Риодан отвечает взглядом, по которому я понимаю: он знает, что я в курсе существования черного хода.

— Попробуй огнемет, — говорит Кристиан. — Срабатывает. Пока все не взорвалось.

— Кстати говоря, есть идеи, почему все эти места взрываются? — спрашиваю я у Танцора.

— Я думаю, он создает своего рода энергетический вакуум, в котором все становится нестабильно. Как я уже говорил, физика нынче работает неправильно. Возможно, лишенные энергии объекты становятся хрупкими и взрываются даже от вибраций своего окружения. Недостаток энергии может также быть связан с недостатком «клея», который удерживает материю цельной. Вот только в нашем случае объекты покрыты коркой льда. При повреждении внешней оболочки все разрывается. Чем сильнее влияние на молекулы со стороны окружения, тем сильнее взрыв. Ты, стоп-кадрируя для изучения такого места, создаешь значительные колебательные возмущения.

Иногда я не вижу самых очевидных вещей. Сколько мест взорвалось, когда мы с Риоданом передвигались по ним в скоростном режиме, а я не смогла сложить два и два? Я размышляю над словами Танцора, добавляю их к уже известным фактам и перемешиваю, чтобы посмотреть, что получится.

Король Белого Инея, исчезая, не оставляет после себя энергии. Выпивает ее из всего, что замораживает.

Р’йан говорил, что, когда КБИ замораживал места в Фейри, Феи не просто погибали, они стирались на глубинном уровне, словно вообще никогда не существовали.

Оба раза, когда я наблюдала КБИ, пропадал весь звук. Никто из нас ничего не слышал. Танцор подтвердил, что, когда он видел явление КБИ на собрании Неравнодушных, там присутствовала такая же тишина, и позже звуки становились фальшивыми.

Почему исчезал весь звук? Потому что все прекращало вибрировать в момент появления КБИ? Почему все прекращало вибрировать? Потому что он высасывал энергию? Что конкретно делает КБИ? Что привлекает его? Что общего у всех этих мест? Пока мы этого не выясним, нельзя даже надеяться на то, что мы сможем его остановить. Мы легкая добыча.

Я рассматриваю ледяную картину. Мне нужны ответы, и быстро. До того как я отправилась в Белый Особняк, я еще могла бы немного потянуть время, но в период моего отсутствия ситуация в городе стала критической. Слишком много снега, и мороз становится слишком сильным, так что если людей не убьет КБИ, то с ними управится холод.

Сколько сотен, даже тысяч людей погибнут, пока мы тут будем гадать, как его остановить? Что, если теперь он отправится в аббатство? Что, если отнимет у меня Джо? Что, если совсем закончится бензин для генераторов, и все умрут в своих убежищах, в одиночестве?

Я вздыхаю и закрываю глаза.

И вздрагиваю. Мне нужно увидеть то, что находится прямо у меня перед носом. Я это чувствую. Но смотрю не теми глазами, не ясными глазами, мне мешают конфликты. Мне нужен мой мозг и глаза, как у Риодана.

Я фокусирую взгляд на тыльной стороне век, позволяю полутьме окутать меня коконом. Я создаю мягкую утробу, в которой могу выстирать себя и чистой отключиться от мира; там я существую как составляющая реальности, и все, что я вижу, окрашено моими мыслями и чувствами.

Я отбрасываю все, что знаю о себе, и ныряю в тихую пещеру в моей голове, где нет ни материального существования, ни боли.

Я в тенистой пещере, на мне нет черного кожаного плаща и белья со скрещенными костями, я не умею шутить. Я не люблю быть супергероем. Я не считаю Танцора классным, и я не девственница, потому что меня на самом деле вообще нет.

В этой пещере я никогда не рождалась. И не умру.

Все вещи тут очищены до самой сути.

Я ухожу в свою голову и становлюсь той другой собой, о которой никому не рассказываю.

Наблюдателем.

Она не может почувствовать голода в животе или затекших мышц от очень долгого пребывания в клетке. Она не Дэни. Она может пережить что угодно. Она ничего не чувствует. Видит именно то, на что смотрит, и видит таким, как есть. У нее не разбивалось сердце всякий раз, когда уходила мама, и ни одну плату за выживание она не считает слишком высокой.

