросаюсь вперед и пытаюсь выдернуть ложку, но мисс Мур решительно останавливает мою руку.
— Ложка необходима, чтобы она не откусила себе язык.
Мне очень хочется ей поверить, но видя, как Пиппа колотится на полу, я и вообразить не могу, что можно сделать, чтобы помочь ей. А потом ужасающие судороги утихают. Пиппа закрывает глаза и не шевелится, как будто испустила дух.
— Она что…
Я не закончила вопрос, который пыталась задать едва слышным шепотом. Я не хочу знать ответа.
Миссис Найтуинг с трудом поднимается на ноги.
— Мисс Мур, вы не проверите, приехал ли доктор Томас?
Мисс Мур кивает и быстрым шагом направляется к распахнутой двери танцевального зала. Ошеломленные девушки заглядывают в проем, но никто не решается войти. Миссис Найтуинг укрывает Пиппу своей шалью. Пиппа, лежащая на полу, выглядит как принцесса из волшебной сказки.
Я и сама не замечаю, что тихонько бормочу, глядя на нее:
— Мне так жаль, Пиппа… мне так жаль…
Миссис Найтуинг удивленно смотрит на меня.
— Не знаю, о чем вы думаете, мисс Дойл, но вы тут совершенно ни при чем. Пиппа больна эпилепсией. У нее просто случился припадок.
— Эпилепсия? — стоя в дверях зала, повторяет Сесили таким тоном, как будто произносит «проказа» или «сифилис».
— Да, мисс Темпл. А теперь я должна вас всех попросить, чтобы вы никогда не говорили об этом ни слова. Это должно быть забыто. Если до меня дойдут хоть какие-то слухи и сплетни, я на каждую виновную наложу по тридцать взысканий и лишу их всех привилегий. Я понятно высказалась?
Мы все молча киваем.
— А мы можем чем-нибудь помочь? — спрашивает Энн.
Миссис Найтуинг промокает вспотевший лоб носовым платком.
— Вы можете помолиться за нее.
Мягко опускаются сумерки. Ранние тени падают сквозь высокие окна, постепенно лишая комнату красок. За ужином мне совсем не хочется есть, и тем более не хочется присоединяться к компании, собравшейся в убежище Фелисити. Вместо того я обнаруживаю, что каким-то образом оказалась перед дверью комнаты Пиппы. Я тихонько стучу. Мисс Мур откликается, и я заглядываю в комнату. Пиппа лежит на постели, прекрасная и неподвижная.
— Как она? — спрашиваю я.
— Спит, — отвечает мисс Мур. — Входи, входи. Нет смысла стоять в коридоре.
Дверь остается широко открытой. Мисс Мур предлагает мне сесть на свой стул, а для себя придвигает к кровати другой. Этот маленький добрый жест почему-то лишь усиливает мою печаль. Если бы мисс Мур знала, что я сделала с Пиппой, какая я лгунья, ей бы не захотелось быть со мной такой ласковой.
Пиппа дышит глубоко, ровно, спокойно. А я боюсь лечь в постель и заснуть. Боюсь, что увижу полное ужаса лицо Пиппы, такое, каким оно мелькнуло в моем чертовски глупом видении. От страха и чувства вины я измучилась вконец. Слишком усталая, чтобы сдерживать слезы, я закрыла лицо руками и разрыдалась — я горевала о Пиппе, о своей матери, об отце, обо всем…
Рука мисс Мур ложится на мои плечи.
— Ну-ну, не стоит так тревожиться! Пиппа поправится через день-другой.
Я кивнула и зарыдала еще сильнее.
— Мне почему-то кажется, что не в Пиппе дело, — тихо говорит мисс Мур.
— Я ужасный человек, мисс Мур! Вы просто не знаете, на что я способна!
— Да будет вам, что за ерунда? — бормочет она.
— Это правда! Я совсем не добрый человек. И если бы не я, моя мама до сих пор была бы жива!
— Ваша матушка умерла от холеры. Вы тут совершенно ни при чем.
Я так долго была вынуждена скрывать правду, что у меня внутри все кипело, и теперь оно выплеснулось наружу.
— Нет, ни от какой не от холеры! Ее убили. Я сбежала от нее в Бомбее, она стала меня искать — и ее убили! Это я убила ее своей злостью! Только я во всем виновата, во всем!
Я задыхаюсь от слез. Мисс Мур крепко обнимает меня, это напоминает мне о матушке, и я не в силах этого вынести. Но наконец я выплакалась до конца; лицо у меня распухло, превратившись в красный шар. Мисс Мур дает мне носовой платок, заставляет высморкаться. Мне как будто снова пять лет… Так бывало всегда — в любом возрасте, стоило мне заплакать, я ощущала себя пятилетней.
— Спасибо, — говорю я, пытаясь вернуть мисс Мур белый носовой платок, отделанный кружевом.
— Оставьте его себе, — дипломатично произносит она, глянув на отвратительный комок в моей ладони. — Мисс Дойл… Джемма… Я хочу, чтобы вы прислушались к моим словам. Вы не виноваты в смерти вашей матери. Все мы иной раз бываем недобрыми, все мы время от времени злимся. И совершаем поступки, о которых после отчаянно сожалеем, нам хочется вернуть все обратно… И такие сожаления просто становятся частью нас самих, частью нашей личности, наряду со всем остальным. Так что тратить время на попытки изменить это… ну, это все равно что погоня за облаками.
У меня по щекам опять текут слезы. Мисс Мур берет мою руку, в которой я сжимаю носовой платок, и подносит ее к моему лицу.
— А она действительно поправится? — спрашиваю я, глядя на Пиппу.
— Да. Хотя думаю, ей очень тяжело жить, храня подобную тайну.
— Но почему это обязательно нужно скрывать?
Мисс Мур отвечает не сразу; она сначала поправляет одеяло на Пиппе, тщательно подтыкает его со всех сторон…
— Если об этом узнают, ей никогда не удастся выйти замуж. Предполагается, что эта болезнь представляет собой некий порок крови, вроде безумия. Ни один мужчина не захочет взять женщину, страдающую подобным расстройством.
Я вспоминаю странное замечание Пиппы насчет того, что мать спешит выдать ее замуж, «пока никто не узнал». Теперь я понимаю, что она имела в виду.
— Но это несправедливо.
— Да, конечно, весьма несправедливо, но так уж устроен наш мир.
Мы некоторое время сидим молча, глядя на спящую Пиппу, одеяло на ее груди поднимается и опускается в ровном сонном ритме…
— Мисс Мур…
Я замолкаю.
— Мы здесь одни, так что можете звать меня Эстер.
— Эстер, — повторяю я. Имя оставляет на языке привкус чего-то запретного. — Те истории об Ордене, что вы нам рассказывали… Как вам кажется, хоть что-то из всего этого может быть правдой?
— Я думаю, возможно вообще что угодно.
— Но если бы такая сила существовала, а вы не знали, добрая она или дурная, стали бы вы все равно ее исследовать?
