Летом он уезжал домой. Мать каждый раз встречала и провожала его со слезами. Хотя она давно убедилась, что ничего плохого с сыном в городе не происходит, сердце матери не могло успокоиться.

Она по-прежнему была уверена, что, окончив училище, Уосук не вернется домой. Летом 1913 года Уосук не приехал на каникулы. Близилось трехсотлетие дома Романовых, и Токурову, как лучшему ученику, поручили читать на празднестве торжественные стихи. Не зная, в чем дело, Елена чуть не извелась от горя. Пришлось Никифору даже ехать в город узнавать, что случилось.

Следующим летом Уосук опять остался в Вилюйске. На этот раз батюшка Алексей заставил его петь в церковном хоре. Глядя с клироса на золоченое великолепие церкви, Уосук со стыдом ловил себя на мысли, что ему и не хотелось домой, в грязную, вонючую юрту.

В начале августа отслужили торжественный молебен по случаю вступления России в войну.

Начался новый учебный год — последний для Уосука. И вот он близился к концу. Шесть лет в Вилюйске пролетели как одно мгновение. Уосук даже опомниться не успел. Одноклассники его ликовали: скоро они свободны! Один Уосук не разделял общей радости. После занятий неслышной походкой ходил он по пустым классам, грустно оглядывая их.

«Хорошо им, сынкам богачей, — думал он. — Хочешь — учись, хочешь — в лавке отца сиди, хочешь — вообще ничего не делай. О куске хлеба думать не надо. А я? Куда я? Одна дорога — в наслежные писаря. Через год забуду все, что знаю, и стану таким же мужиком, как мой отец, как все в наслеге. Как хочется учиться дальше!»

С некоторых пор Уосук все чаше стал встречать во время этих прогулок батюшку. Законоучитель ласково заговаривал с учеником, расспрашивая его об отце и матери, о планах на будущее. Уосук не раз бывал свидетелем, как сатанел поп, наказывая не выучивших урока, и мягкое обхождение батюшки настораживало его. «Что надо этому волосатому?» — в недоумении спрашивал он себя.

А священник давно присматривался к прилежному, способному мальчику. Закон божий Уосук изучал с таким же тщанием, как и все остальные предметы. Это льстило попу, и он стал подумывать о том, чтобы направить мальчика на стезю священнослужителя. Чтобы получше узнать раба божия Иосифа, батюшка определил его в церковный хор, благо Уосук обладал хорошим голосом. Наконец однажды он прямо заговорил об этом.

— Я тебя хорошо узнал, сын мой, — чуть ли не мурлыча, начал он, — и хочу подвигнуть тебя на большое дело. Ведомо мне, что ты мечтаешь продолжить учение. Благие порывы надо поддерживать, и я готов оказать тебе помощь. Что, если ты посвятишь себя служению господу?

Уосук опешил. Он никогда не представлял себя в поповской рясе. Более того, он был убежден, что бога нет — так учил его преподаватель естествознания Петр Хрисанфович Староватов, а закон божий учил прилежно, опасаясь батюшкиной линейки.

— Ты удивлен и растерян. Понимаю, — продолжал отец Алексей. — Я тебя не тороплю. Подумай! Для начала послужишь в нашей церкви псаломщиком. Потом определим тебя в семинарию. Преуспеешь в науках — пошлем в духовную академию. А там как тебе будет угодно: можешь паству наставлять на путь истинный в сане священника, можешь стать ученым, теологом.

— Не знаю, — тихо сказал Уосук. — Так долго учиться! Я хотел бы помогать своим родителям…

— Умно и похвально. Бог вселяет в тебя такое желание. Однако поимей в виду, что волею небесной служители божьи не бедствуют…

Разговор со священником не выходил у Уосука из головы. Стать попом? Ни за что! Но так не хотелось в наслежные писаря! Он мечтал о путешествиях, мечтал открывать новые земли, находить полезные руды. Он прочел все, что имелось в библиотеке училища по географии и геологии. Староватов давно заметил эту увлеченность ученика. Сам он был страстным краеведом и весь свой досуг посвящал походам в окрестностях Вилюйска, разыскивая редкие камни и растения. Иногда он брал с собой Уосука.

Как-то на рыбалке у них зашел разговор о будущем Уосука.

