На башнях Домского собора часы пробили три раза, и вслед за ними зазвучала старинная мелодия. Где-то на колокольнях других храмов также раздались мелодичные звоны. Очарованный путник, уловив ритм, повернулся на каблуке и взмахнул руками. Тотчас усилился дождь, и кроме его капель сверху кружась полетели листья. Клод, получив порцию влажных поцелуев, поднял воротник и продолжил путь. Внезапно рядом с ним очутился какой-то старик Раскрыв огромный зонт, он услужливо предложил место рядом с собою…
— Я провожу вас, — раздался низкий голос.
— Да. Спасибо, но я гуляю и не имею цели в эту ночь, — возразил Клод.
— Тем лучше, — ответил незнакомец и, взяв студента под руку, решительно зашагал по лужам.
Мог ли Клод предполагать, что за этим последует? Старик сухо представился мэтром Флорианом, сообщил, что он скульптор, и предложил отвести путника в свою мастерскую. Дорога оказалась дальней, поскольку мэтр счел своим долгом показывать Клоду достопримечательности города. Они подходили к соборам, любовались их архитектурой, напоминавшей какие-то древние корабли, застывшие в ожидании отплытия среди тонущего города. Они находили в нишах часовен и гробниц выразительную скульптуру времен барокко, и Флориан, засветив старинный фонарь, направлял его лучи на мрамор фигур. Только под утро они добрались до незаметного дома, затерянного среди стен одного пустынного монастыря. Впустив гостя в дом, старик сослался на дела, передал ключ Клоду и исчез. Изнемогший от усталости и впечатлений, студент бросился на ложе и уснул. В сновидениях путь его продолжался до бесконечности. Парки, улицы, мосты над узкими речушками и бесчисленная толпа скульптур, то возвышающаяся среди фонтанов, то глядящая из-под подворотен, то прислонившаяся к стенам соборов.
Под вечер Клод пришел в себя и с интересом стал разглядывать студию. Работы хозяина воистину оказались достойными. Мэтр был большим мастером и мог претендовать на признание. С любопытством Клод оглядел фигуры стреляющего из лука, флейтистку, распятого на кресте и другие. Да, они впечатляли, но в то же время ощущалась их статичность, приземленность. Они только выражали движение, но застылость их поз не могла изменить самая пылкая фантазия. Солнце скрылось за черепичными крышами домов, когда Флориан вернулся в студию. В ответ на вопросительный взгляд хозяина Клод откровенно высказал свое мнение о скульптурах Флориана.
— И что бы вы предложили, если б я спросил вашего совета? — хмуро молвил хозяин.
Клод смущенно молчал, потом сказал, что, пожалуй, убрал бы лук у стрелка. В одно мгновение его совет был воплощен в жизнь. Фигура стрелка превратилась в коленопреклоненного юношу. В жесте воздетых рук читалось разом и сомнение, и вера. Это был вызов небу и молитва воина, который требует и ждет ответа. Следующий совет Клода превратил флейтистку в девушку, нюхающую цветок, а распятого, лишенного опоры креста, — в человека, парящего в небе на своих руках. Флориан молча выполнял советы дилетанта. Некоторое время он взирал на скульптуры, потом внезапно темный гнев исказил его лицо.
— Признайся, что ты подслушал мысли Клодель! Ты знаешь ее работы и несешь ее принципы! — почти закричал он.
— Нет, я не знаю даже этого имени! — отвечал напуганный студент.
— Зато она знает тебя. Давно! Еще с той поры, когда тебя не было на земле. Убирайся прочь отсюда, пока я не разбил твою голову!
Бледный Клод опрометью выскочил из дома мэтра, не понимая, что случилось, и чувствуя, что встретился с сумасшедшим. Эта мысль как-то объясняла происшедшее. Кстати, он уже слышал, что в городе существует дом призрения душевнобольных, которых опекают монахи Алексианского ордена. Видно, старик был больным, сбежавшим из-под присмотра. Прошло три, четыре дня, и снова среди ночного мрака мэтр Флориан нашел Клода. Пробормотав извинения, он униженно просил Клода не сердиться, а вновь принять его гостеприимство.