Я не позволяю себе часто ее искать, потому что однажды я тут застряла, и то, что она тогда сделала…

Я живу в ужасе от того, что однажды больше не смогу снова стать Дэни.

Но она а-фигительно умная штучка! И крутая. Она видит все. Смотреть, как она, очень сложно. Я от этого чувствую себя ненормальной. Она считает меня неженкой. Но никогда не отказывает мне, когда я прихожу.

Я открываю глаза и изучаю замерзшую сцену. А она как приемник. Информация поступает и выходит наружу. Она ее обрабатывает. Ни Эго, ни Ид. Она видит только задачу, а все задачи можно решить, любой код можно взломать, из любой тюрьмы можно сбежать. И ни одну цену успеха она не считает слишком высокой. Есть конечный результат, есть средства его достижения, и все средства оправданны.

Факты при отсутствии эмоций выглядят совершенно иначе.

Народ колотил по бочкам. Вскидывал руки в воздух. Кто-то хлопал. Они пытались согреться. Я подбираю и отбрасываю детали. Пока не добираюсь до чистой сути.

Их тела изогнуты и развернуты в движении, которое предполагает осознанность, пусть расслабленную, но это точно не инстинктивная напряженность мышц, как бывает при панике. Все, кто замерз с открытым ртом, похоже, издавали протяжный звук «И». У них полузакрыты глаза и напряжены связки на шее.

Я этого не видела, но она видит.

Ответ прямо здесь, перед нами. Он все время был у нас перед носом. Она считает его очевидным, а меня глупой. Я считаю, что она шизик и социопат.

Я получила ответ, но не могу ему радоваться, потому что она ничего не чувствует. Я закрываю глаза и пытаюсь отстраниться, но она мне не позволяет. Она хочет остаться. Она считает, что приспособлена лучше меня. Я пытаюсь уйти из пещеры, но она прячет все двери. Я визуализирую в пещере яркие прожектора, как на крыше «КСБ». Она их выключает.

Я открываю глаза, потому что не могу выносить темноту.

Риодан пристально в меня вглядывается.

— Дэни, — говорит он, — ты в порядке?

Он использует самый настоящий, явный вопросительный знак, интонацию в конце предложения меняя совсем как нормальный человек, просто офигеть! И эта простая штука пробивает мой кокон. Я удивляюсь тому, какие мелочи могут ее стряхнуть. Она ослабляет хватку, и я выскальзываю на свободу. Кажется, мое чувство юмора принадлежит больше Дэни, чем ей, и это чуть ли не самая большая разница между нами, потому что, когда Риодан влезает мне в голову без приглашения, вторая Дэни исчезает. Я успеваю подумать, что снова о ней забуду. Наверное, она заставляет меня о ней забывать до тех пор, пока я снова не окажусь на грани выживания.

А потом забываются и эти мысли.

Я опять проигрываю в голове найденные сцены, ищу — и нахожу — ту единственную общую черту, которая так долго от меня ускользала. Она была прямо у меня под носом, я просто не могла избавиться от своей предвзятости. Я видела то, что ожидала увидеть, принимала ожидаемое за действительное.

— Пресвятые замерзшие частоты, Танцор, — тихо говорю я. — Оно же пьет звуковые коктейли.

— Что?

Никто из них не кричал. Все те ребята, которые казались мне вопящими от страха и ужаса, перед смертью пели.

Музыка, звучащая из-под земли, меняется. Хэви-метал доносится из Честерса, вибрации наращивают скорость и частоту. Я чувствую, как бледнею.

Если я права…

А я права.

Там, под нами, в Честерсе, тысячи людей, и пусть меня не особо радует их выбор и стиль жизни, человечеству сейчас необходимы все оставшиеся в живых.

— Нужно все это выключить! — говорю я. — Нам нужно немедленно все это выключить! Чуваки, мы должны закрыть Честерс!

За окном моей спальни лениво кружатся крупные снежинки. В отличие от меня, им неведома спешка. Снег за стенами аббатства подчиняется простейшей директиве: падать без перерыва. Снегопад начался через два дня после того, как Шон ушел на работу, и не прекращается уже двадцать третий день.