— Т-т-ты…

— Не пытайся его вернуть. Это первое и последнее предупреждение. Если попробуешь, я не стану обращаться с тобой, как с ребенком.

— У-у-убью! — взрываюсь я. Я все еще не чувствую рук и ног, но я чувствую голову. Она вот-вот взорвется. Он не имеет права. Это мой меч!

— Не превращай это в войну, Дэни. Тебе не победить.

Я пытаюсь сказать, что лучше уж ему убить меня прямо здесь и сейчас, потому что никак иначе он не удержит у себя мой меч. Я отниму его обратно, как только смогу стоять на ногах. И нет на Земле места, блин, даже в аду с раем нет места, где они смогут от меня спрятаться! Но у меня слишком кружится голова. И тошнит. И зрение становится странно размытым.

— Капитан, у нее сильное кровотечение. Она выживет?

— Она живучая, — говорит Джайн.

— Может, нам стоит что-то сделать?

— Мы не можем помочь ей, даже чуть-чуть, иначе она снова отнимет его у нас.

Я дергаюсь на брусчатке и ничего не могу предпринять, чтобы их остановить. Я уязвима, и рассчитывать приходится только на его жалость.

Которой у него нет.

И у меня не будет, когда придет его время.

Он оставляет меня здесь — умирать или выживать в одиночестве. Я никогда не прощу. И никогда не забуду.

Они уходят. Вот так просто берут и уходят, оставляя меня посреди грязной улицы совершенно одну, как сбитую машиной собаку, истекающую кровью, беспомощную. В ожидании смерти от следующей машины. Это я тоже вспомню, когда снова его увижу. Блин, они могли хотя бы перенести меня на тротуар и подложить под голову свернутую рубашку.

Со мной происходит что-то действительно поганое. Хуже, чем все, что было за прошедшие несколько дней.

Я чувствую себя странно плывущей, а потом словно оказываюсь вне своего тела и смотрю на себя. Но у меня — лежащей на улице — почему-то длинные светлые волосы, я смотрю на рыжеволосую меня, плачу и говорю, что не могу сейчас умереть, потому что есть люди, которых я должна защитить. Что у меня есть сестра по имени Мак, дома, в Джорджии, и что я только что отправила ей сообщение, и что, если я умру, Мак приедет охотиться на моего убийцу, потому что она упрямая идеалистка, и тоже погибнет. Но я, рыжая, не могу почувствовать что-то по поводу происходящего, все кажется нереальным, так что я просто ухожу, как только что ушел Джайн.

Желудок сводит, и меня выворачивает прямо посреди улицы. Я не могу даже встать на четвереньки, чтобы сделать это. Лежу на спине и блюю на себя. Не светловолосый призрак Алины, а настоящая рыжеволосая Дэни сейчас лежит на улице и думает, справится ли на этот раз. И у меня на лице что-то мокрое, но не кровь и не рвота… Не. Не буду.

Со временем я начинаю чувствовать руки и ноги. Кажется, они оттаивают. Я роюсь по карманам в поисках батончиков. Сворачиваюсь в клубок и съедаю весь свой запас, планируя месть.

Он сказал не превращать это в войну, и я не буду.

Мне и не нужно.

Он сам это сделал.

Я нахожу ее бредущей по улицам, истекающей кровью.

Если бы не волосы, я мог бы ее не узнать. Она вся в крови: кровью пропитана одежда, кровь запеклась на кудряшках и коркой засохла на лице. Длинный плащ изорван и лохмотьями свисает с ее плеч. Он выглядит так, словно его пропустили через шредер.

Я нигде не вижу ее меча. Я смотрю вокруг, но, кроме нее самой, ничто не сияет на улицах.

Я реву, а она зажимает ладонями уши и падает на колени, и я вспоминаю, какой шум способен устроить, и ненавижу себя. Я недавно оглушил человеческую женщину, с которой занимался сексом. Я не хотел. Просто не могу привыкнуть к тому, что со мной происходит. Попытайтесь прожить всю жизнь одним существом, а потом резко превратиться во что-то другое. Сложно помнить об изменениях каждую проклятую секунду.

Исключение — ярость. О ней я забыть не могу. Она никогда не уменьшается, никогда не прекращается. И пробелы, когда я выпадаю из времени, становятся все чаще и дольше.

