Наконец, я прикрыла глаза сама. Я оказалась под сводом какого-то собора с золотым куполом, наполненным светом. Я плыла наверх, мимо витражного стекла, чьи цвета расплывались у меня перед глазами, превращаясь в звездное сияние. Я приближалась к точке, где сходились все балки. Я чувствовала, как что-то звало меня, убеждая выбраться наружу с другой стороны.
В дело вмешался Наблюдатель. Он сказал, что, судя по всему, я собиралась покинуть свое тело, а в данных обстоятельствах это не самое лучшее, что можно сделать, особенно, если учесть, что я находилась в полнейшем неведении насчет того, что произойдет с той частью меня, которую я намеревалась оставить, и что мне с ней делать. Если ввяжешься в эту авантюру, предупредил Наблюдатель, можешь побеспокоить или даже по-настоящему встревожить остальных, особенно, если твое тело шлепнется на пол, как тряпичная кукла. Могут подумать, что я невнимательна по отношению к другим или нарочно привлекаю к себе внимание, или еще что-нибудь в этом роде.
Я открыла глаза и выдохнула, не разжимая губ. Я искала способ сохранить твердую устойчивость, продолжая чувствовать притяжение того места под куполом и сильное желание пройти сквозь центр к тому, что было снаружи.
Мне пришло в голову, что все, что мне нужно было делать, -это держать глаза открытыми. Вокруг меня были тела и лица людей, на которые можно было смотреть, на которых можно было сосредоточиться. Удерживая на них свое внимание, я бы могла удержаться от запредельного парения.
С кресла поднялся Бен, направившийся в ванную. Его движения были немного замедленными, но, похоже, на ногах он держался твердо. Ли положила книгу по искусству на пол и сидела, обняв колени и склонив голову. Я знала, что она вошла в состояние медитации, то есть расслабилась, но сохранила способность трезво мыслить. Радость сотрясала ее, я чувствовала это через всю комнату.
Джордж открыл глаза и оглядывался по сторонам с таким видом, словно ожидал, что вещи в комнате начнут двигаться и парить в воздухе. Его лицо было по-детски открытым, на беспокойство указывала лишь рука, прижатая к свитеру. Она то сжималась, то разжималась, короткие пальцы конвульсивно вытягивались и потирали шерсть, а потом опять сжимались в кулак.
Рут погрузилась в концентрацию, она сосредоточилась на том, что видела внутренним зрением. Ее руки свободно лежали по бокам.
По возвращении Бен во всеуслышанье объявил: «Вот это ощущения - пытаться постичь предназначенье различных элементов туалета и различных элементов тебя самого, причем одновременно! Не говоря уже о том, как сложно пристроить их друг к другу соответствующим образом!»
Глаза остальных распахнулись, и со всех сторон повалили комментарии вроде: «Все, что необходимо помнить, - сиденье поднять наверх, а отливать вниз». Или: «Я иду следующий. Если через полчаса не вернусь, высылайте большую мохнатую собаку с чем-нибудь вокруг шеи, чтобы я мог уцепиться», - выдал Дэвид. «Боже, спаси меня от переполненного мочевого пузыря еще на какое-то время», - застонал в ответ Джон.
Где-то в следующем часе Шура поднялся с места, послал мне ослепительную улыбку и тихо вышел из комнаты. Через мгновение музыку выключили. Шура вернулся в гостиную и на цыпочках прокрался к своей скамейке около пианино.
Я рассматривала сборник сказок с иллюстрациями великого чародея Артура Рэкхэма[64]. Вокруг меня довольно долго сохранялась тишина: каждый ушел в свой внутренний мир. Внезапно в комнате раздался один мощный удар по клавишам пианино. Тело Джона, лежавшего на пенке, дернулось от шока. Он издал пронзительный крик «о!», сел, потом развернулся, чтобы найти глазами Шуру, а тот сидел позади и улыбался во весь рот, продолжая держать палец на клавише.
Джон зашипел на Шуру: «Ты хоть понимаешь, что творишь?]» Это было сказано с таким возмущением, что все остальные, которых этот неожиданный, похожий на удар молота о наковальню, звук заставил подпрыгнуть, согнулись от смеха. Шура поднял брови и ударил по другой клавише. Звук прозвучал не тише предыдущего. Он внимательно смотрел на нас. Джон снова подскочил, словно его ударили по позвоночнику. На этот раз ему удалось выдавить из себя слабую улыбку, когда он запротестовал, обращаясь к Шуре: «Не ДЕЛАЙ этого, умоляю!»
