— Чего тебе нужно? — резко убрала локоть Габриэла: от этих бродяг одни неприятности!
— Это нужно тебе… — пробормотала цыганка. — Идём, — и она нырнула в такой же пёстрый и такой же грязный шатёр. Габриэла даже не почувствовала, как убрала руку от локтя Джона и пошла вслед за цыганкой.
В шатре был полумрак, рассеиваемый только дырками в потолке шатра. В лучах света кружились пылинки. Цыганка повернулась к Габриэле.
— Слушай, что я скажу…
— …и чтоб твоё пророчество сбылось, я должна дать тебе золотую монету? — недоверчиво перебила её Габриэла.
— Не-ет, — засмеялась цыганка. — Так я зарабатываю на хлеб, потому что говорю людям то, что они хотят услышать. А я вижу намного больше. Просто не всем нужна эта правда. Правда — слишком горький напиток, его нельзя пить, не приправив сладкой ложью. Тебе придётся выпить его весь, женщина с половиной крови.
— К-как ты меня назвала? — растерялась Габриэла.
— Я вижу твоё сердце, но не вижу половину твоей крови. Ты сама её найдёшь. Совсем скоро. Тебя ждёт возвращение в завтра, но только через вчерашний день. Тебе предстоит вернуть долги твоей матери и снова объединить однажды потерянное. И ты будешь не одна. С тобой будет твой ребёнок, который станет великим воином. Опасайся приходящих с миром, но доверься ножу в спину. Исцеление и смерть идут рядом, но смерть ты оставь здесь, а исцеление забери с собой во вчера. А теперь иди, женщина. Иди…
Когда Габриэла вышла из цыганского шатра, Джон испугался: у его жены были остекленевшие, ничего вокруг себя не видящие глаза. На лице — ни кровинки, руки холодны, как лёд. Он пытался дозваться её, но напрасно. Габриэла стояла, как истукан. А когда Джон ворвался в шатёр, там уже никого не было. Выбежав из шатра, он увидел, как Габриэла обнимает детей и разглядывает кинжальчик Тристана. Как ни в чём не бывало.
— Габриэла, милая, что случилось? Что это было? — стал он засыпать её вопросами. Она удивлённо посмотрела на мужа:
— Что? А что случилось? Ничего… Просто эта цыганка… она такая смешная… такого наговорила, думала, что у меня есть с собой деньги, а когда поняла, что ей ничего не перепадёт, сразу же отстала.
Джон посмотрел пристально на жену, но сделал вид, что поверил. Габриэла увлечённо думала о цвете ниток, которые собиралась купить для рукоделья и напрочь забыла о цыганкиных словах.
А зря…
Вернувшись домой, Габриэла увидела незнакомого мужчину, сидевшего в холле у камина. При виде вошедших хозяев, он встал и поклонился:
— Миледи Габриэла? Меня послала ваша матушка, миссис Смит. Она больна, и хотела бы вас видеть…
Габриэла посмотрела на Джона. Тот стоял рядом.
— Ты поедешь?
— Не знаю… — покачала головой Габриэла. — При обычном насморке в гости не зовут… Как ты думаешь?
— Стоит поехать. Иначе ты можешь об этом пожалеть. Потом.
— Да… я поеду! И, наверное, возьму с собой детей. Ты с нами?
— Нет, наверное… что мне там делать?
— Знаешь, Джон… Может случиться так, что… — Габриэла стиснула губы, думая о неизбежном: — Мне может понадобиться твоя помощь…
Наутро семья выехала в дорогу. Вечером четвёртого дня они приехали в Гринфилд. Въехав в старый двор, Габриэла на мгновение стала маленькой девочкой. Воспоминания сдавили ей грудь, захотелось пробежать по двору, вскочить на ступеньки дома или выкинуть другой трюк, за который её всегда ругали, но, кажется, безуспешно… Но Габриэла только оглянулась по сторонам, ища взором покосившийся заборчик за конюшнями, вдаль от которого уходила тропинка к "дикому "кладбищу, дому Катлины и её тогдашнему дому…
Слуги встретили их повозку, помогли детям слезть и провели всех в дом.