Она падает на мостовую. Я перебрасываю себя через край крыши, приземляюсь на пятки и беру ее на руки. Где я находился, когда был ей нужен? Трахал очередную безликую женщину. Пытался избавиться от постоянных приступов похоти.

Она кажется такой хрупкой в моих руках.

Я не удивляюсь, когда понимаю, что меня трясет. Я прикасаюсь к своей богине.

— Ох, милая, что же ты теперь с собой натворила? — Я убираю волосы с ее лица. На нем столько крови, что я не вижу ран. Как она вообще шагала? Я с ума схожу от того, что она в этом городе, без охранника, и всегда попадает в беду. Я хочу запереть ее где-нибудь, где она всегда будет в безопасности. В белом, сияющем и прекрасном месте, где не бывает ничего плохого.

Ее мозг сильнее тела и глупее. Жажда жизни заставляет ее организм выходить за пределы возможного. Она испепелит себя, если не найдет кого-то, способного заземлить ее, дать ей перезарядиться. Ей нужно влюбиться с той же страстью, с которой она живет, иначе она умрет молодой. Мне невыносимы мысли о ее смерти. Если бы я знал, как, я сделал бы ее Феей, чтобы она никогда не умирала. И неважно, как бы я себя за это ненавидел и как бы ненавидела это она. Бессмертие — это бессмертие.

Я бегу с ней, стараясь двигаться плавно. Я несу ее туда, где тысячи раз хотел ее увидеть, но не позволял себе. И сейчас знаю, что не должен этого делать. Но все равно делаю.

Пусть хоть раз до того, как я превращусь в злодея, хоть раз, прежде чем я стану четвертым и последним принцем Невидимых, я стану ее горцем. И ее героем.

Она будет помнить, когда от меня не останется ничего, достойного воспоминаний.

Не могу дождаться момента, когда вырасту и меня перестанут доставать проблемы растущего супергероя. Просыпаться каждый раз сбитой с толку и вялой — гадость. Волосы падают на лицо, и это так бесит меня на секунду, что я чуть не вырываю их из скальпа, пытаясь убрать с глаз, но они такие спутанные. А потом мой браслет цепляется за них и застревает, а в волосах что-то хрустит…

— Фу, — раздраженно говорю я, и тут кто-то другой запускает руки мне в волосы, пытаясь осторожно выпутать запястье с браслетом.

Кто? Что? Где?

Каждый раз, приходя в себя, я мысленно проверяюсь, вспоминая, что случилось перед сном, и определяя, где я и как в это место попала. Впервые сбежав из аббатства (чуваки, а оно было в миллион раз больше моей клетки у мамы!), я постоянно вышибала из себя дух, потому что не могла разобраться, как быстро и далеко я могу бегать, а потому на суперскорости превращалась в железнодорожную катастрофу. И всякий раз, приходя в себя, я не могла определить, заснула ли я или опять потеряла сознание, чуть не вышибив себе мозги. А потом еще этот гад Риодан меня вырубил, и теперь, просыпаясь, придется волноваться еще и о нем.

Память лупит меня по затылку. И я бешусь так, что дергаюсь, выдирая браслет вместе с прядью волос, и начинаю лихорадочно шарить в поисках меча, хотя знаю, что его нет ни у бедра, ни где-либо поблизости.

Мужской голос ругается. Мои барабанные перепонки болезненно вибрируют, а голова готова лопнуть от этих звуков.

Я открываю глаза.

— Кристиан, прикрути звук! — Я отбрасываю волосы с глаз и смотрю вверх. Я лежу на кровати, он сидит рядом и смотрит на меня сверху вниз. Что-то изменилось. Он уже не кажется таким уж страшным. Стоп, беру свои слова назад. Кажется, но либо я научилась лучше читать выражения его лица, либо он научился лучше их изображать, короче, в его радужных глазах я вижу намек на сочувствие. Блин. У него теперь глаза совершенно фейские! В прошлый раз, когда я его видела, они такими еще не были.

— Прости, милая. Но я почти выпутал твой браслет. Ты вырвала себе прядь волос. Могла бы подождать на секунду дольше. — Он поднимает прядку, которую я выдрала с корнями, и разглаживает ее между пальцами. Волосы тут же снова курчавятся. — Упрямые, как их хозяйка, — бормочет он. И делает очень странную вещь. Кладет их себе в карман. Ну, может, этот чувак собирает волосы. У меня есть проблемы поважнее.