Она довольно долго молчала, потом со вздохом ответила:

– Пока не делаешь.

Доминик с огромной неохотой скатился с нее, но сразу же привлек ее к себе. Когда щека Кэтрин прижалась к его груди, он с наслаждением вдохнул ее запах. Теперь она принадлежала ему, и ни один мужчина, кроме него, не имел на нее прав.

– Прости, что вначале было все-таки больно, – прошептал он, натягивая на нее и на себя одеяло. – Но больно бывает только в первый раз.

– Мне было не так уж больно, – сказала она после долгой паузы. – И потом я совсем забыла о боли.

Он улегся поудобнее, и теперь она прижималась к нему всем телом.

– Обещаю, что с каждым разом будет все лучше и лучше. Я привыкну к тебе, а ты – ко мне.

– Но, в конце концов, я тебе наскучу, – сказала она срывающимся голосом. – Всем мужчинам рано или поздно надоедают их женщины.

Эти слова словно повисли в темноте между ними. Горькие и холодные слова. Он попытался отогнать их, хотя и знал, что это чистая правда, – так по крайней мере свидетельствовал его опыт.

– Не думаю, что это произойдет так уж скоро. Судя по тому, что произошло между нами, мы с тобой будем по-настоящему влюблены друг в друга еще какое-то время. Будем совершенно…

– Без ума друг от друга, – прошептала она и снова вздохнула.

Доминик нахмурился. Что-то в голосе жены встревожило его – казалось, она думала о чем-то очень неприятном.

Он чуть приподнялся и заглянул ей в лицо. Ее зеленые глаза были широко раскрыты, и в них были боль и тревога. Поцеловав жену в губы, он прошептал:

– Если нам повезет, то все у нас сложится замечательно. – Он снова поцеловал ее и крепко прижал к груди.

Да, он вполне может влюбиться в свою жену до беспамятства. И он твердо вознамерился внушить ей столь же сильную привязанность к себе.

Еще прежде, чем Кэтрин открыла глаза, она поняла, что лежит в постели одна. Она не ощущала присутствия Доминика всеми фибрами души, как то происходило всякий раз, когда он находился рядом. Очень осторожно она приоткрыла один глаз и окинула взглядом комнату. В развороченной постели лежала только она одна – и еще тщательно сложенная записочка на подушке.

Натянув простыню себе на грудь, она села в постели и сразу почувствовала, как ноют мышцы. Впрочем, чего еще ожидать? Она провела ночь в любовных ласках, которыми одаривал ее муж, и она заслужила эти болезненные ощущения. Разумеется, он был прав, когда сказал, что с каждым разом будет все лучше и лучше. Он доказал ей это, доказал столько раз, что она счет потеряла.

Немного помедлив, Кэтрин прочла записку:

«Ты выглядела такой прекрасной во сне, что мне стало жаль тебя будить. Я пошел вниз – проверить, как там наши лошади, и заказать завтрак.

Доминик»

Почему она затаила дыхание, когда читала эти слова? И почему покраснела от удовольствия, прочитав, что показалась ему прекрасной? Господи, почему же ее все тянет вглядываться в каждую завитушку, в каждый росчерк его пера, словно это было для нее делом первостепенной важности?

Кэтрин в досаде нахмурилась и смяла записку. Затем, размахнувшись, швырнула ее в сторону камина. Это называется «сохранять самообладание и держать дистанцию»! Самообладание покинуло ее в тот самый момент, когда Доминик прижал ее к груди и предложил обрести райское блаженство в его объятиях. Райское блаженство, которое она поспешила принять, хотя и знала, какую опасность оно таит в себе.

Разумеется, все страхи, а также благоразумные выводы, на которые ее навели наблюдения за собственными родителями, отнюдь не рассеялись, однако этой ночью она почти забыла о своих сомнениях. А подозрения, что у Доминика есть и другие женщины, исчезли, едва он снял с нее ночную рубашку. Страх чересчур привязаться к собственному мужу прошел без следа, когда он заявил свои права на нее как на жену.

Даже когда все кончилось и сомнения вернулись, она не оттолкнула его. Когда же он сказал, что они не смогут наскучить друг другу «еще какое-то время», она окончательно удостоверилась: ее муж не из тех, кто остается верен одной женщине всю жизнь. Но разве это заставило ее вновь натянуть на себя полотняную броню ночной рубашки и заснуть? Как бы не так! Буквально через несколько мгновений этот соблазнитель снова прогнал ее страхи умелыми ласками и поцелуями.

Она со стоном повалилась на постель. Понимает ли, он, какую власть над ней имеет? Такой мужчина, имевший, вне всякого сомнения, богатый опыт общения с женщинами, наверняка с первого взгляда, распознал вспыхнувшую в ней страсть, и он не может не знать о том, какую власть над ней получил. Он говорил о капитуляции. И о влюбленности до беспамятства. Ни того, ни другого ей отнюдь не хотелось испытать.

Не хотелось потому, что она видела: именно капитуляции и любви до беспамятства ее отец требовал от ее матери. Отец был таким же, как Доминик. И он тоже, как Доминик, вынужден был жениться не по собственному выбору. Когда любовь ее матери была кстати, он пользовался чувствами жены, чтобы добиться своего. Но он нисколько не тревожился о том, что ранит сердце хрупкой Эльзы Флеминг, появляясь со своими любовницами на людях или исчезая на несколько дней, чтобы предаваться беспутным развлечениям. И его не тревожило, что на плечи его единственной дочери ложилась обязанность утешать свою мать, которую супруг обманывал снова и снова.

Постоянная ложь, ссоры, душевные страдания – все это росло, копилось, гноилось, пока не прорвалось и не вылилось в ужасные события той ночи восемь лет назад. В ушах Кэтрин до сих пор звучал крик матери. Кровь повсюду. И ее собственные рыдания. А потом она долго, очень долго шла в темноте одна, совсем одна…

– Кэт…

Дверь распахнулась, и Доминик вошел в комнату. Она тотчас же села в кровати. Она не должна жить прошлым. Она заставит себя жить по-другому, так, чтобы душераздирающие страдания не стали сутью ее отношений с этим мужчиной – мужчиной, который со временем к ней охладеет, что бы он сейчас ни говорил.

– Боже мой! Надо будет прописать тебе постельный режим… Ты замечательно выглядишь. – Прикрыв за собой дверь, он приблизился к ней с улыбкой.