Кэтрин прикрыла глаза. Все вдруг закружилось и поплыло у нее перед глазами, и тошнота подступила к горлу. Оправившись, она бросила осторожный взгляд на Доминика, сидевшего в другом конце чердака. Нет, он был слишком поглощен изучением гроссбуха, чтобы заметить ее внезапный приступ дурноты. Ну и хорошо. Даже если это начало болезни, все равно ни к чему тревожить его прежде времени. Сейчас все их внимание должно быть сосредоточено на поисках.

Она вновь взялась просматривать пачку писем, которую держала в руках. И головокружение вскоре прошло, а тошнота отступила, оставив горечь во рту.

– Все это очень интересно, и я узнала много нового о том, как люди жили тридцать лет назад. Но того, что нам нужно, здесь нет. – С этими словами она заправила выбившуюся прядь за ухо и рискнула подняться с ящика, на котором сидела. К счастью, ноги держали ее крепко, а завтрак пребывал там, где положено, – в желудке. – А что у тебя?

– Ничего. – Он вздохнул и протер глаза. – Черт возьми! Все это совершенно бессмысленно! Я никогда ничего не найду в этом проклятом доме.

Сердце у нее сжалось – такая безнадежность прозвучала в его словах. И ей нечем было утешить его. Хотя они привлекли к поискам Адриана и Джулию, которые сейчас просматривали книги в библиотеке Лариссы Мэллори, им до сих пор так и не удалось найти ни малейшего упоминания о настоящем отце Доминика. И с каждым днем Доминик все больше впадал в отчаяние.

– Мне очень жаль, – сказала Кэтрин.

Ей очень хотелось утешить мужа не только словами, однако после памятного дня, когда произошло решительное объяснение с Коулом, она заставляла себя сдерживаться. И она теперь больше никогда не искала общества мужа. Не искала даже ночью. Именно он приходил к ней в спальню, а не она к нему. Кэтрин ни разу не переступила порога двери, соединяющей их покои. Она не могла – слишком живо еще было чувство обиды, и слишком сильна была любовь, поселившаяся в ее сердце. Чувство это не принесло радости, так как ясно было: муж к ней подобных чувств не испытывает и испытывать не будет.

А он даже не заметил, что она стала держать дистанцию. Видимо, теперь, когда страх разоблачения перестал висеть над ним дамокловым мечом, ему стало гораздо спокойнее.

И это разбивало ей сердце. Ей так хотелось большего! Он не сводил глаз с кипы бумаг, которые они уже успели просмотреть и сложили в дальнем углу чердака.

– Доминик, – окликнула она мужа, желая вывести его из задумчивости.

– Может, все эти поиски просто глупость? – Он покачал головой. – Я так долго стремился узнать правду об отце, что, вероятно, просто не в состоянии понять, что пришло время отказаться от этой затеи.

Кэтрин нахмурилась. Муж полагал, что все его будущее зависит от того, узнает ли он правду. Он даже женился на женщине, которую не любил, ради своих поисков. Она понимала, что если он бросит поиски сейчас, го до конца жизни не будет знать покоя. Если она желает мужу счастья, она не должна допустить, чтобы он отступился от своей мечты. А она действительно желала мужу душевного покоя и счастья, хотя его одержимость прошлым лишила их брак будущего.

Она заставила себя забыть о личных обидах.

– Может, не следует искать повсюду? Искать по всему дому, от подвала до крыши, – наверное, это ошибка. Надо начать с чего-то конкретного…

Доминик отвернулся.

– Как можно начать с конкретного, когда я даже не представляю, что именно я ищу? – Он издал стон и в сердцах пнул ближайший ящик, содержимое которого посыпалось на пол. Звякнуло разбитое стекло.

Несколько мгновений он стоял, закрыв глаза, не говоря ни слова. Наконец со вздохом произнес:

– Прости, но все это безнадежно.

– Понимаю, – прошептала Кэтрин. Руки, которые она прятала за спиной, сжались в кулаки – так трудно было ей побороть желание кинуться к мужу, обнять его. – Если бы я могла облегчить эту задачу! Но боюсь, что дальше будет только труднее. Однако можно попробовать по-другому…

Он посмотрел на нее с удивлением:

– Что ты хочешь сказать, Кэт?

– Есть два человека, которым известна правда, хотя они и не рылись в куче старых писем и документов. Во-первых – твоя мать.

Доминик покачал головой:

– Нет, Кэт. Об этом речи быть не может. Я не могу…

– Когда в последний раз пытался расспросить ее? – не отступала Кэтрин.

– Наверное, лет пять назад, – ответил он, нахмурившись. Воспоминания об этом разговоре явно были не из приятных.

– И что она тогда тебе сказала?

Он помолчал, но в конце концов ответил:

– Моя мать вообще отказалась разговаривать на эту тему. Даже когда я напомнил ей, что Харрисон Мэллори давно уже переселился на кладбище и не может больше причинить ей вреда. Мать просто отвернулась, вот и все.

Кэтрин вздохнула:

– Я не понимаю, как она может так поступать с собственным сыном.

Доминик передернул плечами:

– Отказывать мне – это вошло у матери в привычку. Думаю, сколько ее ни расспрашивай, она ничего не скажет.

Было совершенно ясно: сама мысль о том, чтобы вернуться домой, ужасно ему неприятна. И трудно было осуждать его за это.

Немного подумав, Кэтрин сказала:

– Не сомневаюсь, что это будет нелегко. – Она медленно подошла к нему и сделала то, от чего воздерживалась много дней. Взяла мужа за руку. И сразу возбуждение охватило ее и от любви защемило сердце. – Но мы можем поехать вместе.

Он очень долго смотрел на их переплетенные пальцы, затем поднял взгляд на ее лицо:

– Мы?

Она кивнула:

– Я же сказала, что помогу тебе с поисками. Это были не пустые слова.

Он поразмыслил над этим заявлением жены некоторое время, затем кивнул:

– Пойду скажу Мэтьюзу, чтоб паковал наши вещи. Мы едем, и чем скорее, тем лучше. Я хочу только одного – чтобы все это побыстрее закончилось.

Поцеловав руку жены, Доминик покинул чердак. Кэтрин слышала, как он спускается по лестнице. Она со вздохом опустилась на стул перед пианино.

«Чтобы все это побыстрее закончилось». Доминик имел в виду свои поиски, однако она услышала в его слогах другое. С каждым днем она понимала все яснее, что не сможет жить с человеком, которого любит. Потому что он не отвечал ей взаимностью.