Раздавшийся в третий раз звук пронзил всех нас, и мы сочувственно смотрели на Джона, съежившегося под своим одеялом. Теперь он беспомощно смеялся над собственной ранимостью и кричал:
- Прекрати, прекрати, прекрати, Шура! Пожалуйста, больше не надо!
- Ну разве не замечательно, - подытожил Шура, удовлетворенно улыбаясь. - Какой чувствительной становится нервная система под воздействием наркотика.
Мальчишка, подложивший на стул кнопку и услышавший ожидаемый визг, - вот объяснение этого научного эксперимента.
- Это было довольно сильно, - сказал Данте.
- Хотя никто не подскочил до потолка, за исключением бедного Джона, - заметила Джинджер.
- Да уж, бедняга Джон, - пробормотал тот, о ком шла речь. - Мне было по-настоящему больно, я хочу сказать, это было похоже на физический удар. И не будешь ли ты добр предупредить меня, если захочешь повторить это снова, чтобы я мог уйти из комнаты? Я на самом деле больше не хочу подобных сюрпризов, Шура.
Он это серьезно. Нет больше Мистера рубахи-парня.
У Шуры хватило вежливости изобразить легкое смущение: «Ладно, можете мне поверить, я не стану вас больше пугать. Мне просто было необходимо это попробовать, чтобы посмотреть, насколько может возрасти чувствительность нервной системы. Джон, я не ожидал такого эффекта! Ты, без сомнения, стал звездой среди подопытных крыс!»
Джон сердито посмотрел на Шуру и сказал: «Ну, спасибо тебе, огромное!» После этого Джон тоже стал смеяться вместе с остальными. Однако он не лег обратно на пенку. С того места, где он сидел, Джон мог присматривать за клавишами пианино.
Джинджер сидела, прислонившись к стене и скрестив лодыжки. Она довольно мурлыкала, а потом сказала: «Пожалуй, мне нравится мое состояние. Думаю, что могла бы привыкнуть к этому уровню, если бы чуть-чуть попрактиковалась».
Дэвид подобрал подушку для пола и положил ее рядом с кофейным столиком. Потом уселся на нее и аккуратно налил себе полный стакан сока. Оглянувшись по сторонам, он спросил, хочет ли кто-нибудь еще пить.
Шура громогласно объявил: «Между прочим, и это касается всех, не забывайте пить. На столе полно жидкости. Не допускайте обезвоживания».
Мы послушно поднялись, чтобы наполнить свои стаканы и бокалы. Затем каждый вернулся на свое место. В гостиной снова стало тихо, лишь изредка было слышно, как кто-то громко дышал, да еще с улицы доносилось чириканье птиц. Я обвела взглядом лица остальных. Их глаза были закрыты. Я с удовольствием закрыла свои.
Прежде всего я осознала, что мое тело наполнено энергией чудовищной силы, а внутренний экран залит светом. Внезапно у меня возникла уверенность в том, что, если я сосредоточусь особым образом, - я точно не знала, каким, но знала, что этот способ существовал, - то обрету способность видеть окружающий мир сквозь закрытые веки. Я просто не до конца понимала, как это сделать.
Волны микроскопических пузырьков или частиц света, или чего-то еще, проходившие через меня, усиливались. Я чувствовала, что снова готова отправиться в какое-то другое место или измерение. И я хотела туда переместиться.
Я открыла глаза и посмотрела на Шуру. Он сидел на скамейке с закрытыми глазами. Я обратилась к нему со всей возможной непринужденностью: «Шура, могу я попросить тебя подойти ко мне на секунду?»
Он сразу же подошел ко мне, и я зашептала: «Может, это прозвучит чересчур мелодраматично, но у меня такое чувство, словно я вот-вот выйду из тела. Я думаю, что не должна этого делать в таких обстоятельствах. Это будет похоже на проявление дурных манер. Так что мне делать? Это притяжение, которое заставляет меня идти дальше и выйти за пределы, очень сильное, и я не уверена, что смогу долго ему сопротивляться». Я ткнула пальцем себе в грудь и улыбнулась. Глаза у Шуры были огромные и светились, а его волосы обрамляли голову, как белые языки пламени.
