Дюваль проводит ладонью по волосам и поворачивается к окну:

– В этом нет необходимости. Однако мы должны изобрести какой-то способ согласовать наши усилия. Покамест из-за действий вашей послушницы важные сведения так и не дошли до ушей герцогини…

Я выпрямляюсь, как от пощечины, и вполголоса произношу:

– Возможно.

Он удивленно оглядывается:

– Не понял?

Я готова радостно склониться перед моим Богом и перед моей настоятельницей, но будь я проклята, если с готовностью уступлю этому человеку! Я вскидываю голову и смотрю ему прямо в глаза:

– Я сказала: «возможно». Почем знать, может, они ничего такого важного и не сказали бы!

Он подходит ко мне и останавливается так близко, что я вынуждена задрать голову. А он еще и упирается руками в подлокотники, пригвождая меня таким образом к сиденью.

– Теперь-то мы этого никогда не узнаем, – говорит Дюваль тихо и насмешливо.

Он так близко, что я ощущаю каждое его слово как теплый комок, ползущий по моей коже.

– Дюваль! – Резкий голос аббатисы нарушает напряженную тишину. – Хватит запугивать мою послушницу!

Он краснеет и рывком выпрямляется, убирая руки с подлокотников.

– Не больно-то я испугалась, – ворчу вполголоса.

Он отвечает сердитым взглядом, но ничего не говорит. У края его рта начинает дергаться жилка.

– Да скажите вы им! – обращается он к канцлеру Крунару. – Объясните, до чего хрупко равновесие сил! И как любое добытое слово может его поколебать!

– Нет нужды что-либо объяснять мне, – по-прежнему резко произносит настоятельница.

Крунар разводит руками:

– Стало быть, вам известно, что это воистину так. Над нами стервятники кружатся! И с каждым днем все смелее! Регентша Франции уже запретила Анне короноваться в качестве герцогини. Наши враги спят и видят отдать ее под опеку французам, а там и Бретань присвоить! Они и замужеством ее намерены по своему произволу распорядиться…

Дюваль принимается расхаживать по кабинету туда и сюда.

– Повсюду шпионы. Мы не успеваем их выслеживать! Французы свили сущее гнездо при нашем дворе. Приграничные народы уже волнуются…

– Не говоря уже о том, – добавляет Крунар, – что присутствие шпионов не позволяет нам тайно надеть на Анну герцогскую корону. Они сразу об этом проведают. А до тех пор, пока мы не коронуем ее перед лицом народа и Церкви, мы очень уязвимы…

Как же я сочувствую нашей бедной владычице!

– Но ведь должен быть выход, – вырывается у меня.

Вообще-то я обращаюсь к настоятельнице, но отвечает Дюваль:

– Я его найду. А если не найду, так создам. Собственными руками! Клянусь, что увижу ее коронованной. И замужем за достойным супругом. Но чтобы этого добиться, мне нужны сведения. Все, какие возможно!

В кабинете становится до того тихо, что они, я уверена, слышат, как стучит мое сердце. Меня глубоко тронула клятва, данная Дювалем. А то, что он произнес ее на освященной земле, свидетельствовало о его безумной отваге. Или о невероятной глупости.

– Я готова признать, что опыта в добывании сведений у тебя куда как побольше, – произносит наконец аббатиса.

Вижу, как при этих словах Дюваля оставляет судорожное напряжение. Ну и зря! Матушка награждает его именно тем взглядом, которого я, как и все прочие обитатели монастыря, давно научилась бояться. Этот блеск в ее глазах ничего хорошего не сулит.

– Такая забота о благополучии державы заслуживает похвал, а твоя беспримерная преданность достойна восхищения, – продолжает настоятельница, окончательно усыпляя его бдительность. – Я понимаю, что ты так же готов помочь нам, как и мы – тебе.

Дюваль слегка хмурится: кажется, он не припоминает, чтобы говорил нечто подобное. Я раздуваюсь от гордости: надо же, до чего ловко пресвятая матушка обвела его вокруг пальца! Она между тем косится на канцлера Крунара, и тот едва заметно кивает.

– Мы рады будем трудиться плечом к плечу с тобой. И ради того, чтобы дело пошло без сучка и задоринки, отправим-ка мы Исмэй пожить несколько недель в твоем доме…

Меня точно стенобитным тараном шарахнуло. Весь воздух куда-то подевался из легких, и только по этой причине я не заголосила: «Не-е-ет!»

