– О, гляди, какие здесь девочки симпатичные ходят!

Чуть не поперхнувшись, Агата скосила взгляд. У высокого стола слева стояла парочка парней – по виду студенты-старшекурсники с Академии. Агата наклонилась, чтобы волосы упали на лицо, и они не видели ее вспыхнувших щек.

– Девушка, а девушка, – продолжил тот же веселый голос, – вы здесь на практике?

– Нет, – буркнула она.

– О, так вы уже работаете?

– Нет, – так же содержательно отозвалась Агата. Злилась на себя – уж Стефи бы нашла, как поддержать беседу! Но подружка ведь никогда не краснеет, а остальных очень забавляет румянец на Агатиных щеках. Один из самых дурацких и частых вопросов, задаваемых ей: «А что это ты покраснела?» Как будто это от нее зависит! Ведь это все равно, что спрашивать – а с чего это вдруг у тебя глаза зеленые?

– А вы из какой лаборатории?

Агата упорно размешивала давно растаявший сахар.

– Из осипенковской. Лаборатория сна.

– О! – снова сказал парень, но уже с уважением. – А кем же вы там служите?

Она взглянула на него сквозь челку. Русый, коротко стриженный, глаза щурятся и искрятся смехом. Его молчаливый сосед-блондин ест и смотрит то на него, то на нее.

– Лабораторным материалом! – отчеканила Агата, бросая пончики и сползая с высокого табурета. – Приятного аппетита!

Услышала вслед растерянное:

– Приятного…

Агата замедлила шаг, присматриваясь. За окном, выходившим в коридор из какой-то лаборатории, что-то двигалось. Она огляделась (все обедавшие уже разбежались по своим страшно секретным кабинетам) и подошла поближе: а вдруг разглядит, чем там занимаются? Тоже кого-то исследуют? Или что-то? Бабушка говорит, на их втором уровне система повышенной безопасности. Ну насчет нее, конечно, зря, чего ее бояться…

Агата припала к окошку носом. То ли туман внутри, то ли просто такое стекло – молочное, чтобы ничего не было видно.

Внезапно что-то темное метнулось из тумана и ударило прямо перед ее лицом: по толстенному стеклу пошли мелкие змеистые трещины. Агата отскочила. Рука (теперь было видно, что это именно рука) вновь хлестнула по окну, растопыренная пятерня прижалась, словно пытаясь его выдавить. Потом появилось лицо – вытаращенные глаза, рот беззвучно раскрывался, повторяя одно и то же. Агата замерла. Кажется, она даже начала понимать, что ей говорят…

От следующего удара трещины побежали дальше. Человек вдруг дернулся, вновь ударив растопыренными ладонями – точно дерево ветками в окно в ветреный день – и исчез. Кто-то утащил его назад. В туман.

Агата, открыв рот, стояла перед стеклом, не зная, куда кидаться, кого звать, и что вообще делать. Хлопнула дверь лаборатории – вышел работник в сером халате, насвистывая, приблизился, поглядел на окно и покачал головой:

– Нич-чего себе!

Так же насвистывая, положил ладони на стекло, двинул ими, словно сметая в кучку мелкий мусор. Свист на время прервался, ладони сжались в кулаки, крепко сжались… Когда мужчина отнял руки, трещины исчезли, стекло стало по-прежнему целым и непрозрачным. Сунув руки в карманы, лаборант прошел мимо Агаты, покосился и неожиданно подмигнул. Свист стал громче.

Агата так и осталась стоять в коридоре, глядя то на закрывшуюся за ним дверь, то на окно.

Она поняла, что говорил человек.

Помоги, повторял он. Помоги мне.

Вечером Агата рассказала о происшествии бабушке.

– Я же говорила, что в ИМФ решаются очень сложные проблемы. Каждая лаборатория занята конкретной тематикой, которая вполне может быть секретной. (Вдруг представилась табличка на двери осипенковской лаборатории: «Наш секретный проект – Агата Мортимер»). Не забивай голову чем попало, ничего не бойся, безопасность там на очень высоком уровне… К иностранному готовишься?

Конечно. Вернее, учебники уже разложены. Вперемешку со Стефиными. Но ведь начало действия – это уже действие? Тем более она и так хорошо знает ин-яз.

