Между тем Мунгр и Амайя, не разжимая рук, обошли все залы и дорожки дворца. Люди отворачивались или старались не замечать их. Амайя с тревогой взглянула на Мага:

— О, Мунгр, я не знаю, что происходит со мной. Я иду по своему дворцу не госпожой, а служанкой, меня не замечают. Мне кажется, что я нахожусь в царстве спящих или слепых людей. С тех пор как я надела корону Риллю и ввела его в эти покои, мне кажется, что мой дворец умер. — Слезы потекли из глаз Амайи. — Верни ему жизнь, Маг! Верни мне радость сердца!

Мунгр достал из-под плаща сверток и протянул его принцессе. Это было волшебное платье Мага. В одно мгновение Амайя облачилась в него, и красота ее засверкала сказочным блеском.

Как вихрь, она бросилась в толпу, заполнявшую залу. И там, где она проходила, людей охватывало веселое безумие. Привычные взгляды, строгие устои рушились, как карточные домики. Тяжелый гнет опасности, придавивший гостей в начале бала, исчез. В конце концов, быть может, все это была только шутка, которую царственная чета решила разыграть перед своими подданными? Ведь сам принц провозгласил свободу и теперь как будто не чувствует оскорбления. А принцесса? От нее вообще следовало ожидать каких угодно фантазий. И толпа придворных единодушно решила, что это праздник чудачеств. Танец Амайи вернул им ощущение детства, и с беспечной радостью люди последовали за своей принцессой. Очарованная ее красотой, оглушенная звуками незнакомых мелодий, опьяненная весельем, толпа танцевала, смеялась, не зная чему, и была счастлива, не понимая причин своего счастья.

Солнце поднялось над горами, когда последние звуки праздника смолкли. Уснули утомленные гости, забыв снять свои роскошные наряды, и даже рыцари, стоявшие на страже, склонили головы к длинным копьям, не в силах преодолеть дремоту. Только три человека во всем дворце не спали. Это были Мунгр, Амайя и Рилль.

Принц в задумчивости сидел на троне, и цветок ириса увядал в его руке.

— Скажи, Маг, согласился бы ты отдать свое платье взамен Амайи?

Волшебник усмехнулся:

— Чужое достояние не сделает тебя богаче. Ирис увядает, и ты перестаешь быть настоящим принцем!

— Нет, нет! — воскликнул Рилль. — Я испытал за эту ночь и боль, и счастье. Я понял твои слова и потому больше ничего не буду просить у тебя или у Амайи. Она свободна и вольна уйти за тобой, если захочет покинуть свой дворец.

Это были слова настоящего принца, и Маг испытующе взглянул на Амайю. Она заколебалась.

Принц Рилль сидел на троне, лицо его было бледнее первых утренних облаков.

— Я… — начала Амайя, но вдруг замолчала.

Всего на миг ее охватило сомнение, а Маг уже исчез…

Прошло время, и вновь Амайя постучалась в дом Мунгра.

— Я не могла не вернуться к тебе! Ирис увял, и Рилль забыл свое великодушие. Теперь он гонится за мною. С ним воины и те, кого он убедил, что ты черный колдун, насылающий смерть и наваждения. Мы должны бежать.

— Жаль, — ответил Маг, — Рилль был так близок к тому, чтобы стать настоящим принцем в тот последний миг, если бы ты ушла! Но дорога еще не кончилась. Надень платье и двинемся в путь.

И вот зазвенела волшебная музыка, и двое всадников понеслись в сторону леса.

Долго преследовала их погоня, пока не загнала на скалистую гору. В русле высохшей реки у самого обрыва остановился конь Мага. Амайя обняла его за шею:

— Только не поражение, Мунгр! Только не возвращение!

Он улыбнулся ей в ответ и стегнул коня. Бешеный поток водопада ударился о камни вместо всадников. В одно мгновение к реке вернулась жизнь, и испуганные преследователи бросились врассыпную. Рилль остался один у водопада. В отчаянии сорвал он с головы корону и швырнул ее в волны.

Чья-то рука поймала ее, и через мгновение из кипящей воды вышла прекрасная женщина.

— Кто ты? — воскликнул Рилль, не в силах сдержать удивление и восторг.

— Я — Тулли, мой принц, — отвечала она. — Маг возвращает тебе корону, а мне — жизнь. Теперь от нас зависит наше счастье.

Рилль и Тулли вернулись в свою страну и до конца жизни были настоящими принцем и принцессой.

А водопад шумит и по сей день. И в ночи полнолуния принадлежит только Магу и Амайе.