— Вы все поймете, когда я покажу вам Клодель! — закончил он. Заинтригованный студент согласился. Они подошли к дому Флориана. На этот раз хозяин предложил юноше не подниматься в мансарду, но спуститься вниз в подвал. Тяжелые двери долго не поддавались усилиям открыть их. Наконец с ржавым скрипом, заставившим сжаться сердце студента, они растворились. Старик зажег свечи, а затем, решив разогнать сырость, растопил камин. Стоявшие по углам скульптуры озарились красноватыми отблесками пламени. Тени их вздрагивали и шевелились, словно пытаясь проснуться и сойти со своих мест. Поразительно живы были их позы. Той статичности, что царила у скульптур в мансарде, не было и в помине. Фигуры, исполненные самого непосредственного движения, летели, бежали, плыли, вращались… Вопреки законам тяготения, они нарушали равновесие и буквально нависали над землей, подобно деревьям, склоняющимся над пропастью. Трудно представить, на какой точке они держались. Напряжение поз и жестов достигало такой степени, что взгляд невольно продлевал их шаги и уши ожидали услышать немедленный удар от падения. Любопытна была и кажущаяся незавершенность скульптур, но именно она и создавала нечеловеческую динамичность и выразительность. Растянутые до немыслимых пределов жесты грозили вывернуть или переломать тело! Живая боль мышц и связок наполняла пространство вокруг с интенсивностью, вызывающей судороги в членах самого зрителя. В то же время проработка деталей тела с аристократической небрежностью забывалась, и фигуры представлялись увеличенными эскизами, над которыми должно было еще трудиться и трудиться… Однако они уже существовали в материале и красноватая бронза свидетельствовала об их законченности.
Клод переводил взгляд с одной работы на другую, чувствуя едва ли не головокружение от резко нахлынувших впечатлений. Скульптуры, их движущиеся тени, переполнившие сердце чувства и мечущийся огонь в камине вовлекали его в какой-то дикий хоровод, и он стискивал зубы, чтобы не закричать. Меж тем хозяин, с усмешкой взглянув на студента, подвел его к какой-то нише и отдернул занавес. Перед глазами явилась фигура грациозной женщины. Одна рука ее с робкой нежностью застыла в воздухе на уровне плеча, словно легко прижимая к себе или опираясь на какое-то видение. Другая — воздета в сторону и вверх. Голова бессильно склонилась на длинной шее, как увядший цветок Тело изогнулось и падало, не упадая. Этот бронзовый льющийся образ рождал в душе музыку, слышимую сердцем, и под нее кружилась эта удивительная танцовщица. Что значил ее смертельный танец, ибо ее поза явно парила меж двумя мирами и только мгновение отделяло ее от гибели? Так явно ощущался этот прыжок в небытие, этот взлет перед падением. Была ли она олицетворением волны, ударившейся о скалистый берег, огня, вспыхнувшего от последнего дуновения ветра, чтобы затем потухнуть навсегда? Навряд ли возможно уложить впечатление в какой-то один образ.
— Кто это? — едва прошептал студент.
— Клодель посреди своих работ! — ответил старик, кусая губы.
— Но здесь должна быть еще одна фигура, — заметил гость. — Девушка явно обнимает партнера и вторую руку ее поддерживает в воздухе какая-то опора.
— Все так Ты угадал. И кажется, пришло время вернуть Клодель ее партнера. Скоро зазвучит осенний вальс и соединит тех, кому суждено быть вместе.
Старик внезапно рассмеялся, а затем его смех неожиданно перешел в рыданья. У Клода не оставалось сомнений, что Флориан безумен. Меж тем мэтр заговорил, и его исповедь казалась горячечным бредом, если б не пробудила в душе студента какое-то странное эхо. Его собственная судьба оказалась вплетенной в судьбу скульптора.
На поле любви встретились Флориан и Клодель, и, верно, были бы счастливы, если бы обоими не владела еще одна страсть — к искусству. Флориан, как более старший, уже считался мэтром, и известность его работ не нуждалась в подтверждении. Много учеников стекалось в его студию, и одно его имя открывало пути для тех, кто у него учился. Клодель, так же как и другие, пришла к Флориану, чтобы получить знания. Ее красота и несомненный талант пленили сердце скульптора. Он посвящал все свое время занятиям с Клодель и рьяно использовал ее как натурщицу для своих работ. Девушка, в свою очередь, изображала мэтра в своих скульптурах, и его внимательный взгляд с удовлетворением находил свои черты в произведениях ученицы. Однако прошло немного времени, и Флориан вдруг почувствовал, что Клодель не только вдохновляет его творчество, но и явно превосходит его. Взять хотя бы самые знаменитые его произведения. Он не мог не сознаться себе, что именно советы ученицы придали удивительную выразительность и смысл таким его работам, как стрелок из лука, флейтистка, распятый… И достигнуть этого было достаточно, лишив стрелка его оружия, музыкантшу — флейты, распятого — креста. Может быть, душа Флориана выдержала испытание соперничеством, но Клодель вдруг отвернулась от принципов своего учителя. И действительно, сама ее натура требовала иных путей. Флориан, следуя традициям, строил тело в пространстве как архитектурную модель, и любимым материалом его был камень. Симметрия и уравновешенность воплощали в его работах законы земной стихии…
