— А мы послушные детки! — дурачится мама в ответ, и дедушка заходит в комнату и целует ее в щеку.
— Ага, вот и они, — дедушка трогает ходунки. — Сегодня доставили?
Мама кивает. Дедушка принимается возить ходунки по полу. Они так ужасно скрипят, что Йенне приходится сесть на ладони, чтобы не зажать ими уши.
— Удобная штука, — хвалит дедушка.
— Очень удобная! — поддакивает бабушка. — Я и говорю — намного лучше, чем костыли, я же говорю!
— Точно, лучше, — дедушка чуть не врезается в стеллаж.
— Осторожно! — шипит бабушка.
— Садись-ка в корзинку, Йенна, прокачу с ветерком!
Дедушка ухмыляется, глядя на Йенну, и дергает ходунки, чтобы те «встали на дыбы», как велосипед.
«Господи, мне не три года!» — хочется закричать Йенне, но она молчит. Надо стараться, надо держать себя в руках — это она понимает.
— Она уже не маленькая, — говорит мама.
Дедушка со смехом ставит ходунки у телевизора, потом садится на диван рядом с Йенной и гладит ее по голове, взъерошивая волосы.
— Да, ты уже большая, Йенна-Пенна, — говорит он. — У тебя жених, наверное, есть — и все такое?
Чертов дедушка.
Чертовы ходунки.
Йенна не отвечает, встает с дивана. Вывозит ходунки в прихожую, ставит под вешалкой, поближе к дедову пальто. Ключи от машины жалобно звякают сквозь подкладку. Вернувшись в комнату, Йенна чувствует на себе три вопрошающих взгляда.
— Они заслоняли телевизор, — поясняет она.
В квартире появляются все новые и новые вещи.
Ходунки теперь стоят у маминой кровати. Туда же, в спальню, дедушка приносит вторую кровать — на случай, если бабушке придется пожить у них подольше, а не просто переночевать раз-другой, как раньше. В ванной селится бабушкина зубная щетка. В гардеробе — бабушкин халат.
И с этим Йенна ничего не может поделать.
Глава 26
Йенна собирается в школу.
Первым уроком — большая контрольная по истории. Йенна спешит, но как только открывает входную дверь, забывает о волнении. Буме! — за дверью кто-то стоит.
— Какого черта! — рявкает кто-то.
Это Модная Мамаша. Одной рукой она держится за щеку, в другой держит бутылку пива. От нее воняет.
— Какого черта! — снова вопит она, шатаясь на месте. По колготкам ползет стрелка.
— Ой, простите! — Йенна закрывает за собой дверь, чтобы не разбудить маму.
— Смотри, куда идешь! — Модная Мамаша еле шевелит языком, глаза красные, волосы лохматые и сальные.
Алкоголичка. Точно, мать Уллис — алкоголичка.
Так ей и надо! Вот что Йенна думает в таких случаях.
Так ей и надо, проклятой Модной Мамаше чертовой Уллис-Сиськуллис.
— Какого черта! — повторяет Модная Мамаша, обнаружив, что рукав ее кожаной куртки зацепился за ручку двери Вильсонов. — Я за… за… застряла!
— Сейчас отцепим, — Йенна помогает.
Когда дверная ручка, наконец, отпускает рукав, Модная Мамаша кренится так, что Йенна боится, как бы она не упала. Однако Мамаша находит равновесие и стоит, стараясь его сохранить. Судя по гримасам, это стоит ей большого труда.
— Ну, шпасибо, — шепелявит она. — Как тебя зовут, говоришь?
— Йенна.
— Да, точно. Jenna give те hope! Yea Jenna give me hope![6]
Сперва Йенна хочет сказать, что песня, которую распевает Модная Мамаша, называется Joanna give те hope, но потом передумывает. Какая разница?
— Слушай, — снова еле разборчиво бормочет Мамаша. — Ты в одном классе с Ульрикой, да?
— Да, — отвечает Йенна.
Модная Мамаша качает головой, поднимает указательный палец и крутит им у виска.
— Дура, — говорит она. — Дура она!
— Уллис?
Дура. Йеннина мама ни за что бы так не сказала. И Бэ-Дэ тоже. Слова гулко отскакивают от стен подъезда. Интересно, Сакке тоже слышал? А сама Уллис?
— То есть сейчас, — объясняет Модная Мамаша, часто моргая, будто пытаясь прогнать хмель. — Сейчас она дура. Ноет, достает… нудит. Ч-черт…
Кажется, Модная Мамаша хочет коснуться Йенны, обнять ее — но Йенна быстро отступает в сторону.
