Восторг победы еще подгонял кровь в моих жилах, когда я увидела перевозчика – того самого моряка, что доставил меня в монастырь три года назад. Сегодня он заберет Ночную Песенку, и его сын (который выглядит нисколько не моложе отца) попозже вернет ее в конюшню.

Я забираюсь в лодку, и моряк старательно отводит глаза. Ни дать ни взять, боится, что, если смотреть слишком долго, он сможет понять, чем я занималась на берегу!

Мне не терпится поскорей рассказать настоятельнице об удаче. Пусть она знает, как правильно поступила, не отвергнув меня. Некогда она предоставила мне кров, и вот сегодня я выдержала очередную проверку!

И как же хорошо, что меня выбрали для задания вперед Аннит! Очень жалко ее, но это не мешает мне радоваться. Сибелла уже много раз служила Мортейну, и я прекрасно знаю, каково это, когда тебя обходят. Может быть, настоятельница разглядела во мне некий дар, увидела искорку, сияющую ярче, чем у Аннит и остальных?

Лодка со скрипом утыкается в галечный берег, и я прыгаю через борт, стараясь не намочить в морской воде подол красивого платья.

– Спасибо, – говорю я перевозчику и машу ему рукой, но он уже налегает на весла и не глядит на меня.

Я быстро шагаю к монастырю, торопясь предстать перед настоятельницей. Проходя мимо менгира, целую кончики пальцев и прижимаю их к грубому холодному камню – возношу Мортейну короткую благодарственную молитву: спасибо, что направил и укрепил мою руку!

Солнце только-только встает, но куры уже роются во дворе. Матушка аббатиса тоже не залеживается допоздна; она трудится у себя в кабинете. Я стучу в створку открытой двери.

Она отрывает взгляд от пергаментов:

– Ты вернулась.

– Да, матушка.

Она откладывает письмо, которое собиралась вскрыть. Все ее внимание обращено на меня.

– Хорошо прошло?

Я всячески стараюсь не распускать павлиний хвост.

– Еще как! Все в точности, как вы с сестрой Вередой и говорили! Метка на перебежчике была ясной и четкой, и, когда я уходила, яд уже начал его усыплять!

– Отлично. – Она удовлетворенно кивает. – Ты благополучно вернулась к нам прежде, чем кто-нибудь успеет распознать его смерть. Итак, твое первое служение получилось легким и чистым, как тому и следует быть. Надеюсь, тебя никто не видел?

– Никто, кроме служанки, да и та подумала именно то, что должна была, по словам сестры Беатриз… – Я немного медлю, досадуя, что Эрве нарушил-таки чистоту моего первого убиения, но умолчать не отваживаюсь: а вдруг он и правда был частью моего испытания? – И еще один крестьянин, который пытался меня задержать. Думаю, потискаться захотел.

Она насмешливо дергает уголком рта:

– Надеюсь, ты должным образом обо всем позаботилась?

– Конечно, матушка настоятельница.

Ее глаза суживаются.

– Ты что, убила его?

– Нет! Задание его не касалось, да и метки на нем не было.

– Хорошо… – Кажется, мой отчет ей понравился. – Хочешь несколько часов отдохнуть или сразу присоединишься к остальным?

– Нет, спасибо, я лучше сразу!

Я слишком возбуждена, сна у меня ни в одном глазу.

Она улыбается, как видно очень хорошо понимая мое состояние.

– Быть посему, – говорит она. – Как переоденешься, доложись сестре Томине. Ты найдешь ее во дворе. Одежду оставишь на кровати, сестра Беатриз ее заберет. – Она кивает, отпуская меня, и разламывает печать, скрепляющую письмо. Я уже готова покинуть кабинет, но она окликает меня: – Исмэй?

– Да, матушка?

– В скором времени тебя ждет следующее испытание, – не отрываясь от чтения, произносит аббатиса. – И оно будет гораздо трудней.

Я не знаю, как следует понимать ее слова. Это обещание или предупреждение? Будем иметь в виду оба смысла.

В общей спальне я быстро переодеваюсь и складываю выездной наряд на постели. Уже зашнуровывая свое простое серое облачение, выглядываю в окно. Сестра Томина проводит урок искусства неуловимости. Очень хорошо, как раз сброшу снедающее меня возбуждение! Я бегу наружу и присоединяюсь к ученицам.

