– Хотите?

Келдыш протягивал половину шоколадки. Вторую жевал сам. Наверно, приносил Димитрову, а отдать забыл.

– Спасибо.

Агата подержала плитку в руках и все-таки откусила. Горький…

– Мортимер.

Почему-то он всегда обращается по фамилии, когда они остаются одни. Или ему очень не нравится имя Агата или он таким образом напоминает ей, что возится с ней исключительно как куратор Службы Контроля над Магией.

Да и себе, наверное, – тоже.

– Помните, как вы себя чувствовали, когда я водил вас к Слухачу?

Агата упорно жевала шоколад. Еще бы не помнить!

– А теперь умножьте все это на тысячу. Его сейчас просто раздирают злость, страх… отчаянье. Бессилие.

Ее они тоже сейчас раздирают. На мелкие клочочки.

– Он расстроился, что я себя хорошо чувствую! – пожаловалась Агата.

– Нормальная человеческая реакция – когда тебе плохо, то и целому миру тоже должно быть плохо.

– Значит, я не человек, – буркнула она. – Или не нормальная.

– Да уж, – согласился Келдыш. – С нормальностью у вас, действительно, наблюдается некоторая напряженка.

Агата покосилась. Он улыбался.

Наверное, помогла шоколадка. Или то, что Келдыш в трех словах объяснил поведение Димитрова. Обида и вина все равно вернутся – она долго будет переживать-пережевывать-обдумывать ночами. Но сейчас ей стало легче. Агата огляделась. Ярко-голубое сентябрьское небо. Желтые, точно светящиеся, листья на деревьях. Разноцветная листва под ногами.

– Красиво как…

Келдыш посмотрел вправо-влево, точно впервые заметил, где они находятся. Поднялся.

– Красиво. Но давайте-ка вернемся в лето.

– А если посетители не волшебники? – спросила Агата, когда они возвращались – до ворот и лета, оказывается, было рукой подать. Келдыш ответил прежде, чем она закончила вопрос:

– Для них это просто небольшой больничный парк.

– А если долго ходить по дорожкам, то можно выйти и в зиму?

– Не советую, – сказал Келдыш, не глядя на нее. – Холодно.

– Но в принципе, можно?

– В принципе… В принципе, когда я здесь лежал, для меня на любой аллее была зима.

Агата сразу умолкла. Она никогда не лечилась в подобной клинике – магия, как выяснилось, не может принести ей вреда. Даже после… Инквизитора ей достались одни кошмары. А Игорь вон до сих пор ходит к целителям.

Келдыш привычно оглядел улицу, прежде чем выпустить ее за ворота. Сказал неожиданно:

– Но гораздо хуже попасть в Пустыню.

– Пустыню?

– Многие не возвращаются.

– Как это?

Игорь пожал плечами. Ему, наверное, до смерти надоело рассказывать общеизвестные (волшебникам) вещи. Агата нахохлилась. Наверное, она никогда не станет «своей», потому что родилась и выросла обычным человеком и практически ничего не знает. Да и родители у нее те еще…

Если хорошенько посчитать, то Келдыш сам ей в отцы годится. Перед войной он заканчивал Академию, а она только родилась. Ну, не только, наверное, ей было года два уже. В Академии учатся пять лет, а поступают… поступают по-разному.

– А вы во сколько лет начали учиться в Академии Магии?

Келдыш помолчал – наверное, пытался сообразить, зачем ей это надо. Сказал наконец:

– Не беспокойтесь, времени у вас больше чем достаточно.

Решил, она расстраивается, что поздно начала учиться! Ну что она за человек, нет бы просто спросить, а она боится: а вдруг он подумает, что она подумала… Вдруг догадается, что она пытается понять – может ли взрослый мужчина обратить внимание на девушку… такого безнадежно школьного возраста.

Не мог он быть ее отцом! Бабушка говорит, волшебники могут зачать детей только к тридцати годам: «Если природа дает что-то одной рукой, другой она обязательно отнимает». И детей у магов мало – двое большая редкость. Если б в обычных семьях не рождались дети с МээС, волшебники давно бы вымерли. Агата подумала вдруг, что все еще не относит себя к магам. И видит, и слышит… и чувствует, как обычный человек.

