— Я не боюсь Риодана. — Если б я только могла ей сказать!
— А должна бы. На этот раз ты слишком его разозлила, Дэни. Я не знаю, что он сделает, когда тебя увидит, и не уверена, что смогу его остановить. Думаю, когда дело касается тебя, он даже меня не послушает.
Он не узнает, что я здесь, потому что он мертв, но меня цепляет не это.
— «Даже тебя» звучит так, словно ты для него какая-то особенная.
Она краснеет, и лицо у нее опять становится мягким, как у влюбленной дурочки.
— Мы с ним пара, Дэни. Уже больше месяца, и это особое дело. Все официантки только об этом и говорят. Они никогда не думали, что кто-то… ну, что с кем-то такой человек, как он, сможет успокоиться.
Я только смотрю на нее и моргаю. Риодан ни с кем не бывает особенным. Успокоиться? Торнадо разве могут успокоиться? Они оставляют разрушения на своем пути. А не сияющих счастливых людей. Меня тошнит от мысли о том, что они с Джо вместе обустроят дом, будут планировать будущее. Ага, щас. А я тогда кем буду? Их дрессированной собачкой? Я мотаю головой, напоминая себе, что Риодан мертв. Как ей удается все время меня отвлекать? Она говорит о нем как о живом, и я путаюсь.
— Я с тобой больше не разговариваю. У меня есть дела. Может, ты заметила, что Дублин превращается в Северный полюс?
— Конечно заметила. Это ты исчезла отсюда на месяц и никому не сказала, что отправляешься в Фейри с Кристианом.
— Чего? — ахаю я. — Как ты узнала?
— Кристиан мне сказал.
— Страшный принц Невидимых Кристиан заскочил на огонек — сказать тебе, что я в порядке?
— Я не знаю, почему он пришел, но он услышал, как я вчера говорила с Кормаком о том, как о тебе волнуюсь, и сказал, что вы вдвоем только что вернулись и ты в порядке. Я ни слова не сказала Риодану, хотя мы рассказываем друг другу все. Но мне не нравится, что из-за тебя я вынуждена ему врать. А теперь убирайся отсюда, пока он не спустился. Сегодня все спокойно. И я хочу, чтобы так и было.
Все друг другу рассказывают? Она не права по всем статьям. Риодан самый скрытный чувак из всех, кого я встречала. И тут сегодня не спокойно, тут, как обычно, катастрофа на носу. И он больше никогда не спустится вниз.
Так что я отхожу от Джо и иду к Смокингам, чтобы потребовать услуг от Серой Суки, но тут кто-то врезается в меня со спины, так сильно, что я влетаю в одну из рифленых колонн на выходе из зоны Школьниц. И я обнимаю ее, чтобы лужей не сползти на пол. У меня снова будет синяк во всю левую половину лица, он уже вспухает, напирая на праматерь всей архитектуры. Я думаю: кто же, блин, посмел вот так открыто меня атаковать? Мак? Потому что отупела от ненависти ко мне? Я же не прятала меч, когда вошла. Я специально отбросила полу плаща, чтобы все видели: он снова у меня!
Я отодвигаюсь от колонны и только собираюсь обернуться, как снова в нее врезаюсь. На этот раз, клянусь, я вижу звездочки и слышу мультяшных птичек. Моя рука соскальзывает с рукояти меча, настолько сильно я ушиблась. Я слышу, как Джо за моей спиной кричит:
— Перестань! Не бей ее! Прекрати!
Как только начинаю двигаться, я снова врезаюсь в колонну. На этот раз разбиваю губу. И это бесит меня так, что я вылетаю в ускоренный режим и выхватываю меч. Если это Мак, я не хочу причинить ей вред. Я хочу просто убежать. Но ей реально нужно прекратить меня толкать на виду у всего поганого клуба. У меня есть репутация, которую нужно принимать во внимание.
Меч вылетает из моей руки раньше, чем я успеваю обернуться. И меня снова толкают, и я целую эту гадскую колонну в четвертый раз.
— Пошевелись еще раз, и я вырву твое гребаное сердце.
Я замираю, как куски Невидимых в местах заморозки. Это не Риодан говорит за моей спиной, потому что его как бы выпотрошили и он, типа, умер! Видимо, у меня галлюцинации. Либо за мной гоняется призрак. Чувак вернулся из мертвых, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. При жизни он в этом был профи.
Я так прижата к колонне тем, кто в меня врезался, что почти не могу дышать.
— Ты не можешь быть здесь, — говорю я. — Ты умер.
Он снова швыряет меня о колонну, и я издаю непроизвольный писк.
