— О, ты знаешь, что хочешь, — он дразнит, когда снимает свою рубашку. — Идем дальше. Взгляни. Все равно, в конечном итоге, ты должна будешь это сделать.

Я тяжело сглатываю, смотря на его грудь. У него есть татуировка на каждой грудной мышце и по одной на каждом бицепсе. Я замечаю, что у него также есть какие-то слова на правом боку. Все это отлично продемонстрировано на его удивительно скульптурном теле. Святой ад.

Я борюсь с собой, чтобы не смотреть ниже пояса. Я не хочу, давать ему удовлетворение прямо сейчас, а он, конечно, ждет именно этого.

Я улыбаюсь.

— Всему свое время, мистер Тейт. Почему бы вам не пойти туда и не встать под светом?

Я двигаюсь по направлению к передней части своей студии, безопасное и почтительное расстояние от моего мольберта. Он уверенно шагает голышом на место. Я вдыхаю. Его задница, такая же скульптурная и идеальная, как и перед. Как это вообще возможно?

— Как ты хочешь меня? — спрашивает он, стоя лицом ко мне, руки болтаются по бокам. Это провокационный вопрос.

Я не могу удержаться и теперь смотрю ниже пояса, и я настолько впечатлена, дергая глаза обратно, чтобы обнаружить, что он смотрит на меня с изумлением. Мои щеки немедленно вспыхивают, горячо и быстро.

— Гм. Почему бы тебе не отвернуться немного и не посмотреть вдаль?

— Твое желание для меня закон, — он растягивает слова, отворачиваясь. Мышцы его спины перекатываются, и я смотрю на слова на его боку. Дерзкие и черные каракули ползут по его грудной клетке. Я читаю их вслух:

— Иди спокойно против шума и суеты.

Я смотрю на него с недоверием.

— Разве это не из поэмы «Желаемое»?

Он кивает, и я ошеломлена. Я должна посмотреть на него, потому что он смеется.

— Что? Ты думаешь, я неграмотный?

Он поднимает бровь, и я смеюсь.

— Нет. Это не то, что я думаю о тебе. Безмятежно. Или спокойно. Разве это не следующая строка, что-то о мире?

Он кивает.

— И помни, что мир существует в тишине. Я чуть было не наколол и это тоже, но решил этого не делать. Достаточно того, что я знаю. Ты знаешь, что «Пакс» означает мир по-латыни? Так что это подходит.

Я тяну холст к себе и начинаю рисовать его силуэт, решив сделать это абстрактно, как картину с Мэдисон.

— Думаю, что не знала этого. Интересно. И твоя татуировка красивая. Я просто не думала, что ты выберешь именно такую надпись. Это многое говорит о тебе.

Пакс смотрит на меня задумчиво.

— Почему? Потому что это глупо? Я глупый. Иногда. Хотя большую часть времени, я просто пытаюсь блокировать реальность. Я дам тебе это. Но есть мир в том, что, ты знаешь.

Я смотрю на него, рисуя линию его задницы и бедра.

— Может быть. Но это не настоящий мир. Это ложное чувство мира, вызванное забвением и отрицанием. Это не реально.

Я смотрю снова, и он, кажется, обдумывает это.

— Возможно, ты права, — говорит он тихо. — Но, тем не менее, это все еще мир. Это лучше, чем ничего.

— Я думаю, что ты установил планку слишком низко, — говорю я ему. — Ты должен стремиться к лучшему.

Я рисую край его грудной мышцы, что проходит вниз к его ребрам.

— Я буду, — говорит он серьезно. — С тобой.

Я смотрю в его глаза и пристальный взгляд, который я нахожу там, заставляет мурашки бежать по моей коже. Его карие глаза блестят, и я не могу думать.

— Во всяком случае, — он растягивает слова с усмешкой, его настроение снова поднимается, — ты держишь себя в руках гораздо лучше, чем я ожидал. Я предлагаю, поднять ставки.

Я смотрю на него нерешительно, моя рука застыла над холстом.

— Я почти боюсь спросить, — говорю я ему. — Что ты хочешь сделать?

Он рассматривает меня, стоя так высоко и гордо в своей наготе.

— Я хочу, чтобы ты была голой, когда будешь рисовать меня. Это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы поставить меня в более непринужденное состояние. Здесь я в самом худшем положении.