— Мне пора! — говорит она, глядя сначала на часы, потом на Модную Мамашу.
Та кивает и хлопает Йенну по спине. Потом, шатаясь, доходит до лестницы, спускается, соскальзывая на каблуках по последним ступенькам, и выходит на улицу.
Йенна Сюсанне в столовой.
— Да ну?
Сюсанна кладет в рот кусок рыбы и быстро жует.
— Да! Прямо с утра! Позор Уллис!
— Да уж… Интересно, кто-нибудь еще знает?
— Не думаю… Наверное, надо ей сказать. Ну, что мы знаем. Чтобы перестала говорить всякое… что я влюбилась в Сакке и все такое.
Сюсанна кивает.
— Хотя кому мы можем разболтать? — размышляет она.
Йенна пожимает плечами. Она не то чтоб всерьез. Просто подумала.
— Вот и Сакке, кстати, — Сюсанна тычет вилкой в воздух.
— Не тычь ты так! — шипит Йенна, съежившись на стуле и спрятав глаза под челкой.
Сакке. Сакке, которого она не пригласила на танец на дискотеке, с которым она не смогла потанцевать на дискотеке, которого она не видела с той самой дискотеки. Даже в коридоре. Или у велосипедной стойки. Или в подъезде.
Сакке, который ей нравится.
Нет, не так.
Сакке, которого она любит до смерти!
— Ты чего делаешь? — спрашивает Сюсанна, глядя на съежившуюся Йенну.
— Прячусь.
— Тебя все равно видно.
— Тс-с! Не смотри в его сторону!
— Тебя все равно видно, говорю!
Сюсанна вздыхает, качает головой и допивает молоко. Йенна исподтишка смотрит на Сакке, Никке, Тоббе и Этого-Как-Его-Там, сидящих за одним столом. Там же и другие девятиклассники со своими красными подносами. В том числе и Хенке, парень Уллис.
— Ты же сказала не смотреть, — упрекает Сюсанна.
— Нет, ты только погляди. Он же такой красивый!
Сюсанна пожимает плечами.
— По-моему, Никке симпатичнее.
— Да нет, ты посмотри! Хорошенько посмотри! Еще и в синем джемпере, и волосы такие черные… господи, какие у него черные волосы! Смотри! Такие черные волосы — редкость!
— Да что тут особенного? Он же иностранец. Черноволосый. Черномазый.
— Что ты сказала? — вздрагивает Йенна.
— Только не обижайся, — Сюсанна поднимает руки, словно защищаясь. — Ничего такого!
— Тогда и не говори ничего такого.
Сюсанна пожимает плечами.
— Папа говорит. Что тут такого.
— Не говори «черномазый»! Сакке из Сербии, он серб! Что, нельзя быть сербом?
— Я ничего такого не говорила.
— Зато много чего другого говорила. Ерунды всякой.
Йенна давит рыбные кости вилкой.
— Ну ты и неженка, — недовольно бурчит Сюсанна.
— Да ты меня достала просто! Что ты о нем знаешь? Ты разве знаешь, через что ему пришлось пройти — война, расисты и все такое? Может быть, у него была жутко трудная жизнь!
— А ты что о нем знаешь? — шипит Сюсанна. — Ты его знаешь не лучше, чем я, так что не надо!
— Зато я не говорю «черномазый» про серба! Кстати, ты так говоришь про всех местных иностранцев.
— Но их же ужасно много, Йенна! Откуда мне знать, из какой они страны?
— Ужасно много? Слишком много, что ли?
— Не передергивай! Я такого не говорила.
Йенна злобно уставилась на Сюсанну.
— Сакке не может быть слишком много, — говорит она наконец.
— Ну, извини тогда! Может, поговорим о другом? — вздыхает Сюсанна. — И я все-таки считаю, что Никке симпатичнее.
Она смотрит на свой поднос, скрывает недоеденную картофелину салфеткой и кладет рядом вилку.
— Тогда и смотри на своего Никке! — говорит Йенна. — Иди и поговори с ним, раз все время советуешь мне подойти и поговорить с Сакке! Иди, попробуй, если это так просто!
— Я реалист, — холодно отвечает Сюсанна.
— И что это значит?
— Такие, как они, не смотрят на таких, как мы, Йенна.
Йенна сжимает зубы, молчит.
— Такова жизнь, — добавляет Сюсанна. — Пойдем?