Четыре младшенькие девочки борются одна с другой, сестра Томина встала в пару с Аннит. При виде меня она машет мне, довольная, что появился кто-то, способный занять ее место.

Аннит достигла немалых успехов в этом искусстве.

Сестра Томина отходит прочь, я же кланяюсь Аннит, как того требует ритуал. Она отвечает поклоном на поклон и принимает боевую стойку. Я делаю то же и подавляю внезапный взрыв смеха. Видел бы меня сейчас тот неуклюжий балбес из таверны!

Аннит подлавливает момент. У нее гибкие суставы и крепкие мышцы. Она ныряет внутрь моей защиты и хватает меня за горло.

– Как все прошло? – тайком шепчет она.

– Как по маслу! – Я вскидываю руки и рывком высвобождаюсь из ее хватки. – Проскользила, как по самому гладкому шелку сестры Беатриз!

Аннит делает ложный выпад вбок, потом перехватывает мою руку и заворачивает ее за спину.

– И никаких трудностей?

Я стискиваю зубы: мне больно.

– Совсем никаких! Служанка нахамила, но в меру, пьяный осел попытался лапать, но я от него в два счета отделалась. Я даже метку Мортейна увидела! – шепотом хвастаюсь я.

– Но ты еще не принимала Слез Мортейна, – ослабляя захват, напоминает она.

– Я знаю… – Всячески пытаюсь не допустить в голос самодовольство, но, кажется, не справляюсь. Чтобы отвлечь Аннит, я резко отступаю назад, заставляя ее потерять равновесие, потом вывертываюсь из захвата и, продолжая движение, правой рукой сзади беру ее за горло. – Слушай, да ты не волнуйся! Твой черед точно скоро настанет!

– Девочки, хватит болтать! – окликает нас сестра Томина. – Вы же свои жертвы не заговаривать до смерти собираетесь?

Аннит дотягивается и жмет точку у меня на запястье. Рука немедленно отнимается, и она уходит из моей хватки. Я силюсь удержать ее одной рукой, но она ускользает, как угорь.

– От Сибеллы пока никаких новостей? – спрашиваю я, тряся кистью, чтобы разогнать онемение.

Аннит быстрым движением заходит мне за спину. Ее рука, точно плеть, обвивается кругом моей шеи.

– Нет, и сестры молчат, словно воды в рот набрали. А матушка аббатиса если и упоминает о ней, то лишь когда я сплю и не могу подслушать возле двери. Сибелла будто вовсе существовать перестала! – жалуется она, стараясь в то же время меня придушить.

Я прижимаю подбородок к груди, чтобы ей помешать.

– Думаю, с ней все будет хорошо! – Из-за неестественного положения головы голос звучит невнятно и сипло. – Как-никак, это у нее уже третье задание!

Аннит что-то согласно бормочет. Я знаю, о чем она думает. Почему другие получают задания, а она – по-прежнему нет. Девушка хватает меня за запястье, проскакивает вперед и берет мою руку на излом через плечо. Следует короткий полет, и я шлепаюсь на спину, да так, что из легких вылетает весь воздух. Я раскрываю рот, точно пойманная рыбешка.

– Четвертое, – глядя на меня сверху вниз, поправляет Аннит. – Это служение у нее уже четвертое!

– Осторожнее! – бранит меня сестра Серафина. – Не перекипяти, не то он обратится в смолу и сделается ни к чему не пригоден!

– Да, сестрица. – Я не отвожу глаз от чашечки, которую держу над огнем.

Вдоль борта склянки появляются мелкие пузырьки, но жидкость пока еще не кипит. Пока еще.

– Отлично, – заглядывая мне через плечо, говорит сестра Серафина. – Поставь вот сюда, пускай остывает.

Железными щипцами я снимаю чашку с огня и опускаю на каменную подставку. Мы варим свежую порцию «ночных шепотов». Этот яд очень летуч, его пары убивают всякого, кто вдохнет. Легкие от него затвердевают, а потом становятся хрупкими как стекло.

И только нам с сестрой Серафиной все нипочем. На нас яды не действуют!

– Как только остынет, – говорит она между тем, – мы смешаем его со свечным воском, а потом… – Ее прерывает неожиданный стук в дверь, и она встревоженно восклицает: – Не входите!

– И не собираюсь, – подает голос Аннит. Уж ей-то известно, что входить сюда действительно ни к чему. – Матушка настоятельница сей же час зовет Исмэй к себе в кабинет!