— Я готова выпить сегодня вечером.

Пакс

К черту ее.

У меня кружится голова, пока я ошеломленно иду из ее магазина к своей машине. Я не могу поверить, что это произошло на самом деле. Я обнажил себя перед кем-то первый раз в жизни, а она потопталась на этом. Я не знаю, на кого рассержен больше, на нее из-за того, что отвергла меня, или на себя за то, что был там и изливал душу.

Но, в любом случае, к черту ее.

Я поворачиваю ключ в замке зажигания и включаю громкость. Хард-рок вибрирует в моей груди, как басовый гул, и я выезжаю с автостоянки в сторону шоссе, в Чикаго. В любом случае, сейчас я нахожусь в плохом настроении.

Шоссе тянется передо мной, а громкая музыка успокаивает меня, когда я веду машину. Я теряюсь в ней. Я делаю это, чтобы успокоится, чтобы поглотить негативные мысли. Я почти хватаюсь за флакон, который благополучно устроился в моей куртке, но не делаю этого. Я пообещал себе, что не буду это принимать некоторое время, и я не буду.

Я не слабый. И я не слабак.

Мили поглощаются зеркалом заднего вида, небо глотает дорогу горизонтом по крупицам, пока я, наконец, не пересекаю мост в Чикаго и на Скайуэй.

Когда я прибыл в офис своего отца, находящегося в центре города, мне удалось убрать волнение от образа лица Милы далеко в свою голову.

Потому что к черту ее!

Сейчас я хочу пробить стену, но сдерживаюсь. Вместо этого я поднимаюсь на восемнадцатый этаж, и администратор моего отца говорит ему, что я здесь. Я пытаюсь заставить чувствовать себя комфортно в своей приемной. Беру мятную конфету из чашки и кладу ее в рот.

Мои глаза закрыты, когда отец приходит, кажется, через двадцать минут.

— Пакс, убери ноги с мебели.

Его голос усталый. Я открываю глаза. Он выглядит старше, потому что я видел его в прошлой четверти года. Его темные волосы только начинают седеть на висках, и у него есть морщины вокруг глаз. И у рта. Его темно-синий костюм, кажется, немного весит на нем, как будто он похудел и не нашел время, чтобы сменить его. Я смотрю на него, пораженный мыслью, что мой отец стареет.

И тогда я убираю ноги со стола.

— Извини, — бормочу я. Мой отец кивает и провожает меня в свой большой офис.

Я сижу в кресле перед ним и жду, пока он не передаст мне несколько документов через стол.

Я даже не читаю их, просто подписываю свое имя. Я доверяю ему.

— Ты должен всегда читать все, на чем оставляешь свою подпись, — он укоряет меня за это, кажется, уже в сотый раз. И в сотый раз я отвечаю как всегда:

— Я читаю, когда это чужой человек. Но ты — мой отец. Я знаю, что ты не собираешься наебать меня.

Папа снова вздыхает.

— Ты можешь хотя бы следить за своим языком? Это тот момент уважения, который нужно соблюдать.

— Извини, — бормочу я снова.

Ради Христа. Он говорит так, будто я ребенок. Но это часть нашей жизни. Наши отношения всегда будут заморожены на том времени, когда я был ребенком, а он был взрослым. Он, кажется, не понимает, что сейчас мы оба взрослые.

— Александр Холдингс был чрезвычайно хорошей остановкой, — замечает мой папа, забирая документы и волоча их по столу. — Итак, твой доход на этот раз увеличился. Ты действительно мог бы рассмотреть возможность инвестирования. Тебе двадцать четыре года. Пора завести свой бизнес. И, может быть, поинтересоваться своей семейной компании. Твой дедушка связался со мной, желая узнать, как связаться с тобой. Он старый человек, Пакс. Он не проживет долго. Он хочет быть уверен, что его компания находится в хороших руках.

Я уставился на него, борясь с желанием вывернуть губу.

— Я не хочу иметь ничего общего с бизнесом, — говорю я отцу. — Я не соглашаюсь ни с чем, что они поддерживают. Думаю, я найму генерального директора, чтобы управлять местом после того, как он, наконец, покинет его. Мой дедушка знает, что сам виноват, что он совершенно один. Когда мы переехали, он меня игнорировал. Он сам во всем виноват.