— Хотел бы я, Иосиф, чтоб вы стали геологом! — мечтательно сказал Петр Хрисанфович. — Мне вот не удалось… А как здорово было бы покопаться в этой землице! Наши места ученые люди стороной обходят, считают, что ничего ценного в них не найдешь. Ошибаются они, ох как ошибаются! В Якутии есть и золото, и серебро, и платина. В это я глубоко уверовал. А когда я учительствовал в Эльгяйской школе, один из моих учеников на берегу ручья нашел рубин. Есть в Сунтарском улусе гора Керистёх. Там я обнаружил сердолик, изумруд, топаз, александрит… А знаете ли вы минералы ахтарандит и вилюит?

— Впервые слышу… Ни в одной книге не встречал… Разве есть такие? — удивленно воскликнул Уосук.

Староватов улыбнулся:

— Я сам их открыл и дал им имена. Ахтарандит — прозрачный зеленый камень, вилюит — черный, кубической формы. Ахтарандит я нашел в устье реки Ахтаранды. а вилюит, как вы сами догадываетесь, в Вилюе. Дома у меня хранятся образцы. Да… Якутия геологически совершенно не изучена. Никто не знает, что таится в недрах Верхоянского и Яблонового хребтов… А наш Вилюй? Я думаю, — понизил голос Петр Хрисанфович, — что в здешних местах могут быть и алмазы…

— Петр Хрисанфович, а почему вы не стали геологом?

— Долго рассказывать.

Староватов раздул костер, насадил на рожон несколько пойманных рыбешек.

— Мечтал, мой друг, мечтал! Да не все мечты сбываются. Я ведь тоже не княжеский сын. Мой отец был простым казаком, да к тому же пьяницей и картежником. Сначала проиграл все наши, потом казенные деньги и угодил за решетку. Тяжеленько досталось нам с матерью, пока он в тюрьме сидел! А вернулся — опять не легче: за старое взялся… Каждый день пьяный приходит, мать и меня побоями донимает… У чужих ночевать приходилось, вот как! Слава богу, пригрели меня политические ссыльные. Грамоте обучили, добились, чтоб я школу кончил, в учительскую семинарию поступил. Получаю удостоверение об окончании. А назавтра — казачий есаул. «Ты, говорит, казак, изволь нести казачью службу!»

— Ну и дела, — вздохнул Уосук.

Учитель улыбнулся.

— Написал я прошение вице-губернатору, чтоб освободил меня от службы. Ну, тот сразу смекнул: столько средств на меня затрачено, и на тебе… Назначили меня учителем географии в Якутскую прогимназию. Все бы хорошо, да схлестнулся я с законоучителем. Он говорит — бог есть, а я — нет. Да еще при гимназистах… Турнули меня в Сунтарский улус, в церковноприходскую. Потом уж сюда… Как видите, не до геологии было.

— Как же вы так неосторожно, — рассудительно сказал Уосук, — ведь знали, чем это грозит!

— Ваш бы мне ум в те годы, — рассмеялся Староватов. — Видно, бунтарский дух у меня в крови. Дед-то мой по матери ссыльным был! Да и у политических поднабрался я непокорства… А вообще-то, Иосиф, — притянул он к себе мальчика, — никогда не кривите душой. Ни в большом, ни в малом. Это, друг мой, последнее дело. И простой народ, соплеменников своих, не обижайте. Вы теперь грамотный, тойон вроде…

— Что вы! — воскликнул Уосук. — Больше всего на свете я хочу помогать беднякам. Только как? Мне и самому без чужой помощи не обойтись. Хотел бы учиться, но… Нет, писарем я не буду! Не буду царским слугой!

Староватов вздрогнул от резких слов мальчика, оглянулся. Но вокруг никого не было. Мерно плескался у ног могучий Вилюй. Дым от костра стлался по воде…

Давно затих в училище стук башмаков, переметнулись во двор звонкие голоса школьников, игравших в салочки. Уосук подошел к висевшей на стене огромной карте мира. Как ярок, как многообразен мир! Малой песчинкой затерялся в нем крохотный городишко Вилюйск. Вот он, едва заметный кружок, прилепившийся к синей плети Вилюя… Вилюй — большая река, это чувствуется и по карте. А есть еще Лена, Енисей, Волга, Нил, Амазонка… Побывать бы на них, подышать воздухом дальних дорог!

Чья-то легкая рука легла на плечо Уосука. Он оглянулся. Рядом стоял Петр Хрисанфович.

— Где витаете мыслью, великий мореплаватель? — шутливо промолвил он.