Эту историю я хочу рассказать самому себе. Как часто, оглядываясь на прошлое, испытываешь такое чувство, будто не ты, а кто-то другой прожил твою жизнь. В самом деле, попробуй сравнить себя настоящего с тем, который когда-то смеясь тянулся младенческими руками к огню, видел его блеск и не знал жара. Или с тем, кто призывал смерть у порога женщины, отвернувшейся от своей любви. Наконец, узнаешь ли себя в том философе, устремившемся к познанию смысла жизни и обнаружившем такое же бессилие своего рассудка, как ранее неверность ощущений и непостоянство сердца. Все это был не ты, мой милый. И сейчас, когда дрожат пальцы, а глаза слезятся, встречаясь со светом, тягостно твое недоумение. Все время заключено в настоящем. Так было всегда, и ты словно просидел в кресле с самого рождения, читая увлекательную книгу бытия. Неведомый библиотекарь листал страницы своих дней. И вот повесть близится к концу. Все быстрее мелькают цветные картинки бытия, все громче стучит маятник, отмеривающий твое существование. Тревога охватывает тебя, кода ты ищешь опоры и не можешь оторвать взгляда от страниц. Довольно чтения, пора начать жить! Да, давно пора, но как это сделать? Слишком поздно ты осознал себя отдельно от книги, и напрасны твои отчаянные попытки узнать, что лежит за страшным пределом, который надлежит скоро перешагнуть. О, сколько людей окружало тебя при рождении! Их радость, сливаясь с твоей, отбрасывала любые вопросы. Теперь же тебя мучит сомнение в авторстве дочитываемого произведения. Теперь тебе известно, что каждый встречает смерть в одиночку… Но разве она не одинакова для всех? Нет. Различна, как и жизнь. Задумайся. Что мы знаем? Остановись на мгновение, спроси у самого себя, у окружающих: «Что мы знаем?»

В одну из тех минут, которые влияют на нашу судьбу, мне попалось на глаза странное изречение Гераклита Эфесского: «Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны: живущие их смертью — их жизнью умирающие». Нет, не часы, не дни, а годы я пытался проникнуть в эту мысль, пока не понял, что охватить ее одним разумом невозможно. А между тем в событиях моей жизни все отчетливее вставало решение темной загадки великого мудреца. Но прежде я должен припомнить все сначала.

Когда-то в раннем детстве я очень тяжело болел. Усилия врачей не приносили результатов, и в конце концов они отступились от меня.

Заплаканные лица родных и близких печальной вереницей потекли около моей постели, они прощались со мной, и как ни был я мал, их поведение стало мне понятно. Страх охватил меня, и я закричал. Люди поспешно покинули комнату, и я остался один. Вероятно, сознание на какое-то время оставило меня, потому что блеск свечей, горевших в углу, вдруг сменился глубоким мраком.

Затем я услышал звук, который вначале был очень тихим, но постепенно все нарастал, словно шум камня, падающего с большой высоты. Я узнал свой голос. Это мой крик возвратился ко мне. Позднее, когда мои представления о мире расширились, я понял, что поразившее меня явление называлось эхом. Стекла в окнах задрожали, как от удара, и в то же мгновение рядом с моей постелью оказался маленький лысый старичок. Одет он был в какой-то старинный камзол с замысловатыми узорами, которые переливались как живые блестящие змейки на черном фоне бархата.

Незнакомец раскурил длинную трубку, а затем, наклонившись ко мне, пустил густую струю дыма мне в лицо. Нежный сладковатый аромат проник в мою грудь. Тело растворилось в нем, стало необычайно легким и поднялось в воздух. Я крепко зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что нахожусь в маленьком белом облаке, пронизанном лунными лучами. Подо мной проплывали обледенелые вершины гор. Синеватый туман вставал из темных ущелий, и надо всем царила удивительная тишина. Я говорю «удивительная», потому что никогда — ни раньше, ни после — не испытывал такого полного и торжественного слияния с миром, такого ощущения покоя, который был, верно, при зарождении Земли. Меж тем мои переживания прервались так же, как и возникли. Я вновь лежал в своей постели, а около меня хлопотала сиделка. Кризис миновал, здоровье вернулось ко мне. Может, после этой чудесной ночи, воспоминания о которой со временем не потускнели, а стали ярче, я начал мечтать о том, чтобы попасть в горы. Вся комната моя была увешана картинами с изображением хребтов, ущелий, водопадов, однако осуществить свои планы мне удалось лишь много лет спустя.