Глаза моего отца тускнеют, и он поворачивается, смотря в окно.

— Пакс, дед был уже не тем человеком после смерти твоей матери. Все мы были другими. Ты не можешь обвинять его в этом. Когда мы переехали, он чувствовал, что потерял и тебя тоже, и ты был последней ниточкой, связывающей его с твоей матерью. Поскольку твоя бабушка умерла очень давно, ты и Сюзанна были для него всем. Потеряв ее, а потом и тебя, он чувствовал, что потерял все.

— И, все же, он не должен был игнорировать меня, — выплевываю я сердито. — В том, что он потерял меня, виноват только его чертовский нрав. Он злился и совсем перестал общаться со мной. Я был просто ребенком. Я даже не выбирал переезд. Это сделал ты. Но он повесил его на меня. Поэтому пускай он сгниет.

Мой отец смотрит на меня. Его взгляд задумчив, он водит пальцами по вискам. Наконец, вздохнув, он кивает.

— Думаю, что могу понять твои чувства. Твой дедушка суровый человек. И упрямый. Раньше, из-за его поведения, твоя мама хотела рвать волосы на своей голове.

И теперь его глаза действительно потускнели. Подумав о моей маме, он потерялся в своих воспоминаниях. Если есть кто-нибудь, кто не заслужил ее смерти, это был, безусловно, мой отец.

— Папа, ты выглядишь так, будто совсем не ел, — говорю я ему, вытащив его из своих мыслей обратно, в настоящее время, ко мне. Он не выглядит счастливым, так и должно быть. Он предпочитает жить в мире воспоминаний. Он качает головой, взволнованный моим беспокойством.

— Я в порядке, Пакс. Просто подумал о некоторых крупных делах, которые обрабатываю. Как у тебя дела? Ты используешь эти вещи?

— Ты имеешь в виду, до сих пор ли я употребляю? — я жестко смотрю на него.— Говори прямо, черт. Если у тебя есть вопрос, просто спроси.

Нельзя ходить вокруг да около. Папа снова устало кивает.

— Хорошо. Да. Ты все еще употребляешь наркотики? — он задает вопрос, запинаясь, словно слова горят во рту. Я могу сказать, что он действительно не хочет знать ответ. Он считает меня чертовым наркоманом, который не может бросить курить.

Это чертовски раздражает.

— Нет, я не употреблял, — говорю я ему, закатывая глаза. — Я сказал, что не собираюсь, я и держу свое слово. Это не тяжело. Я не наркоман, папа. Серьезно. Я употребляю наркотики, потому что мне это нравится. Не потому, что должен.

Мой отец смотрит на меня своим лучшим взглядом закаленного адвоката.

— Это может быть так, — говорит он мне. — Но, в конце концов, когда человек продолжает употреблять, он становится зависимым. Ты в опасности.

— Как скажешь, папа, — я вздыхаю, отталкиваясь от стола, и встаю. — Было приятно повидаться. Увидимся в следующей четверти года.

Я ухожу подальше от его неодобрительных взглядов и сомнений. Он не понимает, что, если постоянно будет ожидать худшего от кого-то, то это, вероятно, произойдет. Он должен понять это сейчас. Я непременно докажу ему это, и не раз.

Я направляюсь обратно к Скайуэй, и решаю быстро зайти в захудалый небольшой бар, который знаю. Я останавливался там много раз после жарких свиданий со своим стариком. Бармен знает меня и выкрикивает приветствие, когда я вхожу. Я никогда не запоминаю его имя. Дэйв? Дэн?

Я держу путь через темный коридор, оглядываясь на расколы виниловых сидений на темных стенах. Это место не изменилось. По-прежнему есть отверстие в обшивке за бильярдным столом, которое кто-то пробил, и по-прежнему пахнет мочой и старой смазкой. Это не заведение высшего класса, но оно идеально подходит для выпивки, когда у тебя дерьмовое настроение.

Я киваю бармену.

— Я буду Джек.

Бармен кивает, наполняет стакан темно-золотистой жидкостью и толкает его в моем направлении. Он проливает немного на барную стойку, но это его не волнует. Чистота — это не его наивысший приоритет. Вы можете убедиться в этом, посмотрев на его запачканную рубашку и жирные волосы. Но это меня не беспокоит. У виски будет один и тот же вкус, независимо от привычек и личной гигиены бармена.