— Впервые я узнал о твоем существовании, когда тебе было девять лет, — говорит он. — Фэйд сказал мне, что видел на улицах человеческого ребенка, способного двигаться, как один из нас. Он настаивал, как и остальные, на немедленном твоем уничтожении. Я редко считаю необходимым убийство человеческих детей. Их жизнь и так коротка.
Вот это точно звучит, как слова Риодана. Холодно. Без интонации. Может, у Риодана есть брат-близнец, о котором я ничего не знала. Если нет, то я совершенно сошла с ума, и муки совести вдруг стали странно и жутко реальными. Он умер. Я видела, как это произошло. Ошибки быть не может. Я пытаюсь пошевелить рукой, надеясь вытереть кровь с лица. Он сжимает мою руку в кулак, так сильно, что я чувствую, как смещаются кости.
— Я сказал тебе, на хер, не двигаться. Ни волоском не шевелить. Поняла.
Еще одна особенность Риодана. Отсутствие вопросительного знака. Я ненавижу, когда мной командуют, поэтому ничего не говорю. В моем мизинце щелкает косточка. Мягко. И точно. Словно он показывает мне, что может сломать их все, одну за другой, как только захочет. Я сжимаю зубы.
— Поняла.
— Когда тебе было десять, Кастео сказал мне, что ты каким-то образом заполучила меч. И снова мои люди настойчиво предлагали мне забрать его и убить тебя. И опять я подумал, что мяукающий щеночек сам вскоре умрет.
— Я не щеночек, и я не мяучу! Яу! Ты сказал не двигаться. Я не двигалась. Я говорила!
— Не говори. Ты не будешь мяукать до конца этой ночи. Сейчас я отступлю и отпущу тебя. Ты обернешься и пойдешь за мной, прямо за мной. И больше не будешь говорить. Ни на кого не будешь смотреть. Если кто-то, кроме меня, заговорит с тобой, ты не будешь отвечать. Ты будешь шевелить только теми частями тела, которые нужны для того, чтобы подняться по лестнице в мой кабинет. Если ты хоть как-то ослушаешься моих прямых приказов, я сломаю тебе левую ногу на глазах у всего клуба. Если ты разозлишь меня, когда я буду это делать, сломаю правую. А потом отнесу наверх, куда пока еще позволяю тебе подняться самой, и сломаю обе руки. Я считаю, что придал своей мысли предельную ясность. Отвечай.
— Ясность и прозрачность. Как пол в твоем кабинете. — Он не может быть живым. Я видела, как Карга выскребла из него внутренности и ввязала их в свое платье. И он наверняка не станет ломать мне руки и ноги. Ведь не станет?
Присутствие за моей спиной исчезает, и меня затапливает ощущение холода. Я не понимала, какой от него идет жар, пока он не исчез.
Ну никак он не может быть жив. Не мог Риодан стоять за моей спиной. А Бэрронс тогда тоже выжил? Но как такое возможно? Я знаю, что их трудно убить и все такое, но никто же не выживет, если его выпотрошить! Откуда они взяли новые внутренности? Кто-то забрал их у Карги и зашил им обоим обратно? И он теперь выглядит, как чудовище Франкенштейна?
Я не хочу оборачиваться. Мне не нравится ни одна из этих возможностей. Если это не Риодан, я сошла с ума. Если это Риодан, чуваки, мне конец.
— Обернись, детка.
Я не могу заставить себя двигаться. Я не могу уложить в голове тот факт, что он стоит за моей спиной. Я дрожу, как листок на ветру. Я! Что за фигня со мной творится? Я же круче всех! Я ничего не боюсь.
— Живо.
Я глубоко вдыхаю и оборачиваюсь. И вглядываюсь в его лицо, его тело, в то, как он стоит, в то, как он смотрит, в его высокомерную слабую улыбку.
Это либо Риодан, либо его идеальный клон.
И я делаю то, во что не могу поверить. Я ненавижу гормоны, ненавижу Честерс и жутко ненавижу Риодана. Я никогда и ничем не смогу это исправить!
Я начинаю реветь.
Риодан отворачивается и шагает к лестнице.
Я несчастно тащусь за ним. Весь чертов клуб смотрит, как Дэни Мега О’Мелли плачет и тащится за Риоданом, не говоря ни слова, как собачка, которой дали команду «К ноге!». Поверить, на фиг, не могу. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу себя. Ненавижу свое глупое лицо. Я хочу выпалить: «Он сломал мне ребра, и я плачу от боли, потому что одно из них воткнулось мне в легкое, но я крутая, я надеру ему задницу и буду в порядке, а потом и вас отпинаю тоже!», чтобы сохранить лицо, но я совершенно уверена, что, если скажу хоть слово, он правда сломает мне ногу. Я злобно вытираю глаза. Мои глупые, девчачьи, предательские глаза, с их глупыми девчачьими предательскими слезными железами.