Габриэла кинулась в комнату миссис Смит. Но куда девалась та полная, румяная женщина? Перед Габриэлой лежала высохшая старуха, с пожелтевшей кожей, с впалыми щеками… Габриэла испуганно вздрогнула и остановилась перед кроватью. На неё посмотрели два помутневших глаза:
— Приехала… доченька…
В комнате сидел священник. Судя по набору предметов, лежавших на столе, он только что провёл обряд соборования. Габриэла покосилась на лежавшую женщину и вздрогнула. Когда-то, вот точно также, тихо тлея, уходила её мама… Катлина…
"Ну вот, опять Старуха С Косой выбрала меня в свидетели. Господи, ей что, больше некого?! "
Вопрос был риторическим. Кроме того, Габриэла ошиблась. Миссис Смит умерла ночью второго дня, когда все спали, а сама Габриэла ненадолго ушла подремать. Слуги сами сделали всё, что надо.
А после похорон пришёл староста и сообщил Габриэле, что теперь здесь она — полноправная хозяйка. Джон взял её ладонь в свою, и Габриэла не выдержала и расплакалась.
— Я не стану тут жить. Пусть это будет приданым моей дочери, Юджинии. Правильно, Джон?
— Конечно, так будет лучше. Если хочешь, я займусь…
— Спасибо. А я тогда ещё кое-куда съезжу… одна. Ладно?
— Только недолго. Мы будем волноваться.
Геби велела оседлать лошадь и поехала туда, куда просто не могла не поехать, будучи в Гринфилде. Вернулась она через пару часов, заплаканная. Джон как раз закончил все наследственные дела у старосты, и теперь выхаживал по двору, высматривая жену. На его немой вопрос Габриэла покачала головой, улыбнулась и обняла его:
— Всё в порядке. Просто нужно было проведать Катлину. А теперь собираемся и едем отсюда. Всё-таки мой настоящий дом — это Уотерфолл.
За окном снова хныкала поздняя осень. Мерзко, противно, словно жалуясь на ушедшее лето. А в доме было уютно, тихо и тепло. Джон и Габриэла сидели в двух креслах у камина и говорили "ни о чём ",как могут говорить двое, знающие друг друга не первый день, и даже не первый год. На коленях Джона пригрелась полосатая кошка, которую он время от времени чесал за ушком, от чего та ленивенько мурлыкала.
— Знаешь, Геби, я думаю, Тристана пора отдавать в монастырь. Пусть поучится хорошим манерам… счету, письму… Чему там их ещё учат?
— Да много чему, но… Писать и считать он и без монастыря умеет, отец Валентин его учил. Кроме того, у меня есть некоторые опасения…
— Что ты имеешь в виду?
Габриэла прислушалась к звукам лютни, доносившимся из холла.
— Знаешь, я не согласна отдавать Тристана на учение именно в монастырь. Иначе он может избрать путь в священники, а это будет означать, что продолжить твой род будет некому. Это очень серьёзно, Джон. Мальчик и так слишком… — Габриэла повела руками, но так и не смогла подобрать слово, поточнее отражающего мягкий характер сына. — К тому же, Фольвик жаловался, что парень к ратному делу тяги совсем не имеет. Вот Юджи — та другое дело! Ей, надеюсь, монастырь только на пользу пошёл.
— Да знаю я, знаю. Ты же помнишь, как мы с ними ездили на ярмарку? Я сначала повёл Тристана в оружейную лавку, но Юджи первая выбрала себе лук и полный колчан стрел, потому что лук хороший, качественный, а этот паршивец взял бесполезный кинжал, потому что он, видите ли, "красивый "! Зато не забыл купить струны себе и Джейку. А вот когда я повёл Юджи в книжную лавку, Тристана оттуда нельзя было вытащить. Я рисковал оставить там все деньги. Потом он выбрал толстенный фолиант, в котором лично я сам ничего не понял… А Юджи выбрала глупый рыцарский роман с картинками.
— А чего ты ожидал?! — вспыхнула Габриэла. — Ты же её сам чуть в викинга не превратил. Ну зачем ты её с собой на охоту возил? Зачем голову языческими бреднями забил? Она языческих богов знает лучше, чем "Евангелие "! А стрелять зачем научил?! Я же тебе сына родила, вот его бы и учил. А она девушка, она должна быть скромной, уметь вышивать, шить, хозяйство вести, слугами распоряжаться… А вместо этого она рассекала по полям, в штанах, словно селянка какая! Позор! Что же до Тристана, то он в свои тринадцать лет гораздо лучше держит лютню, чем меч. В отличие от Юджи, которая очень любит наблюдать за тренировками стражников. И знаешь, — Габриэла понизила голос и прищурилась, — я сильно подозреваю, что Фольвик обучает не только стражников…