– Готовлюсь, – сказала Агата, выслушала бабушкины наставления насчет режима и подготовки к экзаменам и повесила трубку. Может, она и правда выдумывает проблему на пустом месте? Да и вообще неправильно поняла то, что человек пытался сказать ей?

Послонялась по комнате. Будь здесь Стефи, живо б ее отвлекла и развеселила. Но Стефи ушла делать маникюр: уверяет, что ей лучше учится, если не отвлекают неухоженные ногти. Может, стоит попробовать? Агата выглянула в окно. Тучи никуда не делись – кажется, целый день так и ходят над интернатом кругами. Наверное, преподаватели специально их нагнали, чтобы школьники не отвлекались от экзаменов в первый теплый летний месяц.

Агата села на подоконник, свесила ноги наружу и стала грустить. Грусть сгущалась вместе с тучами. Скоро было одинаково серо на улице и на душе. Да еще пошел дождь…

Вот тогда и позвонил Келдыш. Вообще куратор теперь звонит каждый вечер: осуществляет, как он говорит, дистанционный контроль. Если бабушку в основном интересует, что Агата съела и сколько выучила, то Игоря – что с ней проделывает Осипенко. Она добросовестно отчитывается и перед ним, хотя рассказывать особо нечего, каждый день одно и то же. Как можно любить науку до такой степени, чтобы раз за разом повторять все тот же опыт? С тоски можно умереть! Не понимает она этих взрослых: и на что только они тратят свою жизнь?

Агата вяло доложила о прошедшем дне и умолкла. Ждала, что Келдыш сейчас, как обычно, коротко распрощается и положит трубку. Игорь не торопился. Помолчал немного и спросил:

– Что-то еще?

Ему бабушка, что ли, сказала? Навряд ли. Она вообще старается лишний раз с Игорем не общаться. Да и он с ней тоже.

– Алё-о! – позвал куратор. – В чем дело, Мортимер?

Понимая, что поступает глупо, Агата все-таки рассказала про соседнюю лабораторию и про человека, который просил – не просил? – у нее помощи. Игорь сказал:

– Ясно, – и отключился.

Агата поглядела на замолчавший сотовый у себя в руке. А ей так ничего не ясно. Или это что-то вроде пожелания спокойной ночи?

Куратор перезвонил уже в двенадцатом часу. Стефи пришла с сияющими ногтями, с новой стрижкой, с кучей глянцевых журналов. Подружки успели их рассмотреть, обсудить и даже немного поготовиться к экзаменам. И улечься спать.

– В этой лаборатории, – начал Келдыш с места в карьер, – изучают оборотней. В данный момент там находится опытный образец – доброволец, который дал согласие на ежемесячные обследования в надежде, что однажды его избавят от оборотничества. У Глеба нормальная, человеческая семья, не маги даже, поэтому он находит эту свою способность очень… раздражающей. Так что там не занимаются пытками и не проводят запрещенные эксперименты, как видимо, почудилось вашему богатому воображению. Спите спокойно.

И опять отключился. Даже не дал ей возможности сказать ему спокойной ночи.

Или спасибо.

– Стефи, не знаешь, а оборачиваться больно?

Стефани изогнула шею, пытаясь увидеть, что ее соседка читает, и Агата прочла название книги вслух:

– «Оборотни: легенды, вымыслы, правда».

– Профессиональный термин – не оборачиваться, а перекидываться. Ну а ты сама-то как думаешь – не больно? Вот представь себе: ломает как при гриппе, болят все мышцы, кости – тело перестраивается, потом начинают расти зубы, помнишь, как они у тебя резались? Не помнишь, конечно, и я не помню, но мама говорит – температура очень высокая, больно… Лопается кожа…

– Кожа лопается?!

Стефи наслаждалась агатиной реакцией. Понизила голос.

– И вот из твоего тела вылезает нечто… Но знаешь, что самое страшное?

– Что?

– Самое страшное – заглянуть в зеркало и увидеть, в КОГО ты превратилась! Я бы сразу же с ног… то есть с лап долой!

– А ты когда-нибудь оборотней видела?

– Ну не зна-аю… никто же не представляется: здравствуйте, я – оборотень! До полнолуния они выглядят как обычные люди, а маги только вампиров могут отличить. Вот ты вампиров видела когда-нибудь?