Это хорошо или плохо?

Стефи, выслушав рассказ о посещении Димитрова, промолвила непривычно задумчиво:

– Я пыталась представить, как это – взять и остаться без магии? Не понимаю, как без нее вообще можно обходиться!

А она вот обходилась себе преспокойненько, да и продолжает – большую часть времени – и не представляет, как же ей теперь с магией жить.

– Думаешь, магия к нему не вернется? А не было случаев, когда… – Агата затихла под снисходительным, каким-то… взрослым взглядом Стефани. Так смотрят на малыша, толкующего про фею, которая ему привиделась ночью: мол, вырастешь, сам поймешь, что фей не бывает! Непонятно, кому сочувствовала Стефи – то ли бедняге Димитрову, то ли самой Агате – но прозвучало это с жалостью:

– Нет, Агат, не бывает такого. Это же Главный Инквизитор!

Агата полдня нерешительно посматривала на телефон: Келдыш после… Андрэ подарил ей сотовый с тревожной кнопкой, наказав везде носить с собой. Мобильник был таким навороченным, что она до сих пор и половины функций не освоила. Позвонить Игорю, спросить – а правда ли магия к Славяну не вернется? Нет, наверное, нужно все-таки поменьше «грузить» своего куратора.

И только по делу.

А не вечными своими сомнениями и страхами.

Ночью, наверно, для разнообразия, ей приснился не Инквизитор – пустыня. Не привычно желтая, не красная и не белая, какого-то странного темно-болотного цвета. Низко над головой – можно рукой достать – клубились багровые тучи, словно кто-то постоянно перемешивал их гигантской ложкой. К горизонту тучи темнели и становились почти черными.

Агата спустилась-соскользнула вниз с бархана – следов на песке не оставалось. Вокруг были такие же застывшие волны-барханы, ни единого растения, ни одного человека. Оставалось только идти к горизонту, где появилась белая ослепительная полоса, похожая на трещину. Она расширялась и расширялась, как будто кто-то рвал ткань воздуха по границе песка и неба…

Проснувшись, Агата почему-то твердо знала – это и есть Пустыня, из которой не возвращаются.

– Эй, Агата! Мориарти!

Она понемногу привыкала – правда, еще через раз – реагировать на вольный вариант своей фамилии.

– Директор сказал к нему идти!

Агата захлопнула книгу.

– А зачем?

Нашедший ее в парке второкурсник пожал плечами.

– Да там какой-то мужик пришел…

Еще один целитель с еще одним не заданным вопросом?

После того, как они «вытащили» Славяна, их еще целый месяц расспрашивали, расспрашивали и расспрашивали – каждого по отдельности и всех вместе. Заставляли вспоминать, кто где стоял (до миллиметра), кто что говорил, кто что делал (вплоть до вдоха-выдоха), кто о чем думал, кто что чувствовал… Среди менявшихся целителей постоянно присутствовал один и тот же человек, которого Агата видела в доме Келдыша после смерти Инквизитора. Работник СКМ. Конечно, этой службе надо все держать под контролем – а то начнет еще кто попало исцелять казненных! Поначалу интернатовцы охотно расписывали как всё было, потом устали в сотый раз пересказывать одно и то же. «Как же тяжело быть знаменитостью!» – вздыхал Зигфрид. Потом начались экзамены, и Божевич настоял, чтобы его подопечных хотя бы на время оставили в покое.

Агата шагнула через порог директорского кабинета, увидела хмурого Келдыша, нервничающего Божевича – и у нее подкосились ноги. Это было так похоже на…

– Что-то с бабушкой?!

– Что? – Келдыш поднялся. – Да что же вы все время на меня так реагируете-то?! Все в порядке с вашей бабушкой!

Агата пару раз вдохнула-выдохнула и жалко пробормотала:

– Здравствуйте, извините. Я просто подумала…

– Что я принес вам еще одну… гадостную весть? Ну в общем, где-то вы правы, конечно.

– Тебя вызывают в СКМ, – похоронным голосом объявил Божевич.

– Да? – сказала Агата через паузу, потому что от нее явно ждали какой-то реакции. – А зачем?