Дюваль бросает на меня полный ужаса взгляд. Так, словно я сама все это подстроила. Он открывает рот, но настоятельница одним махом отметает любые возражения:

– Нам необходим кто-то при дворе. Сама я отправиться туда не могу: кругом герцогини такая суета, да и негоже мне надолго отлучаться из монастыря. А вот если мы выдадим Исмэй за твою любовницу, она получит доступ к кому угодно и сможет вытянуть из него нужные нам сведения. Также, что даже важнее, у нее будет возможность действовать в случае необходимости. Вот таким образом, – и она награждает Дюваля безмятежной улыбкой, – мы согласуем наши усилия.

Я против воли восхищаюсь, как ловко она вырыла яму. Еще лучше было бы, если бы приманкой оказалась не я.

– Матушка… – отваживаюсь я пискнуть, но один ее взгляд – и я тотчас умолкаю.

Однако Дювалю несвойственно слепое повиновение.

– Вы с ума сошли! – заявляет он без обиняков, и лицо аббатисы каменеет. – На такое я не пойду! Еще не хватало мне нянчиться с одной из ваших новообращенных соплячек.

– Что ж, значит, и дальше будем действовать кто во что горазд, – холодно и равнодушно произносит настоятельница.

– Вы мне руки выкручиваете, – с мрачным отчаянием произносит Дюваль.

– Ни в коем случае. Я всего лишь отозвалась на твой призыв к совместной работе, – отвечает аббатиса, и ловушка захлопывается.

Теперь он и сам это понимает. И напускает на себя отрешенный вид: настоятельница победила.

– Только любовницей я ее не хочу объявлять. Пусть будет, скажем… моя двоюродная сестра.

Это вилка, воткнутая мне в бок. Неужели я так отвратительна?

Аббатиса растерянно глядит на него:

– Да кто тебе, прости меня, поверит? Твоя семья и ее родственные связи слишком известны. Нет, так не получится.

– Кроме того, – вставляет Крунар, – кто же доверит тебе незамужнюю девушку, не прислав вместе с ней родственницу для пригляда? Тогда как любовница – это всем понятно и никаких вопросов не вызовет.

Я откашливаюсь, и настоятельница поднимает бровь, разрешая говорить.

– А может, лучше мне пойти к нему на кухню работать? Или служанкой?

Она небрежно отмахивается.

– В этом случае тебе не будет доступа ко двору, а именно в этом и состоит наша цель. Следует только учесть, – добавляет Дюваль, – что до сих пор я не был замечен в неразборчивости. А если бы вдруг и вздумал завести себе даму сердца, то уж всяко выбрал бы… не соплячку.

Я сжимаю зубы. Конечно, я не идеал придворной красавицы, но чтобы настолько!

Матушка аббатиса откидывается в кресле и цокает языком:

– Преувеличиваете, мой господин. Исмэй великолепно обучена очень многим искусствам, и в том числе – как изображать любовницу.

Сейчас я и под пытками не созналась бы, что пропустила большинство уроков сестры Беатриз.

– И, что важнее, – настаивает Дюваль, – дела при дворе обстоят таким образом, что я вряд ли смогу обеспечить ей должную защиту.

Я оскорбленно ворчу:

– Не больно-то мне защита нужна!

– Верно сказано. Не нужна, – кивает настоятельница. – Вот в чем она действительно нуждается, так это в возможности действовать!

– И вы готовы поручить решения о жизни и смерти… какой-то послушнице?

– Ну конечно же нет! – резко произносит матушка. – Решения о жизни и смерти мы оставляем Тому, Кто властен их принимать, – Мортейну! – Она поворачивается ко мне. – В течение часа ты должна уехать отсюда вместе с Дювалем. Иди собери самое необходимое. Остальное мы пришлем к нему домой, прямо в Геранд. Ступай!

Мой мир в очередной раз перевернулся с ног на голову, да так быстро! Удивительно ли, что голова у меня слегка закружилась. Я медлю, силясь изобрести еще хоть какой-нибудь довод, чтобы не ехать к Дювалю. Ради чего я присоединилась к монашкам, если не ради бегства из мира жестоких мужчин? А тут меня, можно сказать, бросают одному из них на растерзание!