Я оборачиваюсь и смотрю с удивлением, моя челюсть падает. Прямо сейчас он хуже, чем любой ненормальный человек, которого я когда-либо видела. Он гордится своей наготой и смеется над выражением моего лица.

— Ты маленькая красная курица?

Мое сердце стучит так громко, что я практически могу слышать его.

Он смотрит на меня, смех в его глазах, и против моего лучшего суждения, я кладу кисть вниз и начинаю расстегивать свои джинсы.

— Хорошо, — говорю я ему. — Если ты думаешь, что можешь справиться с этим, я буду рисовать голой. Несмотря на то, что это не совсем нормальное поведение на втором свидании. Но ты должен сосредоточиться, оставаясь на месте. Ни одна часть твоего тела не может двигаться. Сможешь ли ты это сделать?

Он смотрит, полностью очарованный, когда мои джинсы падают на пол, и я выхожу из них, пиная их в сторону. Мои черные кружевные трусики следуют за ними, а затем свитер и лифчик. Он выглядит равнодушным, как будто это не имеет ни малейшего значения для него, но движение ниже его талии раскрывает правду.

Я ухмыляюсь.

— Сможешь ли ты справиться с этим? — спрашиваю я дерзко. — Потому что ты двигаешься.

Его губы дергаются.

— О, Красная. Если ты хочешь поддать жару, то должна быть осторожна, чтобы не обжечься об него.

И, посмотрев, на золотое пламя его карих глаз, у меня возникает отчетливое чувство, что я могу получить очень, очень сильный ожег.

Пакс

Мой член тверже, чем был в течение долгого времени. Я знаю, что Мила видит это.

Не могу удержаться и смотрю на нее. Она так чертовски красива.

Она смотрит на меня, стоя у своего мольберта, и я могу видеть изгиб ее груди. Ее груди кремово-белые и мягкие. Я борюсь с желанием прошагать по комнате, погладить их и затянуть сосок в рот. От своего разыгравшегося воображения я чувствую, что член стал твердым, как камень. С каждым движением ее руки, я вижу изгиб и длину ее бедра. Ноги у нее идеально длинные для того, чтобы обернуть их вокруг моих бедер.

Мой пах затягивает еще больше.

Мертвые щенки, монахини, холодная рыба. Я представляю все эти вещи, но это не работает. Черт. Мой член дергается.

Мила улыбается.

— Ты не будешь обжигать меня, — уверенно говорит она мне, когда ее рука движется по холсту. — Ты пообещал.

Я сглатываю.

— Я обещал попробовать, — напоминаю я ей. — Но я не так совершенен, как ты.

Она снова улыбается, ее глаза сосредоточены на том, что она рисует. Я могу только увидеть силуэт ее бока и тонкую двигающуюся руку. Напрягаюсь, чтобы увидеть больше.

— Я не совершенна, — говорит она мне. — На самом деле, это далеко не так.

Я закатываю глаза и переношу свой вес. Удивительно трудно оставаться на одном месте без движения.

— Я как-то сомневаюсь в этом.

Она смотрит на меня сурово.

— Ты должен оставаться на месте, — делает она мне выговор. — Ты нужен мне в одном положении.

— Может быть, мне принять какую-нибудь позу? — спрашиваю я, стараясь не улыбаться. — Миссионерскую? По-собачьи? Может, откопируем Камасутру в библиотеке?

— В этом нет необходимости, — говорит она, обходя мольберт и шагая ко мне, абсолютно великолепная в своей наготе. — У меня есть один экземпляр, в моей прикроватной тумбочке.

Я втягиваю воздух и смотрю на нее, а она смеется, наслаждаясь моим шоком.

— Шучу, — говорит она, подходя ко мне. Потом останавливается напротив меня и перемещает мою руку. Ее прикосновение — хотя оно всего лишь мимолетно — оставляет мою кожу в огне. Когда она чуть-чуть наклоняется вперед, ее грудь такая мягкая и теплая, давит на мою грудь. Сейчас мой член жесткий, как камень, и он изогнут к потолку. Я борюсь с желанием схватить ее и погрузить свой язык в ее горло.

— Забавно, — говорю я сухо. А потом у меня появляется идея.

Дьявол.

— Я передумал, — говорю я ей, и она стоит так близко, что я могу чувствовать тепло ее обнаженного тела. Ее соски такие же, какими я их представлял. Розовые, наклоненные к небу. Я тяжело вздыхаю. Эта девушка жарче, чем любая из тех, кто у меня был.